Попутчицы любви - Анастасия Доронина

— …и после этого колечко твое очистится, можешь носить хоть всю жизнь, не снимая, зла не будет… А вот душу твою, девка, очистить будет сложнее. Черная душа у тебя, нехорошая. Дай-ка тарелку.

Присмиревшая Лиза оглянулась, выхватила из сушилки единственную, стоящую там тарелку и поставила передо мной. Я вынула из сумки с «магическими» причиндалами пузырек с черной жидкостью — обыкновенные чернила, но Лиза этого, конечно, не знала — и протянула ей:

— Вот, возьми и вылей в тарелку… Если есть в тебе колдовская сила — увидишь черный крест!

Закусив губу, девочка выполнила приказание. Чернила лились в тарелку тонкой струйкой и почти сразу же начали принимать форму четкого креста. На белом фоне тарелки широкий черный крест выглядел по-настоящему зловещим! Конечно, если при этом не знать, что до моего прихода и по моей же просьбе, изложенной по телефону, Мария Николаевна смазала поверхность это тарелки чем-то жирным, оставив посередине часть сухой площади в форме креста. Чернила заполняли форму на оставшейся чистой, нежирной площади, вот и все!

— Все! — хлопнула я рукой по столешнице. — Быть тебе настоящей ведьмой! Огромная, черная энергия в тебе — большую власть над людьми можешь иметь, черной птицей над всеми воспарить, судьбами управлять! Если все законы соблюдать будешь — в первые ведьмы Москвы сможешь выйти! Весь мир у твоих ног ляжет. Хочешь?

— Хочу! — жарко выдохнула она. — А какие законы?

— Первый закон: должна ты от наставницы своей, которая всю силу ведовства и тайны магии, самим Нечистым завещанные, ничего не скрывать. Второе: должна ты хотя бы одно зло действо, а лучше несколько, на душе иметь. Хорошие злодейства, качественные, чтобы страдала душа чья-нибудь невинная… Третье: обо всем, что на душе имеешь, — мне рассказать…

Опытного, взрослого, умного человека мне ни за что бы не провести таким простым и, надо признаться, дешевым способом. Но шестнадцатилетняя девчонка, да еще помешанная на «темных силах», купилась на мои слова сразу:

— Есть, есть у меня на душе это… злодейство! Год назад я аборт сделала…

— Это я знаю, — отмахнулась я. — Это не считается! Это не ты сама придумала сделать, тебя люди заставили… Ты другое что-нибудь вспоминай! Из недавнего желательно… Из такого, что вы с сестрицей своей задумали… С двоюродной родственницей…

— Вот черт! Так вы и про Алку знаете?

— Кто ж твою Алку не знает! Она тоже ведьма. Только взрослая, сильная. Много зла людям делает. Силу большую имеет.

— Ух, ты! А мне она не говорила, что ведьма.

— Нельзя было, вот и не говорила. Но ты, девка, не отвлекайся, вспоминай. Какие вы козни с сестрицей кому строили? Кого с пути сбили? Из недавнего вспоминай…

— Из недавнего? — Она азартно тряхнула челкой. — Могу и из недавнего! Подружку мою видели? Вон там, в комнате? Толстая такая?

— Видела, — прогудела я. — Хорошая девушка чистая… К такой черное не липнет…

— Ха, не липнет! Не липнет, так налепим! Мы с Алкой ее с женихом развели, понятно? Недавно совсем! И она страдает, это уж точно, по-настоящему страдает, без дураков!

— Как развели? Заклятье какое сделала?

— Нет, это я еще не умею… — сказала Лиза с видимым сожалением. — Вообще-то у меня тетрадка есть, я туда всякие заговоры и приговоры выписываю, про какие бабки в деревне рассказывали, или в газетах иногда печатают… Только они не действуют почему-то…

— Правильно, что не действуют, — кивнула я. — Настоящее колдовство не из тетрадок берется, ему учиться надо!

— Я это давно поняла. Это просто счастье мое, что вы вот так пришли!

— Я не просто так пришла. Меня давно к тебе манило. Аура у тебя подходящая для нашего дела, чакры…

— Правда? Вот здорово!

