Новая Жизнь. Сага «Исповедь» Книга вторая - Натали Бизанс

«Я буду ждать тебя всегда!..» – думала она.

«Я сделаю всё, чтобы вернуться как можно скорее! – отвечал я. – Ты прощаешь меня?

«Мне не за что тебя прощать. Всегда прощу… чтобы ты ни сделал.»

«Люблю тебя, любил и буду любить вечно.»

«Всё будет хорошо, родной, я верю, Бог не оставит нас. Ты только береги себя!»

«Не переживай за меня… Я скоро вернусь!»

Этот немой диалог продолжался, пока я ел, но желудок уже сжался за это время и я очень быстро почувствовал насыщение. Отодвинув всё в сторону, я посадил Наташу к себе на колени и зарылся лицом в копну её прекрасных волос, запах любимой женщины наполнял блаженством мою душу. Я понимал, что сейчас за мной придут, и я вновь вернусь в проклятую клетку и не увижу её, один Бог знает, сколько ещё времени.

– Расскажи как Эрика, Миша?

– Хорошо. Все ждут твоего возвращения. Все стараются помочь. Почему ты отказываешься есть? Ты ослабнешь, Эрик, тебе нужны силы! Мои передачи они не принимают.

– Не переживай, я справлюсь. Мне всего хватает.

– Ты видел себя в зеркале?

– У тебя тоже очень измученный вид. Постарайся спокойнее всё воспринимать.

– А ты начинай есть! Обещаешь?!

– Я постараюсь.

– Этот человек всё ещё в коме. Александр Васильевич сказал, что он может в таком состоянии находиться годами…

– Не думай об этом. Доверься Богу! Он знает, что делает. Значит, так дано.

– Эрик, любимый мой, когда же этот кошмар закончится?!

– Я не знаю, родная.

Мы ещё крепче прижались друг к другу.

Я видел её бледное заплаканное лицо с тёмными кругами возле глаз и понимал, как трудно ей дались эти дни. Сколько сил я забрал, сколько страданий причинил самому дорогому человеку. Почему мы заставляем страдать тех, кого больше всего любим, становясь их невольными палачами?! Я не мог ничего изменить, ничего уже было не исправить.

Послышались шаги на лестнице. Эд возвращался за мной. Я ещё раз стиснул её в объятьях, ещё раз прикоснулся губами, вдохнул аромат её золотых волос. Сердце заныло в груди. Стук в дверь.

– Я иду! Прости, родная, за всё меня прости!.. – перекрестив жену на прощанье, я вышел в котельную.

– Храни тебя Бог! – донеслось мне вслед, её голос срывался, сдерживая рыдания.

Если бы я оглянулся, то не смог бы уйти.

Перед выходом на лестницу Эд остановился.

– Может, передумаешь? Дверь открыта. Уедете куда-нибудь!.. За меня не беспокойся, я отвечу, – его глаза были наполнены состраданием, он бы сделал это, не было ни малейшего сомнения.

– Я не готов принять такую жертву, Эд. Не готов обречь любимую на скитания в бегах и вечный страх. Нет, Эдмунд, нет! Я допью свою чашу до дна. Не хочу скрываться. Всё будет так, как будет. Пойдём, я не хочу подвергать тебя риску. Ты и так сделал для меня больше, чем мог себе позволить!

Он похлопал меня по плечу:

– Ну, что ж, брат, на нет и суда нет. Тогда, держитесь!

– Что ещё остаётся?!

Мы прошли длинный коридор, и нас встречал всё тот же симфонический храп. У меня было чувство, что сердца в груди больше нет. Оно осталось где-то там, в любимых до боли родных руках.

Глава 6

Опустошение, будто сердце осталось с ней, и в груди у меня дыра. Нет эмоций, нет боли, нет страха. Оцепенение, возможно, потому что не спал, или от переизбытка чувств Господь их на время изъял, чтобы я выдержал разлуку. Ещё ощущаю на себе губы моей жены, её запах, ласку нежных рук, соприкосновение наших тел… Память кожи сильна. Закрыв глаза, просто плыву по течению воспоминаний, это не сон, но кажется, нет сил даже пошевелиться.

Принесли завтрак, гремят тарелками. Принимаю свою порцию и без слов отдаю соседу. Он счастлив, а я всё ещё сыт. Вновь закрываю глаза и, кажется, Наташа рядом, она со мной, во мне, в моей крови… Притворяюсь, что ещё сплю, чтобы продлить, удержать воспоминания. В душе полный покой, не позволю никому украсть моё богатство. Сберегу, сохраню, взлелею.

– Вишневский, пять минут на сборы! – рявкнул сержант так, что я чуть не подпрыгнул.

Вот и всё. Увозят в СИЗО.

– Прощай, сосед! Пусть Бог тебя благословит!

– Мне будет не хватать твоих порций! – улыбнулся он и протянул ко мне через решётку руку, я её с удовольствием пожал.

– Удачи тебе!

Собирать было нечего, кроме нескольких вещей из мелочи, постиранных накануне.

Дверь распахнулась.

– С вещами на выход!

«Ну и голос у этого парня!» – даже мурашки пробежали по телу.

Я вышел из камеры.

