ЕСЛИ МЫ ЖИВЫ - Кирилл Косцинский

— Откуда я знаю, куда вы его спрятали, мама, — отозвалась девушка, бросив беспокойный взгляд на открытую дверь. И повернулась ко мне: — Возьмите вон, поешьте по дороге.

Она показала на стол: там лежала краюха хлеба с крохотным ломтиком сала.

Старуха, уже завязавшая свой узел, подошла к столу.

— Бери, бери, сокол, да уходи поскорее по- добру-поздорову. — Отложив в сторону сало, она сунула хлеб мне в руки. — Неровен час — немцы взойдут.

Я спрятал хлеб, и девушка, подойдя к двери и опасливо поглядывая в сторону калитки, стала объяснять, как пройти к балке.

— За колодцем сразу вправо возьмете, по тропочке. Там забор будет, но в нем лаз есть… Дойдете до Щербатюков — это небольшой дом под железом — там… — Она вдруг беспомощно оглянулась на старуху — Мама, ведь не найдет он дороги…

— Найдет, найдет, коли жить хочет. А не найдет… — Тут старуха накинулась на меня: — Да уходи ты за ради бога скорее — ведь и мы с тобой ни за что пропадем.

Я больше не слушал. Наглухо застегнув пиджак, чтобы не видно было бурых пятен на рубашке, я поднялся по ступеням, дошел до колодца. Сразу за ним начинался запущенный фруктовый сад. Тяжелые, подпертые кольями ветви яблонь и груш закрывали все вокруг. Я не сразу нашел тропку: она была едва заметна в густой, перестоявшейся траве.

Тропка вывела меня к забору, в самом низу его виднелся небольшой лаз. С трудом я протиснулся сквозь него, но по ту сторону, вместо одной, сразу три тропинки уходили в сад. Наудачу я выбрал левую, наименее протоптанную. Прислушиваясь, ничего не видя сквозь густую листву, я осторожно шел по ней.

Был обычный осенний день, солнце стояло еще высоко, но в самом воздухе, в смутных звуках притихшего города ощущалась тревога. Или, может быть, меня подводили нервы? Мне слышалась гортанная немецкая речь, звяканье прикладов, то приближающийся, то исчезающий гул мотоциклетных моторов…

Ну что ж, видимо, в самом деле немцы проводят облаву. И если я нарвусь на кого-нибудь, то у меня есть еще три патрона.

А есть ли?..

Не останавливаясь, я вынул револьвер, пальцем провернул барабан: в трех каморах виднелись плоские мельхиоровые головки.

Я услышал легкий шорох за собой и резко обернулся: девушка торопливо нагоняла меня.

— Не туда же вы, — почти крикнула она. — Я же говорила: все время прямо.

— Ничего вы не говорили.

— Идемте скорее… Я только вышла, как они пришли к нам… И вот еще… — Она протянула мне что-то белое: — Оденьте эту рубашку, а то ваша вся… Только на ходу, не останавливайтесь… Давайте ваш пиджак.

Она шла впереди, огибая открытые пространства, безошибочно находя какие-то калитки и проломы в оградах. Было видно, что она отлично знает здесь все ходы и выходы, и я подумал, что девчонкой в компании сорванцов она частенько сбивала яблоки в соседских садах.

Лишь однажды мы наткнулись на забор, пролом в котором был тщательно заделан, а по верху его вилась колючая проволока.

Девушка обернулась и предостерегающе подняла палец.

— Тихо. Здесь Щербатюк живет. И у него собака… До него тоже когда-нибудь доберутся.

Я понял, что она имела в виду, говоря о тех, кто «доберется» до Щербатюка.

— Вас Галей зовут? — спросил я.

— Тише! — Глаза ее блеснули испуганно. — Если собака спущена…

Мы долго прислушивались, оглядывая сквозь забор кусты и пристройки. Ничто не нарушало сонную тишину во дворе, и только в отдалении, вероятно на улице, опять заурчал мотоцикл.

— Собаку он, наверное, с собой взял… — Галя посмотрела на меня. — Дальше вы сами найдете, правда? Или…

Она не закончила и ©друг, прикусив губу, показав на мгновение стройные загорелые ноги, с мальчишеской ловкостью перемахнула через забор.

— Давайте скорее!..

Я последовал за нею, «о когда я оперся левой рукой о перекладину, острая боль пронзила предплечье, я едва не вскрикнул, зацепился носком за проволоку и, с трудом сохранив равновесие, грохнулся вниз. Тотчас за сараем звякнул блок, огромная овчарка выскочила из-за угла и, натягивая цепь, залилась яростным лаем.

