Только одной вещи не найти на свете - Луис Руис

— У нее сейчас тяжелая полоса, — сказал Хоакин, когда они остались с Алисией вдвоем. — Опять из-за ребенка… Просыпается по ночам и плачет, ее гложут всякие мысли… Она ведь и себе купила пузырек этого самого принцева бальзама. Не думаю, что ей это поможет, но пока хоть немного успокаивает.

У Марисы был свой способ отвечать на наплывы тоски — ее контратака сводилась к неистовому служению культу растений и гороскопов, словно этот музей корешков, жилковатых листьев и соположений звезд, сопоставляемых с мифологическими животными, помогал ей вырваться из неудач и бытовых проблем, на которые так щедр наш грубый и неласковый мир, мир вязкой рутины, где всякое разочарование непереносимо и мерзко, как муха в супе. Алисия позавидовала Марисе: ведь та, как только на земле ей становится особенно неуютно, пускается в полет, а в вышине жизнь порой оказывается более пригодной для существования, более насыщенной кислородом. Алисия задумалась было обо всем этом, но тут Хоакин спросил что-то о микроволновой печи, Мариса вернулась и решительно запретила им курить, и Алисия снова ощутила тяжкий груз свинца и тумана, тянущий ее вниз, в мутный бассейн, и чтобы побороть это состояние, она поднялась со стула, предложила всем выпить еще по чашке кофе — к полному изумлению Марисы, которая тотчас предрекла, что подруга ее лопнет и что сердце у нее будет похоже на гнилое яблоко, ведь нельзя же пить столько кофе, столько кофе…

Инспектор Гальвес распечатал конверт, и по столу рассыпались бумаги и фотографии, похоронив под собой скрепки и ручки. Ему было неловко в слишком узкой рубашке, которая стесняла движения. Наверное, из-за этого в жестах и во всей повадке инспектора было что-то от робота. Он закончил читать пару бумаг, украшенных печатями, и равнодушно предложил Алисии и Эстебану пачку «Винстона», но те жестом отказались. Справа сидел секретарь, он строчил на своей машинке, выстреливая длинные бешеные очереди.

— Этого человека, — инспектор показал фотографию мужчины с усами, — звали Педро Луис Бенльюре Гутьеррес, сорок восемь лет, проживал в Барселоне. Женат, трое детей. Семья все никак не может поверить в случившееся. Согласно показаниям жены, он поехал в Севилью для заключения какой-то сделки и не более того. А вы как думаете, были у него другие поводы для поездки?

— Возможно, любовница, — предположил Эстебан.

— Возможно, — подхватил инспектор с суровой улыбкой. — Хотя далековато от дома, вам не кажется? А если он приехал сюда, чтобы встретиться с вами? Но ему помешало непредвиденное стечение обстоятельств — его убили у дверей вашего дома, сеньорита.

— Благодарю вас за сеньориту, — оборвала его Алисия, — но я сеньора. По крайней мере, еще недавно была сеньорой.

Огромные, как у мясника, руки инспектора продолжали перебирать бумаги, глаза же изучали печальное лицо Алисии, отчасти скрытое солнечными очками. Только вот день был не очень подходящий для солнечных очков — дождь лил как из ведра. Стук водяных струй по крыше сливался со стуком машинки, на которой продолжал строчить секретарь.

— Сеньор Бенльюре остановился в отеле «Англия», — продолжал инспектор, — с прошлого вторника он занимал там скромную комнату. Иначе говоря, в Севилье он пробыл почти неделю. Как сообщил портье, постоялец часто звонил по телефону из номера, но и ему звонили не раз. Обычно это была женщина.

— Вот видите! — Эстебан фыркнул. — Ясно же, что любовница.

— Помолчите, — резко приказал инспектор Гальвес — А ведь этой женщиной вполне могли быть и вы, сеньора, потому что на сегодняшний день мы не установили никаких других связей Бенльюре в Севилье. Что делал этот человек у вашего подъезда? Вы показали, что он позвонил в вашу квартиру по домофону.

— Я уже объяснила вам вчера, — Алисия взяла сигарету, — он ошибся адресом.

Инспектор напрасно пытался придать своему взгляду грозную проницательность, стараясь запугать вызванных на допрос свидетелей или внушить, что от разоблачения им не уйти. Взгляд метнулся к Алисии, но она не почувствовала ни малейшей тревоги.

— Как я уже сообщил вам, Бенльюре сказал жене, что отправляется в Севилью для завершения какого-то дела, — инспектор опять заглянул в свои бумаги, — делом этим он занимался около месяца, и речь шла о какой-то серьезной торговой операции. Вы имеете отношение к торговле старыми вещами?

— А что, похоже? — вскинулся Эстебан.

— Он был старьевщиком? — вмешалась Алисия, и очки съехали у нее на нос, так что можно было различить, как зеленые глаза устремились к инспектору Гальвесу.

