Страна убитых птиц - Владимир Баграмов

…ОН СТОЯЛ ПО ПОЯС В ЧЕРНОЙ ВОДЕ… МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО И НЕ ВОДА, ТАКОЙ ТЯЖЕЛОЙ, ПЛОТНОЙ И МАСЛЯНИСТОЙ ОНА БЫЛА. КРУТОЙ УХОДЯЩИЙ ВВЫСЬ БЕРЕГ БЫЛ СЛЕВА, СПРАВА — ПОЛОГАЯ РАВНИНА, ПРЯМО ОТ ОТМЕЛИ, С КОТОРОЙ ОНА НАЧИНАЛАСЬ, СТОЯЛА СТЕНА СУМЕРЕК — НИ ЗВЕЗДОЧКИ, НИ ЛУНЫ, НИ ОГОНЬКА… ВПЕРЕДИ БЫЛА ЧЕРНАЯ ВОДА И СЗАДИ ЧЕРНАЯ ВОДА.

«МОЖЕТ, ЭТО АД? — ГРУСТНО ПОДУМАЛ ОН, — ТАК ВЫГЛЯДИТ ДОРОГА В АД?»

Низко над водой, пока еще далеко, прямо на него летела стая глаз. Именно глаз, потому что он различал каждый в отдельности — два века, ресницы, расширенный зрачок с огоньком внутри… Глаза источали ненависть. Он так и чувствовал ненависть каждого глаза, а все вместе они образовали тугую, плотную волну ненависти, которая неслась на него со страшной скоростью. И только тут он заметил, что из воды и там и тут торчали головы! Лица были повернуты к нему, много знакомых лиц, что-то их объединяет. Но — что?! Он силился вспомнить, и не мог… И тогда на берегу встала его умершая мать. Она была в черном хитоне, волосы ее были длинные, как в молодости, а в руках книга.

— Зачем ты здесь? — шепнули его помертвевшие губы, но мать не слышала, а может быть, просто не отвечала. Она брела вдоль берега, указывая пальцем на головы, торчащие из воды, и кивала, словно считала. И тогда он понял — здесь были все те, кто его любил и ненавидел. НЕ БЫЛО ЧУЖИХ. Это были люди из его тридцатитрехлетней жизни, умершие и живые. Они были собраны здесь, в этой черной воде. Для ЧЕГО? Суд? Но он не судья, чтобы судить их, таких разных.

А стая глаз все неслась на него, он чувствовал — НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ! Это была величайшая из всех мыслимых опасностей. Тогда он закричал — потерянно, тревожно и надрывно! И его услышали — на воде вдруг захлопали крылья, сотни белоснежных крыл! Каждая из голов превращалась в неведомую и прекрасную птицу и взлетала в черный мрак тяжелого неба! Стая понеслась на стаю…

И НАЧАЛАСЬ НЕВИДАННАЯ БИТВА. ГЛАЗА КОЛОЛИ ПТИЦ ЖЕСТКИМИ, КАК КИНЖАЛЫ, РЕСНИЦАМИ, ПТИЦЫ ПАДАЛИ В ВОДУ И, НЕ ДОЛЕТАЯ, ВСПЫХИВАЛИ МАЛЕНЬКИМИ ФАКЕЛАМИ. ПТИЦЫ КЛЕВАЛИ ГЛАЗА ПРЯМО В ЦЕНТР ЗРАЧКОВ, ИСТОЧАЮЩИХ НЕНАВИСТЬ. ГЛАЗА ЗАКРЫВАЛИСЬ И ТОЖЕ ПАДАЛИ, ТОНУЛИ. ГЛАЗА НЕ ГОРЕЛИ. ОНИ БЫЛИ ТЯЖЕЛЫ ДЛЯ ОГНЯ, ТОНУЛИ БЕЗ ВСПЛЕСКА И ЗВУКА. ПТИЦЫ ПОБЕДИЛИ…

ТОЛЬКО ГДЕ-ТО ДАЛЕКО-ДАЛЕКО, НА ГОРИЗОНТЕ, ГОРЕЛ САМЫЙ ГЛАВНЫЙ ГЛАЗ, ОТ НЕГО ВОЛНАМИ, КОНЦЕНТРИЧЕСКИМИ КРУГАМИ ИСХОДИЛА НЕВИДАННАЯ МИРОМ НЕНАВИСТЬ. НО ЭТОТ ГЛАЗ БЫЛ НЕДОСЯГАЕМ… А КОГДА КОНЧИЛАСЬ БИТВА, ПТИЦЫ ОДНА ЗА ДРУГОЙ, ДЛИННОЙ ВЕРЕНИЦЕЙ, РОВНОЙ НИТКОЙ СТРОЯ ИСЧЕЗЛИ ВО МРАКЕ ХМУРОГО НЕБА… ТОЛЬКО НЕЖНЫЙ ЗВУК, СРОДНИ КУРЛЫКАНЬЮ, ЕЩЕ ДОЛГО ВИСЕЛ НАД ЧЕРНОЙ ВОДОЙ…

Он увидел, как перед ним расступается вода, образуя светлую, искристую дорожку. Тихий, мягкий хор зазвучал в ушах его, наполняя все тело тоской и светлой печалью.

