Морская раковина. Рассказы - Хосе де ла Куадра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И она в самом деле его доконала. Он умер в пещере, где они с Кубильо укрывались на ночь. Кубильо завалил вход в пещеру большими камнями. И здесь навеки остался труп его товарища.
А Кубильо продолжал свои поиски. И наконец решил поселиться здесь навсегда.
Корабль, на котором ходил тогда Алонсо Мартинес, лег в дрейф напротив бухты Белая Роза; внезапно разразившаяся буря потрепала его паруса, — пришлось заняться починкой.
Доминиканец вместе с другим моряком сошел на берег, чтобы набрать черепашьих яиц. Здесь он и познакомился с Педро Кубильо.
Мартинес рассказывал потом, что первый вопрос, который задал ему Кубильо, был: «Какой теперь год»? Получив ответ, Кубильо воскликнул:
— Как? Уже десять лет прошло? А я и не заметил!
За те три дня, которые Мартинес и его товарищ провели на острове, они успели подружиться с изгнанником. Он рассказал им свою историю. Моряки предложили ему сесть на корабль. Но он отказался.
— Зачем? Там ведь все изменилось. Так зачем же?
И прибавил:
— В общем, мне здесь даже нравится.
Он обвел взглядом горы, неясно вырисовывавшиеся на горизонте. Быть может, в эту минуту он представил себе бесчисленные стада диких животных, которые паслись на горных склонах; красивые виды, живописные тропы, зовущие нетерпеливого путника; и дороги, которые под необозримым небесным сводом вели всюду и никуда. Быть может, в его косматой голове начали рождаться фантастические планы.
— Нет, никуда я отсюда не поеду. Мне и здесь хорошо.
Но Алонсо Мартинес думал иначе — он думал, что бывшему искателю стад Кубильо живется плохо. Несмотря на все его блаженное одиночество… Несмотря на то что он был здесь один как бог…
Дисциплина. (Рассказ о негре из Эсмеральды)
первой неточности, которая, возможно, повредит этому рассказу, повинен один человек — капрал Киньонес. Для того, кто сообщил мне о случившемся, эта личность была в высшей степени загадочной. По его словам, капрала Киньонеса звали Фульхенсио, а может быть, и Прудонсио. Наибольшие сомнения его личность вызывала потому, что наши славные братья негры из провинции Эсмеральда, которая находится близ границы с Колумбией, говорят по-испански по меньшей мере оригинально, в большинстве случаев как им бог на душу положит и как им позволят их толстые губы.
Кроме того, у нас нет полной уверенности, что фамилия этого капрала была Киньонес. Однако Киньонесов среди негритянского населения Эсмеральды — хоть пруд пруди, и это заставляет с большой долей вероятности предположить, что ошибки тут не было.
Наконец, совершенно непонятно, чем так провинился этот незаметный капрал эквадорской армии, что военный трибунал приговорил его к заключению со строгой изоляцией.
Он, четырнадцатилетний парень, должен был просидеть шестнадцать лет в Паноптико де Кито — каменном здании, которое все еще возвышается как памятник недоброй славы Гарсии Морено[15].
Еще мальчишкой Киньонес попал в армию. В это время провинция Эсмеральда стала ареной одной из самых ожесточенных революционных битв; повстанцами руководил и командовал полковник Конча, выступивший против правительства генерала Пласы.
Многочисленные батальоны шли за вождем повстанцев; он был известен своей храбростью, и это неудержимо влекло под его знамена борцов за народное дело.
Полковник Конча был прирожденным полководцем и доставлял много хлопот правительству, войска которого терпели поражение за поражением.
Кончу поддерживал майор Ластра, черный как уголь и чертовски храбрый; он командовал негритянскими частями.
В Эсмеральде много чернокожих, и все они, или почти все, сочувственно относились к революции и пополняли ряды армии Ластры.
Можно с уверенностью сказать, что там находились все родственники Киньонеса, включая и женщин его рода, которые обычно шли в военные походы вместе с мужьями.
Однако Фульхенсио Киньонес не был с ними, он был в правительственных войсках.
И поэтому злая шутка, которую сыграла с ним судьба, была наказанием за то, что он хотя и бессознательно, а все же предал расу, к которой принадлежал.
А могло быть и так, что беда, которая с ним стряслась, была делом рук колдуний, знавшихся с нечистой силой и наславших на него крылатых, страшных, таинственных духов, которые так злобно вторгаются в и без того тяжелую жизнь негров.
