Дальняя дорога - Николас Спаркс

– Отличная идея.

– Тогда подожди минутку, – сказал Люк и ушел в дом.

София смотрела ему вслед, пытаясь осмыслить свою необъяснимую симпатию к нему. Кто вообще бы сумел это истолковать? Она по-прежнему пыталась разобраться в переполняющих ее чувствах, когда Люк появился с двумя бутылками холодного пива. Открутив крышку, он протянул одну из бутылок Софии, и их пальцы слегка соприкоснулись. Молодой человек кивком указал на кресла-качалки.

София села и со вздохом откинулась на спинку. Шляпа съехала на лоб. Она почти забыла про нее. Девушка сняла ее и положила на колени, прежде чем отхлебнуть пива. Оно было ледяным и очень освежало.

– Ты отлично ездила, – похвалил Люк.

– Хочешь сказать, для новичка? К родео я еще не готова, но было весело.

– У тебя врожденное чувство равновесия.

София не слушала. Она смотрела на корову, которая появилась из-за угла дома. Корова, казалось, питала к людям необычайный интерес.

– Кажется, одна из твоих подопечных выбралась из загона, – заметила София. – Вон та, маленькая.

Он проследил взгляд девушки и добродушно улыбнулся.

– А, Грязнуля. Не знаю, как у нее это получается, но она непременно забредает сюда несколько раз в неделю. Наверное, в ограде где-то пролом, только я его до сих пор не нашел.

– Ты ей нравишься.

– Она меня просто обожает, – подтвердил Люк. – В прошлом марте было сыро и холодно, и она завязла в грязи. Я несколько часов ее вытаскивал, а потом выкармливал из бутылки. С тех пор она регулярно приходит к дому.

– Как мило, – произнесла София, стараясь не глазеть на Люка слишком уж откровенно, хоть это и было нелегко. – У тебя здесь интересная жизнь.

Люк снял шляпу и провел пальцами по волосам, прежде чем отпить пива. Когда он наконец заговорил, ему недоставало обычной сдержанности, к которой София уже успела привыкнуть.

– Можно я тебе кое-что скажу?

Прошло несколько секунд, прежде чем он продолжил:

– И пожалуйста, пойми меня правильно.

– Что ты хочешь сказать?

– Послушать тебя, так на ферме гораздо интересней, чем на самом деле.

– В смысле?

Он принялся отдирать этикетку с бутылки большим пальцем, и у девушки возникло ощущение, что Люк не столько просто подыскивает ответ, сколько ждет вдохновения. Наконец он произнес:

– По-моему, ты самая интересная девушка, какую я встречал.

София хотела что-нибудь сказать, но почувствовала, что тонет в его синих глазах, и слова замерли у нее на губах. Помедлив несколько секунд, Люк потянулся к ней. Он слегка наклонил голову, и она сделала то же самое. Их лица сблизились.

Поцелуй не был долгим или особенно страстным, но, ощутив прикосновение губ Люка, София поняла, что никогда еще не чувствовала себя так легко и уверенно. Это было идеальное завершение невероятно прекрасного дня.

Глава 8

Где я?

Я недолго об этом размышляю: боль, вспыхивающая от малейшего движения, подсказывает ответ. Она напоминает мощный водопад; рука и плечо будто воют. Голова словно полна битого стекла, в груди начинает что-то пульсировать, словно с нее сняли немыслимую тяжесть.

За ночь машина превратилась в эскимосское иглу. Снег на лобовом стекле светится, а значит, взошло солнце. Утро воскресенья, шестое февраля 2011 года. Если верить часам – приходится скосить глаза, чтобы взглянуть на циферблат, – сейчас двадцать минут восьмого. Вчера вечером закат был без десяти шесть, и я еще ехал целый час в темноте, прежде чем слетел с дороги. Я провел в западне более двенадцати часов, и, хотя я еще жив, на мгновение меня охватывает ужас.

Знакомое ощущение. Хотя со стороны и не скажешь. Когда я работал в магазине, клиенты часто удивлялись, услышав, что я был на войне. Я об этом помалкивал и лишь однажды рассказал Рут о случившемся. И больше мы о войне не говорили. В те годы Гринсборо еще не успел разрастись до нынешних размеров, городок был маленький, и многие из моих знакомых знали, что я воевал в Европе и лежал в госпитале. Но они, как и я, имели мало желания обсуждать войну, когда она наконец закончилась. Одних нестерпимо мучили воспоминания, для других будущее представляло больше интереса, чем прошлое.

