Студенты. Книга 1 - Анатолий Аргунов

Василий начал что-то невнятно отвечать. Как и других студентов-первокурсников, он не очень хорошо знал Савву и поэтому отвечал общими фразами типа: нормальный, неплохой, не замечен и всё в том же духе.

Но Савве почему-то именно сейчас вспомнилась проделка коменданта. В пятницу он снимал небольшое, но очень старинное, в красивой раме, зеркало и прятал его в хозяйственной каморке. А в субботу заставлял всех первокурсников сдавать по двадцать копеек, якобы за разбитое зеркало. Собрав три рубля шестьдесят копеек, староста десятой комнаты сдавал деньги коменданту. В субботу после бани у Василия собирались его закадычные друзья, и в комнате шла весёлая пирушка. Рано утром в понедельник зеркало выносилось из каморки и вновь вешалось на прежнее место. Ребята-первокурсники к этому привыкли и почти безропотно сдавали свои двадцать копеек каждую субботу.

Видимо, Василий, старый прожжённый лис, понимал шестым чувством, что раз этого парня вызвали на такую комиссию, значит, не просто так. А вдруг они хотят проверить и его, Василия? Может, этот парень начнёт про его загулы в общаге говорить или о поборах за зеркало. Чёрт их знает, что у них на уме. Василий даже взмок от таких мыслей. Он достал из кармана мятый грязный платок и стал обтирать обильно выступивший пот.

— Что-то мне нездоровится. Видно, на субботнике простудился или просквозило. Мы тут с ребятами в субботу решили территорию прибрать, чтоб к зиме чисто было, — совсем некстати понёс околесицу комендант. — Ребята все как один участвовали, и Мартынов тоже был, — выдавил из себя конкретные фразы Василий.

— Товарищ комендант, — прервал его главный комсорг. — Давай по существу. Есть что ещё добавить к характеристике Мартынова?

— Нет, — замотал головой Василий.

— Тогда садись. Кто ещё что хочет сказать? Может, обменяться мнениями? — спросил комсорг, повернувшись к крашеной девице. — Валентина, не желаешь что-нибудь добавить?

— Я скажу, но после всех, — отрезала Валентина.

— Хорошо. Кто ещё выступить хочет?

Сашка обвёл взглядом всех присутствующих.

— Значит, нет больше желающих? Будем закругляться. Налицо антикомсомольский поступок первокурсника Мартынова… — начал он свою речь, оглядываясь на Валентину, представительницу из Смольного.

Савва тоже смотрел на неё и удивлялся: молодая, может, года на полтора-два старше его, в общем-то красивая девчонка, с которой он не прочь был бы подружиться. А как хочет казаться взрослой, серьёзной и недоступной! Волосы обстригла и покрасила, как делают это девицы двадцати пяти — тридцати лет на выданье, а костюм строгий. Он тогда ещё не знал, что Валентина Ёлкина, а потом по мужу Мельниченко, сделает головокружительную карьеру партийного функционера при коммунистах, а потом, при демократах, станет первой женщиной-политиком в новой России. Но это будет потом, а тогда она молча наблюдала за ходом первого для неё важного испытания — проконтролировать разбор студентов, посетивших концерт Высоцкого.

Валентина училась в фармацевтическом институте и в Смольном числилась внештатным инструктором, так сказать, на общественных началах. Ей поручили курировать медицинские училища и институты. Собственно, именно это и привело её на разбор дела комсомольца Мартынова. И Валентина не хотела ударить лицом в грязь, делала всё, чтобы окружающие почувствовали человека из Смольного.

Комсорг Устименко что-то говорил о патриотизме, о воспитательной роли комсомола, о людях, подрывающих своим творчеством устои общества, и ещё что-то в этом же духе. К этим лицам он отнёс и Высоцкого. Кто исповедует его идеи, преклоняется перед его творчеством, тот не комсомолец. Так должен стоять вопрос и не иначе. Он закончил своё многотрудное выступление:

— Какие будут предложения о наказании студента Мартынова?

— Поставить на вид да и отпустить с миром. Паренёк ещё не созрел, поддался общему настроению, но теперь осознал. Думаю, что это будет ему серьёзным уроком, — решил взять инициативу на себя староста цикла.

— А мне кажется, что-то легко вы хотите комсомольца наказать. «Поддался влиянию, не созрел…» Он — комсомолец! И должен нос держать по ветру, а не поддаваться настроениям, влиянию наших идейных врагов, — решительно возразила Валентина. — Мне кажется, дело серьёзнее, чем предполагает товарищ староста цикла. Вас, кажется, Валерием зовут?

— Да, Валерий Федорченко.