В двенадцать лет Фульхенсио Киньонес, наверно, без цели и без толку, слонялся по заросшим травою улицам городка.
Наверно, он подолгу стоял у казарм, смотрел, как маршируют солдаты, оказывал им мелкие услуги, довольствуясь грошовыми подачками или объедками с солдатского стола. Вечерами он с упоением слушал, как били вечернюю зорю. А затем шел спать, мечтая, что его разбудят орудийные залпы, которыми салютуют по праздникам национальному флагу.
По-видимому, он вел именно такую жизнь — жизнь нахлебника при казарме. А вернее всего, это была жизнь мухи, которая вьется над помойной ямой.
Может быть, какой-нибудь младший чин предложил ему: «Хочешь быть моим денщиком, черныш?»— и он согласился не раздумывая; он, наверно, сошел с ума от радости при одной мысли о том, что теперь для него начнется веселая солдатская жизнь.
А могло сложиться иначе: его схватили во время облавы и вырвали из цепких рук матери, которая со всем пылом материнской любви вступила в отчаянную борьбу с вербовщиком.
Достоверно одно: свое тринадцатилетие он отпраздновал в казарме.
Из денщиков его произвели в солдаты. И старший капрал, добродушный бездельник, стал учить его грамоте.
Дисциплина — вещь весьма серьезная, но со временем ее начинаешь любить. К ней мало-помалу привыкаешь, и тогда, хотя ты и не перестаешь уважать ее, даже трепетать перед ней, она теряет свою первоначальную, чисто внешнюю суровость.
Нет ничего более удобного, чем стать плотью от ее плоти; тогда ты уже не ощущаешь ее бремени, — напротив, ты начинаешь замечать ее неисчислимые достоинства.
Она разрешает для солдата такие проблемы, которые для других людей, для бедных, сбитых с толку человеческих существ, составляют предмет мучительных раздумий.
По правде сказать, дисциплина очень удобна, потому что не надо знать, как поступить в том или ином случае; все дело в том, чтобы буквально исполнять раз и навсегда установленные параграфы устава.
Дисциплина — это божество, это богиня, холодная и далекая, если угодно; но она заботится о тех, кто ей поклонятся, и внушает им уверенность в прочности существования, в правильности избранного пути, тогда как всем нам, ладьям без руля, этого так не хватает!
Фульхенсио Киньонес знал, что такое дисциплина, и благодаря этому быстро продвигался по службе.
В истории армии не было еще солдата, который так подчинялся бы железной дисциплине, как он. Не имея представления о классических чертах наполеоновского гренадера, он мог бы повторить такую сцену: если бы командир его полка велел ему сделать три шага вперед, то он бы сделал их, даже если на третьем шаге упал бы в пропасть.
Положение еще более ухудшилось, когда он научился читать. Буква за буквой, подобно тому как втыкают булавки в подушечку, вонзал он в свою тяжелодумную, тупую голову правила и приказы, которые были напечатаны на белом картоне и украшали стены его казармы:
В таком-то случае солдату надлежит…
В противном случае солдату надлежит…
Это произошло зимней ночью, когда городку угрожали войска Ластры, укрывавшиеся в ближнем лесу.
Капрал Киньонес — он уже тогда был капралом — стоял на часах у казармы.
Ему досталась опасная смена — после девяти вечера. В это время под покровом темноты совершаются неожиданные нападения, устраиваются засады.
Но капрал Киньонес гордился таким ответственным поручением: сегодня он в первый раз выполнял задание самостоятельно, без офицерского надзора. Ему не пришло в голову, что так случилось из-за того, что у них уже не осталось ни одного офицера: все они погибли незадолго перед тем в боях, в результате которых полковник Конча со своими людьми освободил прекрасную равнину Прописиа; но Киньонес ничего об этом не знал. Он не испытывал никакого чувства, кроме гордости; он был полон непомерного честолюбия, он сознавал себя хранителем порохового склада и спавших солдат.
Киньонес приказал запереть двери казармы, подчаску велел укрыться в будке, а сам, важный и настороженный, сел на скамью у ворот.
Прошло уже много времени, и вдруг он различил в дождливом мраке, что к нему, пошатываясь, направляется капитан Хауреги, за отсутствием старших по чину офицеров назначенный на должность командира воинской части.
Капрал Киньонес сразу узнал его. Он даже подумал, что капитан был у Масиас — смазливых девчонок, обожавших красивые военные мундиры. Киньонес улыбнулся.
