Фавн на берегу Томи - Буркин Станислав Юльевич

«А я ждал от него продолжения праздника», — насупившись, подумал Бакчаров.

— Если я и явлюсь к ней, то только по той причине, что она мне очень понравилась, — сказал Бакчаров и украдкой взялся за сердце, нащупывая твердую фотокарточку. — Очень хорошая девушка. И сестричка у нее очень добрая…

Человек хрипло рассмеялся.

— Вы, без сомнения, Иван Александрович, — перебивая этот смех, раздраженно заговорил учитель, — пожили на этой земле, многое повидали, но мне вас жаль. Потому что, судя по всему, за все это время вам ни разу не удалось встретить истинную любовь и поверить в нее. А я вот знаю, что сила тьмы не властна над божественным светом, таящимся в каждой женщине!

Потешавшийся над учителем Человек вдруг взахлеб закашлялся.

— …Держу пари, — продолжал учитель, не останавливаясь и невзирая на истошный кашель и хриплые потуги собеседника, — что вы просто несчастный, разочарованный жизнью человек, в сердце которого скопилось много ядовитой злобы от неудовлетворенной, неразделенной любви к женщине.

Иван Александрович перестал кашлять и с любопытством уставился на Бакчарова.

— Вы определенно мне нравитесь, — сказал Человек и улыбнулся криво, на одну сторону. — Но вы, как всегда, ошибаетесь, господин учитель. Сегодня утром вы утверждали, что во всем полагаетесь на силу разума, а вот сейчас говорите, что женщина может устоять перед темными силами. Убедите меня в том, что женщина на это способна, заставьте меня в это поверить, и я больше никогда не буду докучать вам своими поучениями.

— Вот и заставлю! — гневно воскликнул Бакчаров с мальчишеской запальчивостью. — Ейбогу, заставлю! Вот увидите.

— Ну и славно, — мирно сказал привилегированный постоялец, постукивая о поручень качалки и вытряхивая трубку. — Ладно, пойду, погуляю гденибудь в лесочке, подальше от вашего словоблудия. А потом, может, спою им чего…

— Вы вообще когданибудь спите? — дерзко и почемуто возмущенно поинтересовался пьяный Бакчаров и, не дождавшись ответа, покинул веранду.

Бакчаров замотался в шарф, вышел на улицу и бодрым заплетающимся шагом прошелся вокруг квартала слепленных друг с другом каменных зданий. «Заставлю! Заставлю!» — вертелось у него в голове возмущение. Он был преисполнен решимости.

Вдруг чтото яркой кометой сверкнуло в его сознании, но еще не успело как следует облечься в ткань мыслей. Бакчаров едва успел ухватить эту прекрасную, но еще смутную комету за хвост и помчался с ней сломя голову обратно в гостиницу.

В номере он сгреб все лишнее со стола и зажег пять свечей. Огоньки заплясали, комната наполнилась мягким светом, в печи потрескивало бойкое пламя. Бакчаров уселся и стал царапать пером по ворсистому белому листу бумаги:

«Жила на земле девушка с глубокими добрыми глазами, с нежным, чутким сердцем, в котором не было ни лжи, ни тщеславия, ни низких желаний. И вот однажды, после работы в поле, она сидела на песчаном берегу и сквозь закрытые веки провожала уходящее под Великое море солнце. Обхватив колени и приподняв лицо свое перед алым диском, она, подобная птице сирене, проносилась на древних ветрах над морскою гладью и уже достигала давно утерянного ею берега. Грубая ткань, прикрывающая юное тело, остриженная наголо голова на тонкой и смуглой шее — вот какова была девушка по имени…»

Его отвлек шелестящий треск с улицы, он вскинул взор и увидел, как в запотевшем окне расплывчатыми пятнами вспыхнули зеленые зарницы.

— По имени… По имени… — шептал Бакчаров и уже хотел плюнуть на световые явления, чтобы продолжить, но вдруг нахмурился, поднялся и протер отпотевшее окно ладонью.

«Фейерверки? — изумился он, видя, как свистящие ракеты, искрясь, одна за другой взлетают изза голых веток губернаторского сада и, хлопая, разрываются в вышине на стайки трескучих звездочек. — Этого не может быть! Завтра же похороны!» — встрепенулся Бакчаров и настежь распахнул окно.

— Ураа! — ударили в него слитные голоса вместе с промозглым уличным холодом.

