Оберег волхвов - Александра Девиль

— А ты, видать, Берислава-Устинья? — обратился к девушке Клинец. — Так вот, Устинья, — он сделал упор на ее христианском имени, — если ты печешься о своей сводной сестре, так лучше бы не отбивала у нее князя Глеба. А я и мои товарищи не годимся в женихи ни ей, ни тебе.

Берислава даже вздрогнула от такой отповеди. Она почувствовала себя обиженной, отвергнутой. Тут же выразительно переглянулась с Завидой, а Завида — со Святополком. Будто какая-то искра пробежала между главными участниками действа. Великий князь, все больше раздражаясь против Дмитрия, грозно нахмурил брови и сказал:

— Знаешь ли ты, купец, что ни за какие доблести я не прощаю дерзость и неуважение к моим лучшим боярам? Ты сейчас оскорбил боярина Тимофея и его семью, а за это по княжескому закону полагается наказание.

— Я хорошо знаю законы Ярославовы, — заявил Клинец. — Там нигде не написано, что сказать боярину правду — значит оскорбить его. Даже если бы я сейчас погрозил боярину мечом, то с меня полагалась бы только одна гривна пени. Даже если бы я ударил или ранил кого-то из огнищан[23], мне пришлось бы заплатить двенадцать гривен в княжескую казну. Но чтобы наказывать свободного человека насильной женитьбой — такого вы не найдете ни в «Русской правде», ни в Кормчей книге[24].

Святополк, раздосадованный грамотностью молодого купца и его дерзкой отповедью, еще больше распалился:

— Ты вздумал учить меня, наглец?! Так знай, что первейший закон для каждого русича — это подчинение своему князю! В последний раз тебя спрашиваю: берешь назад свои непочтительные слова о дочери боярина? Соглашаешься жениться или будешь и дальше позорить ее своим отказом?

— Позорить я никого не хочу, — возразил Клинец. — Эта боярышня сама себя позорит, навязываясь в невесты.

— Неправда, Анна никому не навязывается! — крикнул Тимофей. — Мы сами за нее все решили.

— Я понимаю тебя, боярин: ты отец, тебе за дочь обидно, — обратился к нему Дмитрий. — Но пойми и ты меня. Я свободный человек и не терплю, когда меня к чему-то принуждают.

— Ты подданный великого князя! — заявил Святополк. — И я покажу тебе, как следует почитать мою власть. Покажу так, что другим своевольникам неповадно будет. У тебя, Тимофей, я знаю, под домом есть глубокий подвал, — повернулся он к боярину. — Так вот, пусть этот дерзкий бродяга посидит под землей и немного остынет. Взять его!

По знаку повелителя княжеские воины кинулись с двух сторон на купца, но он успел выхватить из ножен меч и, отбиваясь от нападавших, подбежал к забору. Еще мгновение — и Дмитрий перелез бы через ограждение на улицу, но подкравшийся сзади Олбырь и другой боярский холоп успели набросить ему на голову охотничью сеть. Не теряя ни минуты, дружинники и холопы обезоружили купца, связали ему за спиной руки и потащили пред очи князя и боярина.

— Как ты смеешь сопротивляться моим людям?! — закричал Святополк и поднял свой посох, словно собираясь ударить непокорного, но, столкнувшись взглядом с черными сверкающими глазами купца, удержал свою руку на полпути и снова тяжело опустился на резную скамью. Было в лице Дмитрия нечто, заставлявшее людей помимо воли считаться с ним, а часто и повиноваться ему, и даже великий князь с досадой это ощутил.

— Значит, вот какова благодарность княжеская и боярская? — спросил Клинец, оглядывая всех присутствующих во дворе, словно пытаясь найти среди них единомышленников. Но никто не посмел поднять голос против властителя. — Теперь мне ясно, князь, почему ты окружил себя жадными и трусливыми лизоблюдами. Не потому ли, что люди прямые и смелые будут говорить правду, которая тебе не нравится? А ты, боярин, — обратился Дмитрий к Тимофею, — ты ведь, говорят, был когда-то славным воином. Неужели тебе охота жить в шкуре княжеского любимца, готового отдать хозяину все, даже свою…

— Молчать! — крикнул Святополк и в ярости затопал ногами. — В тюрьму пойдешь за такую дерзость, раб!

— Я не раб и никогда им не буду. Готов служить тебе по закону, но не стану ползать на брюхе ни перед тобой, ни перед твоими любимцами.

Эти слова Дмитрия окончательно вывели из себя Святополка.

— Ну, чего же вы ждете?! — закричал он на дружинников и холопов. — Тащите его в подземелье, заприте покрепче!

И если завтра он на коленях не попросит прощения у меня и боярина — пусть заживо сгниет в тюрьме, поганец!

Пока воины и холопы, навалившись все разом, волокли Дмитрия в темницу, он успел прокричать так громко, чтобы услышали люди на улице:

— Эй, друзья! Награды мне не вручили, зато отправляют в темницу! Меня, свободного человека! Лишь потому, что отказался породниться с боярином и ползать перед князем!

Дальше уже ему не дали вымолвить ни слова, зажали рот и подтащили к тяжелой кованой двери, ведущей в подвал.

На улице поднялся шум. Люди бурно возмущались, требовали свободы и заслуженной награды для победителя. Некоторые уже начали было взбираться на забор, чтобы, оказавшись во дворе, помочь купцу своими руками. Но княжих отроков на улице оказалось много, и все они были вооружены, а потому недовольных быстро постаскивали с забора и поразгоняли. Самые смелые из горожан пытались сопротивляться, но, получив раны и увечья, вынуждены были отступить. Разъяренный Шумило, позабыв о своих ранах, кинулся в драку, и Никифору стоило огромных усилий увести новгородца, объясняя ему, что, оставшись живым и свободным, он скорее сможет помочь плененному другу.

Глава шестая

Побег из темницы

Боярышня Анна отвернулась от окна и, схватившись за голову, убежала в свою комнату. Ее потрясло все происшедшее на боярском дворе. Она долго размышляла и терзалась сомнениями, не зная, как поступить.

Через какое-то время шум во дворе и на улице поутих. Великий князь со свитой покинул боярский двор. Толпу любопытных и недовольных княжие отроки поразгоняли. Скрылись где-то в глубине дома или сада Завида, Берислава и двое-трое самых преданных им холопов. Куда-то ушел и боярин.

Когда было уже далеко за полдень, Анна решилась наконец выйти из своей комнаты. Отдаленные звуки гуслей привлекли ее внимание. Посмотрев из окон верхнего этажа на улицу, она поняла, откуда доносится музыка. Через дорогу от боярского дома, за соседним двором, росло толстое высокое дерево. На его ветках разместились несколько молодых парней, одетых по-скоморошьи. А на первом от ствола разветвлении сидел, словно на коне, здоровенный белокурый детина с гуслями в руках и, перебирая струны, пел:

За геройство свое в подземелье томлюсьЯ, купец-молодец неугодливый.Не грозите вы мне, все равно не женюсьНа боярышне вашей уродливой.

Анна закрыла уши и замотала головой, чтобы не слышать дальнейших слов, и все же разобрала, что в насмешливой песенке ее обзывают так же злобной дурой, а боярина Тимофея — неблагодарным ослом. Потом были еще какие-то шутки насчет княжеской и боярской постели, но этого Анна и вовсе не поняла. Смех и улюлюканье сопровождали пение гусляра. Но вот раздался громкий свист — видимо, сигнал тревоги — и шутники, попрыгав с дерева, тут же исчезли из виду.