Сестры - Георг Эберс

— Почему же нет? — сказал Эвергет. — Только Геба должна быть красива. Но одно меня заботит, как мы добудем группу из твоего родительского дома до завтра или послезавтра? На память, без оригинала, такую группу трудно изобразить, и если рассказывают, что статуя Сераписа прилетела из Синопа в Александрию, и если в Мемфисе найдутся волшебники…

— Мы в них не нуждаемся, — перебил Публий царя, — когда я гостил в доме родителей моего друга, который, к слову сказать, великолепнее старого царского дворца в Сардах [50], я велел вырезать камеи с изображением этого произведения для свадебного подарка моей сестре. Они очень удачны и теперь лежат в моем шатре.

— У тебя есть сестра? — спросила царица, наклоняясь к римлянину. — Ты должен мне про нее рассказать.

— Такая же девушка, как и все, — отвечал Публий. Ему было неприятно говорить о сестре в присутствии Эвергета.

— Ты несправедлив, как все братья, — засмеялась Клеопатра, — и я должна знать о ней больше, потому что, — последние слова царица произнесла едва слышно и пристально смотря в глаза Публию, — для меня интересно все, что касается тебя.

Оба брата засыпали коринфянина вопросами о группе, изображающей свадьбу Геракла, и все участвующие стали внимательно слушать, когда Лисий начал говорить.

— Эта группа представляет не бракосочетание собственно, а тот момент, когда жениха приводят к невесте. Героя, с дубиной на плече и львиной шкурой, ведут Алкмена и Афина Паллада, со шлемом в руке и с опущенным в знак мира копьем, навстречу поезду невесты; это шествие с громким пением в честь Гименея открывает сам Аполлон. Рядом с ним выступает сестра его Артемида, потом мать невесты и посланец богов Гермес.

Теперь я опишу вам лица группы, чудо греческого искусства, равного которому я нигде ничего не видал.

Геба идет навстречу жениху, нежно влекомая Афродитой, богиней любви. Пейто [51], положив руку на плечо невесты, незаметно толкает ее вперед, слегка отвернув лицо свое в сторону и тихо улыбаясь. Все, что нужно было сказать невесте, Геба [52] уже выслушала от нее, а кто раз выслушал речи Пейто, тот сделает то, чего она хочет.

— Что же Геба? — спросила Клеопатра.

— Она опустила глаза и как бы отталкивает руку Пейто, держа в своих пальцах нераспустившийся бутон розы, и этим как бы говорит: «Ах, оставь меня, я страшусь мужа. Не лучше ли мне остаться такой, какая я есть, и не поддаваться твоим уговорам и соблазнам Афродиты?» Эта Геба восхитительна, и ты, царица, должна ее изображать.

— Я? Но ты сказал, что она опустила глаза в землю?

— Это придает ей робкий и стыдливый вид. Вся ее фигура должна быть олицетворением боязливости и девственности. Пейто, уверенная в победе, лукаво приподнимает свое платье указательным и большим пальцем. Образ Пейто тоже очень тебе подходит, Клеопатра.

— Я думаю, что представлю Пейто, — перебила коринфянина царица. — Геба — бутон, еще не вполне распустившийся цветок, я же мать, притом еще немного философ.

— И с полным правом можешь сказать, — добавил Аристарх, — что при всей прелести цветущей юности обладаешь еще качеством, присущим богине Пейто, очаровывать не только сердца, но и умы. Девушки, эти нераспустившиеся цветы, привлекательны на вид, но годятся только для быстро вянущих букетов и венков, а для приготовления вечно благоухающего масла необходимы вполне расцветшие розы. Изобрази Пейто, царица. Сама богиня будет гордиться таким своим воплощением.

— Если это так, как я счастлива слышать такие слова из уст Аристарха! Так и будет. Я представлю Пейто, подруга моих игр, Зоя, представит Артемиду, ее строгая сестра — Афину Палладу. Для матери у нас найдется много матрон, для роли Афродиты, мне кажется, годится старшая дочь Эпитропа, она прелестна.

— Она глупа? — спросил Эвергет. — Вечно юная Киприда [53] глупа.

— Я думаю, что она достаточно умна для этой роли, — засмеялась Клеопатра. — Но где мы возьмем Гебу, такую, как ты описал, Лисий? Дочь Аробарха Амеса — очаровательное дитя.

— Но она черна, так черна, как это превосходное вино, и слишком египтянка, — сказал, почтительно склоняясь, мундшенк, начальник юных македонских прислужников, и скромно просил обратить внимание на его собственную шестнадцатилетнюю дочь; но царица отклонила это предложение на том основании, что эта девушка была выше царицы ростом, а царица должна стоять с ней рядом и положить ей руку на плечо.

Других девушек тоже не приняли по разным причинам, и Эвергет даже предложил послать голубя с письмом в Александрию с приказом выслать немедленно красивую греческую девушку в четырехконной повозке, как вдруг Лисий воскликнул:

— Сегодня утром я видел девушку, настоящую Гебу, точно вышедшую из мраморной группы моего отца; сами боги одарили ее грацией богини, ее цветом волос и лица. Юная, робкая, белая, розовая и твоего роста, моя царица. Если вы позволите, я после расскажу, кто она, а теперь я войду в наш шатер за камеями мраморной группы.

— Ты найдешь их в ящике из слоновой кости на дне сундука с платьем, — произнес Публий, подавая ключ.

— Поторопись, — сказала Клеопатра, — нам всем очень любопытно узнать, где это в Мемфисе ты отыскал белую и розовую боязливую Гебу.

X

Целый час прошел с тех пор, как Лисий покинул царских гостей. Кубки не один уже раз наполнялись вновь; евнух Эвлеус успел присоединиться к пирующим, и разговор перешел на другие предметы. Оба царя разговаривали с Аристархом о рукописях древнейших поэтов и ученых, рассеянных во всей Греции, и о путях и средствах добыть оригиналы, или по крайней мере достать копии для библиотеки Мусейона.

Эвергет рассказывал евнуху о последнем празднике Дионисия и о новейших представлениях комедий в Александрии.

Евнух делал вид, что внимательно слушает своего собеседника, перебивал его даже разумными и дельными вопросами, но все его внимание было обращено на царицу, которая совсем завладела Публием и тихо ему рассказывала о жизни, губящей ее силы, о неудовлетворенности сердца и о своем восхищении Римом, его величием и мощью.

Царица говорила, почти не умолкая, с разгоревшимися глазами и пылающими щеками. Публий, вообще не разговорчивый, изредка прерывал царицу, чтобы сказать ей что-нибудь лестное. Он помнил совет отшельника и старался заслужить расположение Клеопатры.

Несмотря на тонкий слух, евнух мало что услышал из их тихих речей. Громкий голос царя Эвергета покрывал все голоса, но евнух обладал большим искусством связывать мысленно отрывки слышанного разговора или, по крайней мере, схватывать смысл.

Царица не любила вина, но на пирах она всегда бывала опьянена своими собственными словами, и теперь, когда ее братья и Аристарх оживленно спорили между собой, она подняла кубок, прикоснулась к нему губами, подала его Публию, а сама схватила его чашу.