Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова

– Она не девочка, а взрослая женщина.

Выпалив это не думая, Самоварова тут же вспомнила про Аньку и, будто дело касалось кого-то другого, отметила, что, по сути, ее отношения с дочерью мало чем отличаются от подавляюще-опекающих отношений Ларисы и Наташи.

Чувство вины часто присуще родителю любого, хоть больного, хоть здорового ребенка. Дети незаметно вырастают, а чувство это, разрушительное для обеих сторон, остается и заставляет тащить на себе лишнюю ношу, тем самым лишая и родителя, и взрослого ребенка возможности здоровой коммуникации.

Ох, если бы она когда-то сумела проявить волю и очертить границы, если бы сумела привить дочери безусловное уважение к себе и своей другой – той, где она не «наседка», но личность, – жизни, сейчас в лице дочери у нее был бы надежный друг и ей не приходилось бы мучиться неясной виной за свое пусть и спорное, но, по совести, разумное решение помочь чужому ребенку…

С другой стороны, эти же самые «здоровые границы», возможно, ограничили бы родительскую любовь – пусть жертвенную, но чистую и безусловную, такую, какую можно испытывать только к собственному чаду.

– Расскажи мне про Поляковых.

Сигарета была совсем невкусной, будто с привкусом формалина.

– Марта умерла в начале мая… И сразу стало тихо. Так тихо, что даже страшно.

Отставив чашку, еще не пришедшая в себя от пережитого Лариса начала слегка раскачиваться вперед-назад.

– «Под небом голубым, есть город золотой…» – глядя в одну точку перед собой, пропела она. – Знаешь, они, наверное, любили друг друга. Мне-то не понять, у меня мужиков лет двадцать не было. Я давно живу ради Наташи.

– Завидовала им? – без экивоков спросила Варвара Сергеевна.

– Нет, что ты! – перестав раскачиваться, помотала головой Лариса. – Завидовать там было нечему, – зачастила она. – Они, я так думаю, спивались. Мучили друг друга. Кроме Марты, уверена, никто бы не смог жить с Поляковым. При встрече с ним мне всегда казалось, что он болен… не телом, а какой-то душевной, особой болезнью… – Ее голос зазвучал горячо. – У него был такой взгляд, словно сквозь пелену. Так смотрела моя Наташа, когда мы приходили на очередной осмотр к врачам. Взгляд, который пытается пройти через что-то, через какую-то дополнительную защитную заслонку внутри, но не может… Будто человек давно уже не здесь, но выживает кому-то или чему-то назло. Понимаешь разницу? Не ради кого-то, а кому-то назло. Так и моя Наташа живет назло своей болезни… и ненавидит меня за то, что только такую жизнь я смогла ей дать… Хамит мне, да… Ты и сама все видела.

– Перестань! – Варвара Сергеевна мягко прикоснулась к руке Ларисы. – Наташа тебя любит. Вы обе просто устали. Не мое, конечно, дело, но… разреши ей больше свободы, в обычном деле, в любых мелочах. Ее агрессия – всего лишь защитная реакция на твою гиперопеку.

– Возможно, – вновь начала раскачиваться Лариса, – но как по-другому-то, Варвара, как?! Замуж ее никто не возьмет, хоть она и сидит целыми днями в инете и с разными переписывается. Картины вожу на продажу я, за лекарствами рецептурными я, за сигаретами – тоже. Ни то ни другое на дом не привозят. Готовлю я, убираю тоже я… Я нужна ей всегда! Как по-другому?!

– Не знаю… – честно ответила Самоварова.

У нее и самой аргументов опекать свою взрослую дочь по-прежнему имелся целый мешок. И тащить тяжело, и выбросить невозможно.

Решив сменить тему, она, вернувшись к главному, спросила:

– Ты часто видела Поляковых пьяными?

– Генерала не видела. Но он такой всегда был странный, как будто запойный. Не знаю, как было раньше и как он вообще, вот такой, мог дослужиться до большого чина. Они приехали сюда из другого города, когда он уже вышел на пенсию. Поговаривают, дочь у них богатая, вроде она и участок купила, и дом им новый построила. А Марта до самой смерти работала, она была врачом-анестезиологом. Я часто слышала, проходя мимо, как она кричит, ругаясь с мужем, или поет, или смеется. Но здесь она держалась особняком, ни с кем из соседей не общалась. Зато у них часто собирались большие компании. Наташа моя любила посидеть в такие вечера на воздухе, послушать обрывки их песен и хохота. Она натура творческая, ее так и манит к дверкам в чужую жизнь. Своя-то, сама видишь, какая…

– Есть мысли, кто мог его убить? – выдержав паузу, осторожно спросила Самоварова.

– Ой, не знаю… Денег у них больших вроде не было… Говорю же, дочь им помогала. Может, он посадил кого в свое время? Может, месть?

– Сажают судьи, а не милицейские генералы! – отрезала Варвара Сергеевна.

За годы службы подобные мнения обывателей: раз мент, значит, лично кого-то посадил! – осточертели настолько, что, слыша такое, ей сразу хотелось нахамить.

– Ну, я же не знаю, как там у вас все устроено, – спохватилась, почувствовав ее раздражение, Лариса. – Только вот недобрый он был, словно жил без души.

– А Марта?

– А Марта – огонь! Ладная, шустрая, всегда всем улыбалась, хоть и не шла ни с кем на сближение. Она была, – пытаясь поймать нужное слово, сложила большой и указательный пальцы Лариса, – по природе своей аристократкой – великодушной, что ли… как будто порхала над обстоятельствами. Слуга у них был, армянин, старый Ваник, носатый, сутулый. Вот с ним я, бывало, перебрасывалась парой слов. А потом, как Марта умерла, Поляков его куда-то выселил. Но он все равно весь этот месяц приходил, помогал по хозяйству. «Под небом голубым есть город золотой…»

– Ладно, – затушила о землю попусту истлевший окурок Самоварова, – пора нам с Жорой домой.

Встав с лавочки, она потрепала по плечу вновь впавшую в ступор Ларису:

– Проводишь в дом?

* * *

Мобильный, лежавший, в отсутствие прикроватной тумбочки, на лиственном полу рядом с кроватью, разлился настырным звоном и разбудил Варвару Сергеевну.

Номер звонившего не определился.

На часах была уже половина девятого утра.

Жора, к счастью, оказавшийся таким же соней, как и она, сопел на своей раскладушке в паре метров от нее – накануне он наотрез отказался спать в соседней комнате один.

Поглядев на безмятежно развалившегося во сне мальчика: одна нога закинута на другую, руки под пухлой щечкой, тонкое синтетическое одеяло сбито и свесилось на пол, – Самоварова, прижав мобильный к груди, выскочила в коридор.

– Алло!

Она ожидала услышать голос Регины.

– Варвара Сергеевна Самоварова? – прозвучал низковатый, слишком уверенный и оттого неприятный женский голос на другом конце связи.

– А кто это? – перетаптываясь босыми ногами на остывших за ночь плитках террасы, нелюбезно ответила она вопросом на