«Девушка жива! — пронзило Бакчарова. — Какое счастье! Ее смерть всего лишь злобная выдумка»…

Он бросил писать, схватил шинель, вылетел из своего тесного номера, сбежал по мрачной лестнице и выскочил на праздничную метельную улицу.

У кованых ворот скопилось немало экипажей и карет, и они все еще прибывали. Весело балагуря, гости устремлялись через сад к парадному крыльцу губернаторского дома.

Бакчаров пересек запруженную улицу в страшном смятении, какое бывает у человека во время стихийного бедствия, и добрался до ворот, пугаясь по пути буквально всех и каждого.

Пробиваясь в парадную, гости грудой сваливали на лестнице шали, пальто, тулупы и полушубки и мчались навстречу музыке.

— Почему вы так поздно, Дмитрий Борисович! — настигла Бакчарова девушка в черном ночном платье и белой носатой маске, которую учитель видел уже в то страшное утро у мертвого дерева. Теперь он и в маске узнал стройную, высокую, черноволосую девушку. Это была Анна Сергеевна.

Она схватила учителя за руку и потащила в неистовствовавший в губернаторских залах бал, не имевший ничего общего с тем вялым танцевальным вечером, в котором учитель совсем недавно еще участвовал.

Играл большой оркестр. Наступая друг другу на ноги, струились и бешено вертелись танцующие. Их самолично кружил, соединял в пары и вытягивал змейкой губернатор Вольский в узорчатом домашнем халате и ночных тапочках. Ликуя от вдохновения, полненький генерал горланил пофранцузски: «A trois temps, a deux temps! Grand rond!»[4] — и весь буйный поток повиновался своему высокопоставленному водителю.

Но самым ужасным было то, что большинство гостей танцевало не в бальных туалетах, а в чем попало, а некоторые особо миловидные барышни кружились в буйном вальсе и вовсе босые, в одних только шелковых ночных платьицах.

Ошалевшего Бакчарова втянули в вихрь, и он послушно завертелся в вальсирующем водовороте. Пролетая штопором мимо одной из дверей в гостиную, колоссальным усилием воли Бакчаров вырвался из колдовской воронки и ураганом, разбрасывая полы шинели, влетел в смежное помещение, утащив за собой Анну Сергеевну.

В гостиной творилось очередное игривое действие. Буйный танец — смесь чехарды с какимито восточными плясками. Вдруг маленький мужичок ввалился в гостиную через форточку, вскочил калошами обратно на подоконник и распахнул настежь окно. Тут же в гостиную повалились осаждавшие с этой стороны особняк простые томские жители. Влетел даже какойто обезумевший от радости попик и с разбегу ворвался в девичью пляску, буйно импровизируя и размахивая широкими рукавами шуршащей рясы.

Бакчаров вскрикнул, когда увидел в темном углу на оркестровой сценке Человека, сидящего молча в кресле и наблюдавшего бесовское действие. Иван Человек подметил учителя и приветливо улыбнулся. Бледный Бакчаров, напротив, вжался спиной в стену и попятился. Отступая, он забрался за плотную занавесь на больших бронзовых кольцах, создававшую в углу гостиной уютный игровой закуток. Здесь пожилые господа мирно резались в карты.

За Бакчаровым в закуток скользнула Анна Сергеевна.

— От кого вы прячетесь, Дмитрий Борисович? — весело возмутилась она.

Испуганный Бакчаров отлепился от стены и спросил взволнованно:

— Умоляю, скажите мне, где Мария Сергеевна?

— Не волнуйтесь за нее, господин учитель, — лукаво улыбаясь, ответила девушка в венецианской маске. — Машенька в храме Александра Невского, — и тут Анна, подавшись вперед, страстно поцеловала учителя. Бакчаров вырвался из объятий и вновь попятился, только теперь вокруг карточного стола, ноги у него подкашивались, а руки беспомощно искали опоры.

Анна неистово и резко рассмеялась его немужественной реакции.

— Что за балаган! Молодые люди, беситесь, сколько душе угодно, — потребовал один из игроков. — Однако умоляю, делайте это гденибудь в другом месте! Вы мешаете нам собираться с мыслями. Покорнейше прошу…

Вдруг ворвался разгоряченный танцами щеголь и выхватил из темного закутка Анну Сергеевну. Это был ее кузен Павел. Вдруг Бакчаров, как во сне, вспомнил, что ненавидит этого кузена Павлушу, а за что именно, он както запамятовал. Ясно только помнил, что за чтото очень неприятное.