— Да, подержанные вещи, скобяные товары, антиквариат, всего понемногу. Он торговал самым разным старьем, вернее, старыми вещами: от ношеных пиджаков до консолей прошлого века со сломанными ножками. Все отличного качества, как уверяет его жена. Вас это наводит на какие-нибудь мысли?

Алисия и Эстебан дружно замотали головой.

— В гостинице, в комнате Бенльюре, мы ничего примечательно не обнаружили. — Сигарета дымилась в пожелтевших пальцах инспектора. — Рубашки, галстуки, детективный роман, лекарство, которое обычно принимают язвенники. Все самое обычное… Кроме футляра. Футляр длиной около полуметра, вот такой. — Он поднял ладонь приблизительно на высоту настольной лампы. — Видимо, Бенльюре привез в этом футляре что-то ценное, внутри футляр обит пенопластом и тканью. Вы, разумеется, понятия не имеете, что там хранилось.

— Разумеется, — ответила Алисия хриплым голосом.

— И о знаке вы, разумеется, также ничего не знаете.

Здоровенная рука инспектора протянула им фотографию, где было запечатлено предплечье погибшего, а на нем нечто похожее на две буквы «t», разделенные осью симметрии. С губ Алисии сорвался вздох, и казалось, он шел из самых глубин ее груди — или из самых глубин ее усталости. Эстебан несколько минут молча разглядывал фотографию, потом вернул ее инспектору.

— Знак оставлен на коже жертвы совсем недавно. Судебный врач установил, что его сделали где-то за час до смерти. И обратите внимание, рисунок явно не случаен, это именно знак. Как интересно, правда?

— Очень интересно, — ответил Эстебан, уставив невидящий взор на карандаш.

Жирные пальцы инспектора Галъвеса сплелись на столе, и получившаяся фигура тошнотворно напоминала обезглавленного поросенка. Инспектор пожал плечами и сокрушенно кивнул головой.

— Вы отлично понимаете, что у нас нет никаких улик против вас, и следовательно, мы не можем подозревать вас в убийстве этого человека. Кроме того, не найден и «вальтер ППК», то есть орудие убийства, и несколько свидетелей единодушно утверждают, что прежде, чем вы открыли дверь и обнаружили тело, человек этот какое-то время стоял, прислонившись к двери, словно пьяный, и это заставляет предположить, что он пришел туда уже раненым.

—Ну и?..

— Вы считаете меня идиотом. Да, я знаю, не вы убили его, но у меня нет никаких сомнений: вы много чего знаете, но предпочитаете помалкивать. Что ж… Вы заварили кашу, которую вам же и придется расхлебывать. И мы еще увидимся.

Они успели пересечь площадь Гавидиа за короткий перерыв между двумя приступами проливного дождя, и как только перешагнули порог бара, ливень припустил с новой силой. Они ждали заказанные кофе и анисовку. Тем временем Алисия сняла черные очки, и Эстебан увидел потухшее и неподвижное, как у марионетки, лицо; Эстебану почудилось, что перед ним сидит не женщина, которую он хорошо знает, а ее бледная копия.

— Что с тобой? На тебя страшно смотреть.

— Не знаю, — ответила она с не свойственной ей медлительностью. — Не знаю, Эстебан. Я очень, очень хочу спать. Мысли путаются. Стоит мне остановиться или присесть, как я готова заснуть прямо на месте.

— Выпей немного кофе и увидишь — сразу станет лучше.

Они заказали еще и круассаны. Эстебан держал в руке зажженную сигарету и нервным движением то подносил чашку ко рту, то опять ставил на блюдце, по дороге расплескивая кофе на бумажную салфетку, на пачку «Фортуны», на манжету свитера — ну и черт с ним! Он озабоченно наблюдал за тем, с каким трудом Алисии удавалось следить за нитью беседы и как время от времени она странно крутила головой, отчего казалось, будто голова вот-вот упадет на стол, если только она быстрым движением руки не подопрет ее. Она послушалась его совета и пошла в туалет, чтобы смочить холодной водой виски и затылок. И вернулась с чуть более спокойным выражением лица и чуть более звонким голосом.

— Это ведь тот же знак, да?

— На руке? — Эстебан обмакнул круассан в кофе, — Да, конечно, тот же самый. С пьедестала.

Алисия быстро достала сигарету; казалось, она разом пришла в себя и стала такой же настороженной и сосредоточенной, как всегда. Снаружи бушевал ливень, подгоняя прохожих, которые бежали по улице в поисках укрытия.

— Вчера вечером я рылся в энциклопедии, — сказал Эстебан, — но об этом знаке никаких сведений не нашел, а вот с еврейской буквой все более или менее ясно. Это «тет» — произносится как «т», хотя какую роль она тут играет, все равно непонятно.