– Вещи на пол. Лицом к стене! Руки за голову! – зачем-то ощупал, осмотрел пожитки, бросил их в тряпичный мешок. – Руки, вперёд! – холодный металл сжал запястья, щелчок.

Ещё раз увидел Эдмунда, когда проводили через приёмную, ощутил силу его сострадания, почему-то он задержался… Любопытствующие взгляды на человека в наручниках, большая доска с надписью «их разыскивает полиция» со множеством фотографий, что промелькнули перед глазами. Когда вывели на улицу, я даже зажмурился: белый снег, отражая солнечные лучи, слепит. Вот и зима… Успел несколько раз вдохнуть с упоением морозный свежий воздух, чуть не упал, скользко и непривычно ходить в наручниках. Посадили в машину, двое сопровождающих, все пристегнулись, поехали. Полицейские переговариваются между собой, шутят, всё что происходит сейчас для них – рутина, обычный рабочий день.

Смотрю в окно, на вольную жизнь, на спешащих мимо прохожих, на тех, кто может беспрепятственно идти куда хочет, и сердце ноет в груди, лишенное этой возможности. Что ждёт меня впереди? Сколько ещё продлится это испытание? Неделю, месяц, год или несколько лет? Никто не скажет. Я словно отрезан от мира. Единственная надежда, как у утопающего соломинка, это моя вера и упование на Милосердие Всемогущего Бога.

Проехали по городу мимо церкви, где я так часто молился, мимо парка, в котором мы любим гулять с Наташей; из-за дорожных работ в объезд завернули на улицу, где живёт Виктор, вот и его дом виден немного… Знакомый газетный киоск, продуктовый магазин, где мы часто делаем покупки… Сердце тревожно подскочило в груди, я вывернул шею, пытаясь проводить глазами как можно дольше наш дом, испытав такую острую боль, что хотелось кричать. Калитка закрыта, во дворе стоит моя машина, ничего не изменилось, только выпал снег, и меня нет там, рядом с моими близкими… Представил, как Наташа, утомлённая этой ночью, ещё спит, прижав к себе дочурку.

«Любовь моя, боль моя!.. – я стиснул зубы и сжал кулаки, наручники впились в кожу ещё сильнее. – Из дома уйти несложно, назад вернуться не всегда удаётся…»

Глава 7

Каждый выживает, как может. В камере, несмотря на холод, нечем дышать. Стены давят на голову. Слишком мало места для такого количества людей. Ощущение страха и безысходности висит в воздухе пеленой более густой, чем завеса табачного дыма.

Встретило меня, можно сказать, ласково, восемь душ таких же, как я, подследственных. Из них выделялись сразу шестёрки и тузы, микромир замкнутого пространства со своим, неизвестным мне, уставом. Помещение с двухъярусными кроватями, как в муравейнике, только это не дисциплинированные насекомые, а люди с поломанными судьбами, утомлённые, голодные и злые.

– Кем будешь, мил человек? Каким ветром занесло? – спросил тот, чей голос многое значил, потому что все остальные тут же замолчали.

Я представился, как всегда немногословно, устало подняв глаза, бессонная ночь давала о себе знать.

– Первый раз к нам занесло, вижу, – сказал, проедая меня волчьими глазами мудрого и опытного зверя, вожака стаи. – Рыжий, встань! Уступи место человеку.

Там поселишься! – приказы не обсуждаются.

«Рыжий» встал. Я прошёл к его койке и молча сел. Никто не выразил неудовольствия.

Как выжить? Как себя вести, мне никто не объяснял. Знал бы, где упадёшь, почитал бы чего-нибудь, с людьми бы сведущими поговорил… А так, лишь голая интуиция в школе выживания.

– Подойди! – он откинул свои карты.

Мы встретились взглядом, я не вскочил, как мальчик, я выдержал его взгляд, лишь потом, не выражая никаких эмоций, поднялся и подошёл к нему. Я стоял возле небольшого стола, за которым сидел он и ещё двое игравших, в кружках чёрный чай, в буквальном смысле, чёрный. Лица были разные, но все из бывалых. Мой сосед с татуировками сюда бы неплохо вписался.

– Мне сообщили о тебе, но я хочу услышать, что ты сам скажешь… Сыграем?

– Не играю я. Нельзя мне.

– Что, так азартен? – глаза сверкнули холодной искрой, как нож, поймавший луч света.

– Я – священник.

Кто-то заржал, но осёкся, не поддержанный никем.

– «Священник», говоришь? Наверно, теперь уже бывший.

– У нас бывших не бывает. Сан остаётся навсегда. Я временно под запретом.

– Что так?

– Женился.

Опять тот же голос засмеялся, но уже тише и несмело.

– Католик?

– Ушёл в православие.

В его глазах пробежала усмешка, и лицо еле заметно скривилось. Я никак не мог определить его возраст, понятно, что за сорок. А может, пятьдесят или даже шестьдесят? Сие остаётся загадкой, определению не подлежит. Человек мог так состариться раньше времени, а мог и хорошо сохраниться в равной степени. Но то, что это был авторитет, было видно без всякого сомнения: каждая черта на его лице говорила о большом жизненном опыте, несгибаемом характере человека, который держит своё слово и, если надо, убьёт, не колеблясь.