Подруга мента - Алена Смирнова

— Без причины не бывает.

— Тогда тронемся дальше. Похищают тебя и Бориса. От него избавляются, тебя выгружают на почти открытом месте.

— Что значит выгружают?

— Что они делали, то и значит. Ты сбегаешь, ловишь машину Валентина Петровича, он привозит тебя, бесчувственную, к себе, пытается выспросить, не разберешь что, про рекламу и рекламщиков. Зачем? Он — друг главного редактора, друг учредителя газеты, мужа Лизы. Он ее друг. Что можно вытрясти из тебя, детка, чего он не мог узнать от них?

— Сказочку Алексея, больше нечего. Шучу, шучу, не свирепей.

— Лиза бы все равно получила твой материал со сказочкой.

— Может, поторопились?

— Не иначе. Но фирма открылась в марте. Лиза хранила ее телефоны и адрес полгода.

— Но Валентин Петрович запал на женщину из редакции.

— Вдруг он возмездия жаждет, Поля?

— Вдруг. Но тогда он должен быть уверен, что не убивали ни главный, ни головорезы.

— Ну-ну, если головорезы не мужнины, значит, Валентина Петровича.

— Исключено, он чуть было не бросил меня на шоссе. Остается муж.

— Поля, ты не задумывалась, почему он не позвал тебя покурить в любой придорожный ельник, чтобы разобраться? Почему усложнил? Привлек чужих людей?

— Нет.

— Я рад, что ты о нем не думаешь. А обо мне?

— Денно и нощно.

— Продолжай в том же духе.

— Слушаюсь. Вик, есть еще труп Шевелева.

— Без часов.

— Как это?

— Даже часы сняли. Не швейцарские, не обольщайся. Храбрый парень, поселился в лесу без соседей.

— Нас с Борисом неспроста повезли по тому пути. Соседей не было. Шевелева уже не было. Они по наитию потянулись к месту убийства.

— За три версты бы обогнули. Не прикасайся ты к детективам, вредно. А путь этот известен всем автомобилистам, как колдобистый и грязный объезд поста ГАИ.

— Вик, вы хоть что-нибудь раскопали с субботы по среду?

— Не без оного. Нищенка, которая побирается на углу у булочной, отправилась собирать окурки. Она видела женщину, видела зеленую иномарку. Парнишка катался на роликах, чуть не снес женщину же. Это одна и та же птичка, зря я тебя морочил. У нас есть гильзы, есть пуля с дачи Шевелева. Есть четкий отпечаток подошвы под навесом, где колошматили машину коммерсанта. Плюс попытки Валентина Петровича навязать нам свою версию твоего звонка. Помноженные на твои безобразия, Поленька. И, будем оптимистами, деленные на показания Юрьева, который завтра начнет связно говорить. Поля, убери ты этот поднос, мешает же.

Мешает ему! Телефон бы на место подноса. К нему Измайлов мячиком скатился с кровати. И зачастил междометиями. Потом плюхнулся на свою половину, заложил руки за бедовую головушку и рассмеялся:

— Умница, Поля. Отработал ведь Валентин Петрович с десяти вечера, сколько Балкову приперло. Пора брать его на заметку. Женщина из редакции! Никто мне сейчас так не нужен!

Вик, мы квиты. Мне никто так не нужен, как бывший муж. Но я бессловесна. Я — сама немота.

Глава 9

Ума не приложу, что предпринимал Измайлов с целью добиться женщины из редакции. Но я свое дело туго знала: работать по рекламе, по хозяйству, читать, слушать музыку и дотянуть до вечера. Я оставила Вику королевский ужин в выдраенном доме, стопку отутюженных рубашек, крахмального постельного белья и записку: «Ног под собой не чую, милый. Справляйся уж сам. Спокойной ночи». Видимо, мой трудовой порыв потряс и растрогал полковника — он остался у себя. И не догадывается ведь, что при соответствующей сноровке такое супер-обслуживание отнимает два с половиной часа, а не сутки. Я его зарядкой считаю, мне оно не в тягость.

На всякий случай я бодрствовала в неглиже до полуночи. Но темное время не резиновое, надо было выбираться из квартиры. А как? Внизу два охранника из конкурирующих ведомств. Я мялась посреди собственной прихожей, когда на лестнице раздался шум. Не то чтобы сильный, но своеобразный. Где-то этажом выше подвыпившая компания избавляла от своего присутствия хозяев, чьи неудержимо постнеющие физиономии, рьяные попытки выхватить у зазевавшегося гостя чашку и немедленно ее вымыть вкупе с жалобами на завтрашний ответственный день наконец-то возымели действие. И даже самые непрошибаемо блаженные смирились с перспективой дойти до кондиции в ближайшем сквере, чувствуя отвращение к себе, беспринципно забредшим к этаким скучным мещанам, засоням и жмотам.