— Ты про злодейство свое рассказывай.

— Да, сейчас. Только… Вы же — никому?

— Никому! Только самому сатане! — заверила я, не моргнув глазом.

И все, наконец, стало ясно.

Алла перебралась в Москву за два года до Лизы и осела в столице, устроившись на не слишком доходную, но в то же время и «не пыльную», как она сама выражалась, работу хранительницы архивов в родильном доме. Работа и в самом деле была не сложная: знай себе, сортируй карточки по алфавиту, заводи новые, подшивай листочки в старые. И, наверное, совсем скоро Алла заскучала бы в этой бумажной могиле, если бы не один случайно подслушанный ею разговор.

Говорили ее начальница и мужчина лет тридцати, который непонятно как проник к ним за перегородку. Разговаривали они очень тихо, практически шепотом, и, чтобы разобрать каждое слово, Алле пришлось затаиться по ту сторону заставленных карточками стеллажей:

— Понимаете, я тридцать лет прожил и не знал, что отец-мать мне не родные. Ни разу, с самого детства, даже тени подозрения не мелькнуло! Любили они меня очень… А я — их. И тут такое. Мама перед смертью решила рассказать, что я им не родной. Зачем — не знаю. Может быть, суеверие какое, да и не слишком интересно в этих причинах копаться. Главное, что теперь я знаю: где-то на земле ходит женщина, моя мать, понимаете? Моя родная мать! Бросила меня она сразу при рождении, вот в этом вашем роддоме, отказ написала, ну а другая взяла и усыновила. Я не за тем ее хочу найти, чтобы в чем-то упрекнуть. Нет, детство у меня счастливое было. А просто хочу посмотреть на нее, просто узнать, кто она и как живет. Мать все-таки. Вдруг нуждается в чем. Помогите, в долгу не останусь! У вас здесь в архиве, я знаю, все данные есть…

— Не могу, нет, не могу не имею права, и не просите и не уговаривайте, — отнекивалась заведующая. — Это же подсудное дело, что вы, под монастырь меня хотите подвести?!

— Так не узнает же никто!

— Все равно! Да и вообще, как я это сделаю, вы подумали или нет? Как искать, кого искать, где искать? У нас таких случаев, как ваш, за пятьдесят лет существования родильного дома, знаете, сколько накопилось? И все они считаются секретными сведениями. Нет, не просите, помочь ничем не могу.

— Но я вас очень, очень прошу…

Аллу окликнули из окошечка регистратуры, и она так и не узнала, сумел ли незнакомец уговорить заведующую открыть тайну его рождения. Но слова начальницы о том, что «У нас таких случаев, как ваш, за пятьдесят лет существования роддома, знаете, сколько накопилось?», глубоко запали ей в память. Она еще не знала, какую выгоду можно было из них извлечь, но чувствовала, что здесь явно что-то кроется.

Неделю или две Алла все обдумывала, а потом, во время одного из ночных дежурств, решила покопаться в архиве. Ей понадобилось довольно много времени, чтобы разобраться в огромном количестве пожелтевших от времени страниц. Но в конце концов все эти торопливые, расплывающиеся, часто неразборчивые строчки рассказали ей любопытные вещи. Оказывается, один-единственный родильный дом каждый год делал счастливыми — в прямом смысле слова — несколько бездетных семей. «Отказные» дети, количество которых, увы, ежегодно росло, находили своих новых пап и мам здесь же. Приемным родителям, конечно, приходилось изрядно побегать по инстанциям и пооббивать пороги различных учреждений, собирая справки и другие документы, но результат того стоил: пищащий сверток покидал родильный дом на их руках… Информация об усыновлении тщательно зашифровывалась, скрывалась, перекочевывала из одной папки в другую, многие страницы вообще оказывались вырванными, но при наличии желания и усердия кое-что можно было разобрать. Главным образом, это касалось усыновлений, которые случились от пятнадцати до сорока лет назад. Более поздние истории архив не сохранил: законодательство поменялось, тайны усыновления стали оберегаться особенно тщательно, а главное, теперь они заносились в компьютер, доступа к которому Алла не имела.