Страна убитых птиц - Владимир Баграмов

— Цыц! — рявкнул Президент, лицо его побагровело. — Если ты еще вякнешь мне о Конституции — я тебя в землю вместо пограничного столба вобью! Чтобы дикие собаки срали и бегали мочиться на тебя!

Старуха обреченно махнула рукой и пошла к выходу.

— Ровно через полчаса, ни минутой позже! Я — Конституция, понял!

— Слушаюсь! — голос генерала сорвался.

Глава шестая. Свет глаз ее

Ее все время куда-то везли… Она была как после тяжелого, мучительного и долгого сна. Ноги и руки сводило судорогой. Она никак не могла вдохнуть глубоко, а так хотелось. Вдох обрывал глубокий, надрывный кашель, не раз она чувствовала, как рот наполняет что-то соленое, наверное, кровь. Она ощущала ЗАСТЫВШЕЕ ВРЕМЯ. В один его миг она успевала передумать и пережить многое, но не успевала фиксировать и осмысливать то, что переживала, о чем думала. Просто калейдоскоп самых противоречивых чувств, видений, картин и событий мелькал перед ее воспаленными глазами.

Сопровождающий ее врач, молчаливый и испуганный мужчина неопределенного возраста, то и дело копался в своем объемистом саквояже, пытаясь облегчить ее состояние. Но она каждый раз мягко отстраняла лекарства.

Ее преследовал запах из собственного рта. ОН БЫЛ ЕЙ ЧУЖД, ПУГАЮЩЕ сладковат — это был запах ТЛЕНИЯ, она его угадывала. ЕЕ ЗАПАХ, шедший изнутри. Пересаживаясь в очередную машину, чтобы опять, в бессчетный раз, куда-то ехать, она оказалась близко, лицом к лицу, с этим сопровождающим врачом. Как видно, она выдохнула в его сторону, ЕЕ ЗАПАХ ИЗНУТРИ донесся до него. Боже, как он отшатнулся, как вытянулось его лицо! Она только усмехнулась — она чувствовала — В НЕЙ ЧТО-ТО ПРОИСХОДИТ. Словно отмирает что-то внутри ее, в теле, на клеточном уровне. Отмирает и выбрасывается наружу, и заменяется чем-то иным, более прочным и жизнеспособным… Боже, она не могла представить! — это прежняя жизнь, мерзкая и уродливая, выходила из нее с отмирающими клетками.

ОНА ОБНОВЛЯЛАСЬ. Все быстрее и быстрее. Недаром лаборанты, приносившие врачам каждые три часа анализы ее крови, косились на нее с суеверным ужасом. ЕЕ КРОВЬ ВДРУГ СТАЛА УБИВАТЬ МИКРОБЫ, ВИРУСЫ, БАКТЕРИИ И СПОРЫ ВСЕХ ГРИБКОВ! Это была не кровь, а черт знает что! Концентрированная кислота, в которой гибло все болезнетворное. Она не знала об опыте одного лохматого лаборанта, он поместил в каплю ее крови кусочек ткани онкологического больного — и не поверил своим глазам! — раковые клетки, мощные, торжествующе розовые, вдруг растворились в считанные мгновения!

На четвертые сутки запах из ее рта резко изменился. Она обратила внимание, что все, кто подходил к ней близко, вдруг начинали шевелить ноздрями, поворачивали за ней головы, подобно флюгерам.

«Фиалка», — буркнул врач, помогая ей выйти из машины. И она первый раз заметила, какое у него доброе, усталое и несчастное одновременно лицо. Ей захотелось что-то сделать для него, она протянула руку и погладила его по щеке. Врач странно дернулся, скривил рот и… заплакал. А агент Надзора, стоявший неподалеку, пристально вгляделся в нее и отвернулся. Она ему нравилась… с того самого момента, как он впервые увидел эту длинноногую «ожившую мертвячку», бывшую манекенщицу, в приемном покое задрипанной горбольницы. И плевать, что она была манекенщицей! Из бывших шалав самые-самые жены. Четвертые сутки он сопровождал ее, он и еще этот неврастеник, забулдыга-врач. То и дело, скотина, прихлебывает из фляжки. Достает из саквояжа своего ободранного и хлебает! И не предложит, скотина!