У меня бывают минуты, когда я не соображаю. То есть, если откровенно, соображать я вообще не умею. Но иногда я еще и думать перестаю. Поэтому давно привыкла к вопросу: «И как меня угораздило?» А что особенного? Угораздило, это же и есть ответ. «У» — от судьбы, предопределенности, чего-то неподдающегося воле. Зато «гора», «горазд» — от моих собственных бескрайних способностей. Ну, к авантюрам, к авантюрам, ладно. Однако, лучше быть гораздой хоть на что-нибудь с Божьей помощью, чем представлять из себя жертву сложного «у» или простого «г».

Итак, я схватила сумку, выскочила на площадку, захлопнула дверь и притаилась за выступом. Спускающаяся по лестнице толпа устраивала меня по всем параметрам. Во-первых, народу было человек десять. Во-вторых, примерно моего возраста и прикида. В-третьих, не слишком буйного нрава. Хорошо было бы затесаться в серединку, уютную и безопасную, как диванная мечта о приключениях. Я сделала вид, что спешу и пытаюсь их обогнать, но если мне этого не удастся, рук на себя не наложу. И тотчас же руки на меня наложил кто-то другой. Вернее, одну руку, но такую тяжелую. Сказать, будто я не заинтересовалась бесцеремонным гулякой, было бы все равно что сказать про себя гнусность. Владельцем могучей рученьки оказался необыкновенно высокий, толстый, симпатичный и в стельку пьяный парень.

— Вован, — умильно обратился он ко мне. — Вован, друг ты мой, брат ты мой.

Жизнь у меня бурная, вляпываюсь я в истории постоянно, поэтому как только меня не называли. Но «Вован»! От благородного «Владимир» парень ухитрился такую гадость произвести, что ли? И неужели я в джинсах женщину не напоминаю? Однако разбору человеческих первичных и вторичных половых признаков я благоразумно не предалась. В конце концов, «Вован» — не оскорбление. Хотя кто его, Вована этого, знает. Тут мы как раз вывалились из подъезда во тьму Божию, чуть сбрызнутую излучениями звезд и фонарей. Наверное, чтобы привычное «свет Божий» не опровергать.

Разочарование, постигшее меня, ловко затесавшуюся в чужую тусовку, сравнить было не с чем. Стояли впритык две неприметных, приспособленных к деликатным заданиям машины, и из обеих несся зычный храп. Да я могла не только обрамленная этой пьянью, но и сама по себе уйти, хлопнув дверью подъезда, — охранники бы не пошевелились. Мне очень захотелось растолкать их и без обиняков выяснить, когда, где и при каких обстоятельствах они встречались со своими хилыми и, похоже, дружными бедняжками совестями последний раз. И куда нематериальные девушки эти их послали. Впрочем, ясно куда — сюда. А потом я остыла. После многочасового вглядывания в одну точку сон может сморить человека с совестью и даже с честью. Усталость и бессмысленность занятия — штуки коварные, подлые, заставляющие от себя защищаться. Я вот сказку про Ивана-царевича и Серого Волка могу каждый день перечитывать. А могу и наизусть пересказывать. В ней — абсолютно все про Бога и человека, удачу и невезение, радость и горе. Нет, серьезно. Волк из любви подготовит Ивану-царевичу «оптимальные условия», устранит все препятствия и скромно так просит единственного: «Не спи, сволочь, пока дело не сделаешь». А Иван? Естественно, заснет. И прочие свои слабости в провале мероприятия задействует. Волк ему: «Ты что вытворяешь, убогий? Это же тебе надо». Иван в плач: «Прости ты меня, Серый Волк, прости добрый и волшебный, последний раз дурня свалял». И Волк, веря, прощает. Разумеется, фокусничанье Ивана кончается смертью. Лютой смертью. Те, кто без волчьей благосклонности обходится, пособранней, пожестче будет. Только у Волка хватает сил простить и сгонять за живой водой. Эх, сказка, русская и народная…

Пока я по своему обыкновению унеслась в эмпиреи, поведение моего спутника несколько изменилось. Как бы это повежливей выразиться о ни в чем не повинном передо мной парне? В общем, органы его зрения, слуха и речи образовали нестойкую, элементарную, но все-таки связь с их повелителем — мозгом. Поэтому здоровяк освободил мое затекшее плечо и чуть ли не рыдаючи спросил:

— Девочка, а девочка, где Вован?

Мне стало его по-настоящему жалко. Шагал-шагал, думал-думал, что друг с ним рядом, а очнулся и увидел какую-то незнакомку, кажется, Вовану и в подметку не годящуюся.

— Сейчас догонит, — утешила я его.

— А… — доверчиво протянул парень. Но вдруг забеспокоился: — Разве Вован еще может ходить?

Мне стало не по себе. Мало ли что привык делать с ногами Вована этот верзила. Почему Вован регулярно теряет способность двигаться по вечерам? Но уступить предполагаемому супостату в красноречии я не решилась и сказала: