Мальчик и революция. Одиссея Александра Винтера - Артем Юрьевич Рудницкий

На свежей зеленой траве, в окружении гор из яблок, уходит из жизни человек. Умирает старый крестьянин. Чистый, светлый, он всей своей старческой фигурой говорит, что у него за спиной 50 лет работы на черной земле. Не страшна эта смерть под лучами яркого солнца, на лоне буйной природы, после стольких лет труда. Смерть порой нужна. Смерть проста и понятна.

Весь эпизод “ухода от земли”, написанный в сценарии и детально разработанный, находился в голове Довженко. Но победить свинцовое ноябрьское небо не может даже красноречие администратора. На смену дождю приходит какое-то подобие снега, а на земле вместо травы такое болото, что умирать тут противно. Палец Довженко прошелся по географической карте, миновав Одессу (как известно, в ноябре солнце не балует Одессу так же, как и Киев), на мгновение задержался у Ялты и затем устремился к Сухуму…

Нудно скрипят колеса кавказских арб. Мерно ступая, поднимаются в гору волосатые буйволы. Удивленный абхазец в шапке выпростал руку из-под бурки, остановил своего худого коня. Небывалая картина за плетеным забором. В белых украинских рубахах, под соломенными украинскими крышами толпятся незнакомцы. Надемский[25] лежит около сарая, его лицо освещает предсмертная улыбка. У оператора Демуцкого стрекочет “Дебри”, и счетчик звучно отсчитывает метр за метром пленки. Наклонился дед Петро и спросил на незнакомом для кавказцев языке: “Умираешь, Семен?”, и так же непривычно прозвучал ответ: “Умираю, Петро”. Мы снимаем, нам посчастливилось догнать солнце.

Очерк, посвященный фильму «Земля», пожалуй, лучшее из того, что написано Александром Кесельманом – с содержательной и литературно-художественной точки зрения. Что, между прочим, отмечено профессиональными киноведами. Например, в статье О. В. Сахно. «ВУФКУ замолчало: журналы “Кiно” как отражение кинематографических процессов 1920–1930-х годов» – и это лишнее подтверждение тому, что в кино дядя Шура мог найти свое призвание.

Смысл «погони за солнцем» не сводился для него к технической стороне вопроса (сезонные сложности съемки, сноровка режиссера, оператора и других членов киногруппы). Название, по всей видимости, было метафорично. Означало путь к поставленной цели, стремление понять свое предназначение.

Возможно и то, что, рассказывая о погоне за солнцем, молодой киноработник размышлял не только о и глубине замысла режиссера. Не шла у него из головы красавица Солнцева, блиставшая в «Земле» в главной женской роли и волновавшая воображение мужчин Украины и всего СССР. В общем, оправдывала свой сценический псевдоним. Тот факт, что она стала женой знаменитого режиссера, только усиливал ее притягательность. Но актриса ни за что бы не отказалась от интересной работы, положения в обществе и ожидавшей ее карьеры (всё это гарантировал супружеский союз с Александром Довженко) ради рядового сотрудника кинофабрики.

У него были и другие романтические увлечения, и об одном из них следует тоже сказать – поскольку на этот раз нежные чувства связали Александра Кесельмана с немкой. Опять-таки я вынужден полагаться на свидетельство бабушки, которая не знала или не помнила никаких подробностей, не могла назвать даже имени этой женщины и лишь подчеркивала страстный, тайный и запретный характер ее отношений с братом. Делала это с присущим ей театральным восторгом и с гордостью за своего брата.

К миру искусств она всегда была неравнодушна, долгое время работала в киевской филармонии, правда в какой-то технической должности, и все связанное с артистической жизнью вызывало у нее неподдельное восхищение. Возможно, именно поэтому она преувеличивала заслуги брата в кинодеятельности и даже возводила его в ранг директора кинофабрики (а не директора киногруппы). И хотела, чтобы в него влюбилась обязательно иностранка и обязательно актриса, желательно кинозвезда. Хотя в советских условиях такое совсем не поощрялось.

В 1920-е годы и в начале следующего десятилетия контакты между деятелями театра и кино СССР и Германии не были чем-то необычным и развивались довольно интенсивно, немецкие режиссеры, актеры и актрисы, операторы и другие специалисты часто приезжали в нашу страну, в том числе в Одессу. Алексей Каплер, например, вспоминал о трех немецких операторах на Одесской кинофабрике, которых «выписали из Германии, платили большие оклады валютой». Об этом упоминал и дядя Шура в очерке «На заре кинематографа» (с обязательной оговоркой, что «украинский кинематограф немцы не создали и создать не могли»).

Не исключено, что немка, с которой он сблизился, была не актрисой, а костюмером или декоратором. Ну, а бабушка все равно видела в ней только красавицу из волшебного, звездного мира западного кино. Разве мог ее брат влюбиться в кого-то еще?

Эта история любви легла в основу одной из сюжетных линий романа, который дядя Шура начал писать в конце 1920-х годов. Главные герои – чекист, в образе которого угадывался сам автор, и немецкая кинозвезда. В целом же это произведение создавалось в жанре политической антиутопии, в нем моделировалось будущее советско-германских отношений и кое-что, отдадим должное автору, он угадал. Работа над романом продолжалась и в последующие годы, но подробнее об этом – немного позже.

Сейчас же отметим лишь, что отношения с немкой ничем не завершились, да и не могли завершиться в то время. Вполне возможно, что они носили случайный и кратковременный характер, но все-таки оставили свой след в сердце дяди Шуры – и он переживал из-за того, что они оборвались, хотя, пожалуй, не так сильно, как из-за неудавшейся любви с Юлией Солнцевой. Эти эпизоды не стерлись из его памяти, что-то осталось – ощущение чего-то безвозвратно утраченного, душевная боль… Вспоминаются пронзительно-трагические строки из «Дороги никуда» Александра Грина:

– Ведь что-то было, Элли? – сказала Роэна, когда Галеран ушел. – Что-то было… Ты не помнишь?».

– Я помню. Ты права. Но я и без того не в духе, а потому – прости, не сумею сказать.

Вот и в этом случае: что-то было…

Все любовные отношения дяди Шуры не имели счастливого завершения, и женился он не на актрисе, а на обыкновенной женщине. С ней ему тоже не повезло.

Вообще, он был человеком легко ранимым, нервным, обидчивым. Личная неустроенность не могла не сказываться на его душевном состоянии. Такое впечатление, что он метался, искал свое место в жизни, хватался то за одно, то за другое в надежде чего-то достичь, стать человеком известным. Расчеты на то, что работа в кино позволит этого быстро добиться, не оправдались.

Всю жизнь оставаться кино-администратором и помрежем? Сделать себе имя как кинокритик? Но киноведческие штудии едва ли могли сыграть роль скоростного социального лифта. Требовалось время, скорее всего, еще и высшее образование.

И