— Куда мы едем? — тихо спросила она.

Машина разворачивалась у дверей аэровокзала. Сквозь толстые стекла доносился рев самолетных двигателей.

Агент задрал голову, поправляя воротник свитера, на мощной шее обозначились крупные вены. Врач тихо вздохнул. Он знал, что расстается с этой… Вдруг вспомнилось, как он маялся вчера головной болью и долго не мог прийти в себя после короткого, тревожного сна. Еще и похмелье… Он зашел за ней в специзолятор Управления, минут десять ждал, потирая виски пальцами, с досадой думая о фляжке. Надо было сразу, как встал, глотнуть побольше, и полегчало бы. Она вышла, сопровождаемая агентом, подала ему руку, улыбаясь. Он пожал ее руку и — это было непередаваемое, необъяснимое ощущение! Словно боль, гнездившаяся в висках его седой головы, вдруг ПЕРЕКАЧАЛАСЬ из его руки в ее! Он даже увидел, как дрогнули удивленно ее большие, красивые глаза. Но через секунду она улыбалась снова, кивнула. Голова стала ясной, боли не было. Он почувствовал себя так, словно в одночасье сбросил по крайней мере лет пятнадцать.

Она вскрикнула. Агент мгновенно обернулся на переднем сиденье, остро зашарил глазами.

— Иголка. — Она сунула руку под себя и, правда, вытащила иголку, засмеялась легко, словно колокольчики зазвенели.

У агента и врача одновременно дрогнули ноздри — по салону машины разнесся замечательный, тонкий и приятный запах. «Фиалка», — мысленно отметил врач. «Черт подери! Ну и баба…» — восхищенно прищурил глаз агент.

Они стояли у машины.

— Прощайте.

Она подала врачу руку. Он схватил ее узкую холеную белую кисть с длинными, крашенными в перламутровый лак ногтями, жадно встряхнул. И ОПЯТЬ ОН ЧТО-ТО ПОЧУВСТВОВАЛ. НА ЭТОТ РАЗ ИЗ НЕГО НИЧЕГО НЕ ПЕРЕКАЧИВАЛОСЬ В ЕЕ РУКУ. НАОБОРОТ. НЕЧТО ТЕПЛОЕ, ГРУСТНОЕ И НЕВЫРАЗИМО НЕЖНОЕ ВПИТАЛ ОН САМ. ЕМУ ЗАХОТЕЛОСЬ ПЛАКАТЬ.

Он отчаянно махнул рукой и побежал по дорожке прочь.

Только заворачивая за угол здания аэровокзала, он на секунду оглянулся — ее тонкая, высокая фигура в серебристом плаще плыла за стеклами вестибюля посадки. Тогда он закрыл руками лицо и дал волю горячим слезам радости, светлой печали и… утраты.

Врача расстреляли ровно через полчаса. Очередь прошла наискосок, через грудь и живот.

Надзор неукоснительно выполнял приказ Президента — «все причастные лица, второстепенные свидетели, не представляющие интереса, а также лица, информированные случайно о ходе дела, должны быть уничтожены». Представители Надзора Центра не хотели рисковать. Сутки назад был расстрелян всесильный Лысый, Представитель Надзора Области.

Реактивная громада «МИА-11» набирала высоту. Спецсамолет, предназначенный только для перевозки заключенных из любой точки страны. Подобно вагону поезда, салон «МИА-11» был разделен на «купе», их было двадцать пять. Конструкторы в свое время опасались, что самолет, выполненный по спецзаказу в единственном экземпляре, будет простаивать месяцами. Их опасения не сбылись. «МИА-11» совершал по три рейса в день, иногда взлетал и ночью, а работы все прибавлялось.