Но если кто-нибудь спрашивал, я отвечал, что моя история не стоит времени, которое уйдет на рассказ. Если собеседник все-таки требовал подробностей, я отвечал, что вступил в военно-воздушные силы США в июне 1942 года и, принеся присягу, сел вместе с другими курсантами на поезд, идущий на призывной пункт в Санта-Ана, штат Калифорния. Это была моя первая поездка на запад. Целый месяц я провел, обучаясь исполнять приказы, мыть уборные и маршировать. Из Санта-Аны меня отправили в летную школу в Окснарде, где я изучил основы метеорологии, навигации, аэродинамики и механики. Заодно я занимался с инструктором и постепенно научился управлять самолетом. Там же состоялся мой первый самостоятельный вылет – и за три месяца я налетал достаточное количество часов, чтобы перейти на следующий этап, в Гарднер-Филд в Тафте. Потом я поехал в Росвелл, учиться дальше, и, наконец, вернулся в Санта-Ану, где началась моя официальная подготовка как штурмана. Но и после окончания обучения я не сразу оказался в бою. Меня послали в Мазер-Филд, вблизи Сакраменто, на расширенные летные курсы; там я научился находить направление полета с неработающими приборами, по звездам и по приметам на земле. Только тогда я получил разрешение летать.

Прошли еще два месяца, прежде чем нас перебросили в Европу. Сначала выпускники попали в Техас, где их распределили на бомбардировщики «В-17», и наконец в Англию. Перед тем как впервые дать мне боевое задание – в октябре 1943 года, – меня почти полтора года обучали в Америке, вдали от театра военных действий.

Это не те впечатления о войне, о которых люди обычно хотят услышать, но они действительно таковы. Обучение, переброски и вновь обучение. Увольнения по выходным и первая поездка на калифорнийский пляж, где я впервые увидел Тихий океан. Гигантские секвойи в Северной Калифорнии – такие огромные, что кажутся ненастоящими. Благоговение, которое охватило меня, когда я летел над пустынной землей на рассвете. И разумеется, Джо Торрей, мой лучший друг.

Нас мало что объединяло. Джон был католиком из Чикаго, он играл в бейсбол, и у него недоставало нескольких зубов. Он не мог сказать ни единой фразы без сквернословия, зато много смеялся и шутил над собой, и все хотели, чтобы в их увольнительные Торрей непременно составил им компанию. Молодые летчики приглашали Джо сыграть в покер или вместе погулять в городе, потому что женщины тоже считали его неотразимым. Для меня всегда оставалось загадкой, отчего Джо зачастую предпочитал проводить время со мной, но именно благодаря ему я не чувствовал себя изгоем. Именно с Джо я впервые выпил пива, сидя на пирсе в Санта-Монике, с Джо выкурил первую и единственную в жизни сигарету. Именно с Джо разговаривал в те дни, когда особенно скучал по Рут, и он слушал – так внимательно, что мне хотелось говорить и говорить, пока наконец не наступало облегчение. Джо тоже дома ждала невеста, славная девушка по имени Марла, и он признавал, что его не особенно волнует, чем закончится война, лишь бы он вернулся к ней.

Мы с Джо оказались на одном самолете. Нашим капитаном был полковник Бад Рэмси, настоящий герой и гениальный летчик. Он уже давно отлетал свой минимум и пошел на второй круг. Бад Рэмси не терял спокойствия даже в самых непредвиденных обстоятельствах, и мы знали, что нам повезло заполучить такого командира.

Настоящая война для меня началась второго октября, когда мы совершили налет на базу подводных лодок в Эмдене. Через два дня нас ввели в состав эскадрильи из трехсот бомбардировщиков, летевших на Франкфурт. Десятого октября мы бомбили железнодорожную станцию в Мюнстере, а четырнадцатого – в день, известный как Черный четверг, – война для меня закончилась.

Нашей целью был шарикоподшипниковый завод в Швайнфурте. Его уже бомбили несколько месяцев назад, но немцы успели многое починить. Мы находились слишком далеко от базы, поэтому нас не поддерживали истребители, и на сей раз нашего визита ждали. С берега поднялись немецкие истребители и пустились преследовать отдельные звенья нашей авиационной цепи; когда мы подлетели на достаточное расстояние, от разрывов зенитных снарядов уже висел густой дым над всем городом. Вокруг взрывались немецкие снаряды, и воздушные волны сотрясали самолет. Мы едва успели сбросить бомбы, когда к нам вдруг приблизились сразу несколько вражеских истребителей. Они налетели с разных сторон, окружили наши бомбардировщики, и те начали падать, горя и выписывая спирали. Через несколько минут боевой строй разметало в клочья. Наш стрелок получил пулю в лоб. Я инстинктивно перебрался на его место и начал вести огонь, выпустив около пятисот очередей, но не причинил противнику ощутимого вреда. В тот момент я сомневался, что уцелею, но был слишком напуган, чтобы прекратить стрельбу.