ГОСПОДИИИ! — пел хор, и хрустальные дисканты взмывали на недосягаемую высоту, им вторили басы, мягко, печально и несуетно: — ПОМИИИЛУУУЙ!..

И он кивнул. Он знал, что помилует, хотя и не чувствовал себя Богом. А хор вырастал над МИРОМ и ВЕЧНОСТЬЮ, так как сам был и миром и вечным. И он шел светлой дорожкой, улыбаясь и плача своему покою, дарованному нежданно и в одночасье. И не было на берегу его печальной матери, она растаяла в призрачной дымке, окутавшей берега. Был светлый-светлый проход к чему-то неведомому. Он знал, что не суждено дойти сейчас, но то, что этот проход есть избавление от суеты извечной, от страданий людских, обид, горестей и чужой зависти, это ему было ведомо.

— СВЯТЫЙ БОЖЕ, СВЯАААТЫИЙ БЕССМЕРТНЫИИИИЙ, ПОМИИИЛУУУЙ НАААС!

И он шептал слова помилования, они слетали с его улыбающихся губ и почти зримо падали на светлую дорожку. Подобно дыханию человеческому, замерзшему на холоде, взлетающему паром в морозную стынь.

И УВИДЕЛ ОН ХРАМ. ОН УЗНАЛ ЕГО, ХОТЬ И НЕ МОГ НИКОГДА ВИДЕТЬ. И БЫЛ ЭТОТ ХРАМ УБИЕННЫМ ХРАМОМ ХРИСТА-СПАСИТЕЛЯ. СЛОВНО СОТНИ ТЕЛ ЛЮДСКИХ ПОДПИРАЛИ ЕГО, ВЫТАСКИВАЛИ НА СПИНАХ ИЗ МРАЧНОГО НЕБЫТИЯ НА СВЕТ И СТРУИ ВОЗДУШНЫЕ… И ОН ЗАПЛАКАЛ.

— Черт!

Потрясенный Исполнитель вскочил с кресла, уперся руками в столик, не замечая, как из пролившейся чашки на руку ему тек остывший кофе. Информатор вжался в кресло, дико пялился на экран «Глаза», ничего не понимая.

Вертолеты лопались, подобно зернам переспелой кукурузы на сковороде, выворачивались изнанкой, нутром, набитым оружием, спецназовцами, боеприпасами, кровоточащими внутренностями — железными и людскими. Они взрывались, и дымящиеся обломки падали на СВАЛКУ, взметая тучи брызг, грязи, облака пыли и сажи.

Как видно, вертолет, на котором был установлен телеобъектив «Глаза», летел несколько в стороне. С него было хорошо видно, как крохотные фигурки людей стремительно обрывались вниз из развалившейся машины, застывали точками там и тут. Потом раздался хлопок, и экран погас.

— Что это?!

Информатор просипел вопрос, ни к кому не обращаясь. Такого не могло представить себе самое больное воображение. Вертолеты Надзора, мощные, бронированные машины, напичканные электроникой, самым совершенным оружием, — они были уничтожены, словно мыльные пузыри, проткнутые грязным пальцем озорного мальчишки. Живых там, на СВАЛКЕ, можно было не искать! Сила, которая разнесла вертолеты, была неведома Информатору. Такого оружия в СТРАНЕ НЕ БЫЛО. Совсем не похоже на прямые попадания сверхточных ракет. Вертолеты были снабжены пушками, способными уничтожить любую ракету в считанные секунды и на большом удалении. Это не лазерные «стрелы» — экраны «Щит», установленные на вертолетах, мгновенно зафиксировали бы энергетический пучок в своем направлении. Что это? Как!

Вошел охранник. Исполнитель резко поднял голову, секунду тупо смотрел на него, а потом взревел, затопал ногами, смахивая со стола посуду и графин с коньяком:

— Связь! Президента! Где бы он ни был! Срочно! Экстренно!

Из носа Исполнителя густо и черно пошла кровь. Не замечая ее, он возил ладонью по лицу, размазывая, ворочал налитыми кровью белками глаз, дергал плешивой головой.

Охранник опрометью выскочил из гостиной.

— Член Президентского Совета. Срочно.

Охранник низко склонил голову, протянул коробку переговорного устройства. Президент недовольно сморщился, взял коробку, щелкнул клавишей.

— Да?

— Ты один?

— Да. — Президент встретился глазами со Старухой, она хотела встать из-за стола, но он махнул ладонью, приказывая сидеть, тянул коробку переговорного устройства. Президент недовольно сморщился, взял коробку, щелкнул клавишей.

— «Мутанта» нет! — голос Исполнителя сорвался. — НИЧЕГО НЕТ.

— Отложили операцию? Есть новости?

— Не будет операции… Все вертолеты уничтожены. ВСЕ, ТЫ ПОНИМАЕШЬ!