— Скорее! — крикнула девушка.

Мы пулей пересекли сад; возле следующего забора Галя уперлась рукой в перекладину, подставила мне колено.

— Становитесь… Становитесь, вам говорят! Боже мой, что вы, не понимаете?!

Побелевшие губы ее дрожали, и уже не испуг — откровенный страх и еще что-то, похожее на ненависть, увидел я в ее глазах. Но раздумывать было некогда. Своими грязными и грубыми сапожищами я наступил на девичье колено, на мягкую девичью руку и спрыгнул вниз. Там я повернулся, протянул руку, чтобы помочь Гале, но она, оттолкнув меня, уже соскочила на землю и, пригнувшись, кинулась в гущу деревьев.

Мы пересекли еще два или три сада, и только тогда она перешла на шаг.

Я чувствовал себя неловко и, поравнявшись с нею, попробовал отшутиться:

— Вам бы спортом заниматься.

Галя резко повернулась ко мне:

— А я им и занималась. И сейчас бы занималась, если бы…

Она проглотила последнее слово, но в ее глазах я прочитал его. «Если бы не вы, — хотела она сказать. — Вы, которые должны были защищать нас…»

Мы подошли к последнему забору. Прямо за ним начинался крутой, вертикально срезанный обрыв. Внизу, метрах в пятнадцати, виднелись кривые, вросшие в землю хатенки.

Галя внимательно осмотрела их.

— Дальше уж идите один. Спуститесь вот здесь, слева, и идите сразу на ту сторону, в Забалку.

— А вы?

— А мне что… Я зайду тут к соседям.

Она помолчала и посмотрела мне прямо в глаза.

— Вы не должны осуждать нас, — сказала она тихо. — Вы — мужчина, у вас оружие, а мы… мы можем только ждать… Вы вернетесь когда-нибудь? Или… Или это навсегда?

— Навсегда? — Я покачал головой. — Нет, это не может продолжаться долго. Это кончится.

— Я тоже так думаю… Я все время об этом думаю, потому что иначе… Иначе не стоит жить. — Она встряхнула головой. — Хотите, я дам вам адрес, где вы сможете переночевать?.. Нет, не беспокойтесь, это надежные люди. Фурштадтская, двадцать шесть. Спросите Нину Московченко. Скажете, что от меня. Моя фамилия Журавлева. Галя Журавлева.

Я протянул ей руку.

— Хорошо.

— Это возле консервного завода, за элеватором.

— Хорошо.

Я нагнулся, пробрался в щель забора.

— До свидания, — произнес голос за моей спиной.

Я обернулся. Опершись рукой о перекладину она смотрела мне вслед.

— До свидания, Галя.

6

Мне не удалось попасть на Фурштадтскую.

Поднявшись на противоположную сторону балки, я увидел на том берегу, где оставалась Галя, множество фигурок в серо-зеленых мундирах. Они сновали по узким улочкам, группировались возле домов, разъезжали на мотоциклах.

Я поднимался по улице, повторявшей все извилины балки, и время от времени сквозь разрывы между домами мне снова был виден противоположный берег, и всякий раз я различал там людей в этой мышино-зеленой форме.

Балка становилась мельче, берега ее — более пологими, и вот вправо свернула дорога. Я стал спускаться по ней, но с середины заметил заставу на той стороне.

Я направился обратно, вверх по дороге, и, уже сворачивая за угол, обернулся: на той стороже из смежной улочки выдвигалась толпа в сорок, может быть, пятьдесят человек — мужчин и женщин. Их окружала цепочка автоматчиков.

И тут я понял, что мне осталось теперь только одно: выйти в степь, обогнуть город стороной и уже знакомым путем вернуться в плавни.

Я вышел на широкую и прямую, почти пустынную улицу. Впереди, метрах в двухстах, медленно двигалась крестьянская арба. Она поравнялась с крайними домами, когда из палисадника вышел на дорогу солдат с болтавшимся на шее автоматом. О чем-то он поговорил с возницей, посмотрел бумажки, которые тот извлек из кармана, махнул рукой: «Поезжай!»

Я потоптался на месте и опять повернул обратно. Сегодня мне, кажется, не уйти из города.

И тогда я снова вспомнил о доме Терещенко. Пожалуй, лучше всего переждать эту суету там. Может быть, до Забалки немцы не доберутся со своими повальными обысками…