— Так вот, товарищ Федорченко. Нет оправдания поступку Мартынова и наказать его следует строже.

Но тут произошла совсем удивительная сцена. Миловидная девушка в очках и красивом вязаном свитере, сидевшая тихо и мирно всё это время, встала и, выказывая всем своим видом полную противоположность крашеной девице из Смольного, спокойно возразила:

— А на каком основании вы вмешиваетесь в деятельность нашей комсомольской организации и давите на членов бюро комсомола?

И не дожидаясь ответа, предложила согласиться с мнением старосты цикла: устно предупредить комсомольца Мартынова.

— И хватит раздувать политические дела из заурядной истории. Кто за моё предложение — прошу голосовать.

Из восьми сидящих шесть подняли руки в знак согласия с предложением.

— Кто против?

Руку подняла рыжая инструктор из Смольного.

— Вы не член нашего комитета и голосовать не можете, — ехидно ответила заступница Саввы.

— Кто воздержался?

Поднял руку комсорг.

— Ну вот и всё, пора расходиться, — сказала девушка и села на своё место.

Все облегчённо вздохнули. В комнате сразу же стало спокойнее.

— Вы свободны, товарищ Мартынов, — только и сказал усталый главный комсорг. — Впредь думайте, когда и с кем дружить, какие песни слушать, — напутствовал он выходящего Савву.

Савва вышёл в коридор. К нему тут же подлетел староста цикла.

— Слушай, тебе повезло. Ты знаешь, кто за тебя заступился?

— Нет, — ответил Савва.

— То-то и оно, что нет. Теперь знай. Это внучка знаменитого адмирала Чугунова, Героя Советского Союза. Её мать — профессор на одной из кафедр Первого медицинского, а дочка решила проявить самостоятельность и поступила в наш институт. Учится на вашем курсе. Фамилия её Семёнова, а зовут Светлана. Вот кто твой спаситель, — улыбнулся Федорченко, — девчонка она стоящая. На конференции её единогласно выбрали в комитет комсомола института, и представь, она ходит на все заседания и молчит. А тут — как прорвало. Видимо, эта крашеная достала её.

— Понял, — ответил Савва. — И тебе, Валера, спасибо. Не знаю… Если бы не ты, чем дело кончилось бы.

— Слушай, Савва, ты меня извини, странный ты какой-то, но парень неплохой. А своих мы не сдаём, запомни это. Но будь осторожен. Ведь кто-то донёс на тебя.

— Да я знаю кто, — уверенно ответил Савва. — Поговорю с ним отдельно.

— Только не делай глупостей. Вылетишь из института как пробка. В общем, ты не дурак, делай выводы сам, — и он хлопнул Савву по плечу. — Ну пока.

— Пока, Валера!

Расставшись, Савва первым делом решил поговорить с человеком, который мог его выдать. Не затем, чтобы отомстить, а чтобы посмотреть ему прямо в глаза. Интересно знать, как устроена психология предателей. Зачем они это делают? Ради чего? Савва молча шагал по быстро темнеющим аллеям старого парка вдоль павильонов института и всё перебирал в памяти содержание разговора в комитете комсомола. Так, в диалоге с самим собой, Савва дошагал до общежития.

В коридоре было пусто. Савва интуитивно посмотрел в сторону зеркала — сегодня была пятница. Оно висело! «Вот что значит „пропесочить“ чужого, чтобы сам боялся», — грустно улыбнувшись, подумал Савва. Последней по правую сторону коридора была их знаменитая десятая комната. Угловая, с четырьмя окнами, два из которых выходили строго на юг, а два на запад, на ректорское здание. Комната большая, аж на тринадцать человек, и больше напоминала солдатское жилище. Койки стояли строго в ряд по обе стороны центрального прохода. Прихожую отделял огромный дубовый шкаф для верхней одежды. Савва дернул за ручку, и дверь отворилась. Значит, кто-то из ребят есть. Савва вошёл в комнату и застал доносчика на месте. В углу, у своей койки, копошился «кронштадтский мальчик» — тихий очкастый парень с большими оттопыренными губами и брезгливой миной на лице. Был он крупного телосложения, носил всегда аккуратную тройку их хорошего материала, редкую в то время одежду для молодёжи. Их глаза встретились, и тот всё понял. Савва, не отрывая взгляда от засуетившегося кронштадтца, подошёл вплотную и спросил:

— Ты?

— Что я?..

— Ты меня заложил? — и, не дожидаясь ответа, ударил кулаком по физиономии предателя.

Кронштадтский мальчик как подкошенный рухнул на кровать. Кровь струей ударила из носа.

— Ну и сволочь же ты, — потирая разбитую руку, проговорил Савва.