Судьба короля Эдуарда - Эмиль Людвиг

ГЛАВА ВТОРАЯ

Всесилие общества

The king was in his counting-houseCounting out his money.The queen was in her parlourEating bread and honey[41].

Подобного рода образцов иронического фольклора не найти ни в одной стране мира. Именно то, что стихи эти родились в недрах народной жизни, придает им воистину символический смысл. Вот оно, воплощение счастья супружеской пары, безраздельно властвующей в стране: во-первых, деньги и, во-вторых, возможность чревоугодничать. В других странах монархию олицетворяют меч и стрелы, выпущенные во врага, псовые охоты или пышные кортежи, торжественные оглашения смертных приговоров или помилований, а также великолепные наряды и бриллианты королевы, восседающей на троне. Ирония, звучащая в приведенных строчках, свидетельствует о несомненном достоинстве англосаксов — представители их твердо уверены в том, что короли всего-навсего простые смертные. Более того, народу, славному своим умением торговать, присуще убеждение, что могущество богатства выражается не в расточительной роскоши, а в умении считать и экономить деньги.

Во все времена вопрос о денежном содержании королевских домов играл в Англии гораздо большую роль, чем в истории других монархий. В королевствах и империях Европы лишь сравнительно недавно появилось то, что называют цивильным листом[42]. Огромные династические состояния составлялись благодаря внешним завоеваниям и бесконтрольному грабежу подданных внутри страны; поэтому, когда, например, в 1920 году Гогенцоллерны, вынужденные отречься от престола, захотели обратить в золото свои бесчисленные замки, происхождение их собственности несколько раз признавалось сомнительным.

Напротив, палата общин регулярно шумно обсуждает размер установленных королям отчислений, не забывая упрекать их за суммы, в которые они обходятся стране. Речи эти звучат столь же оскорбительно, как слова богача, упрекающего любовницу в дорогостоящих прихотях и не задумывающегося о том, что он содержит ее лишь потому, что не может без нее обойтись. Философы высказывались еще более радикально. Бентам заявлял, что король лично ничего не должен делать; но если он ничего не делает, почему мы его оплачиваем? При Георге III миллион фунтов, тратившийся на короля и его сыновей, составлял полтора процента от бюджета государства; сегодня полмиллиона фунтов, которые получает король, едва достигают двух сотых процента от бюджета. Республиканские настроения характерны для новейшего периода мировой истории, и на протяжении всего этого времени монарха попрекали за непомерные расходы на его содержание. Даже сегодня в радикальных газетах Лондона можно прочесть, что король обходится казне слишком дорого, поскольку он получает четыреста десять тысяч фунтов в год, тогда как президент Соединенных Штатов довольствуется всего лишь пятнадцатью тысячами. (Но при этом стоимость избирательной процедуры можно оценить примерно в миллион фунтов!)

Эти споры — доказательство того, что английский народ считает монарха своим высокопоставленным служащим и подвергает сомнению власть, доставшуюся по праву рождения, а, следовательно, и любую вечную и незыблемую власть. Поскольку Ганноверская династия занимает престол на основании парламентских законов 1701 года, то это установление было специально поименовано «законом, подобным всем другим законам», и в него не раз вносились изменения, палата общин в любой момент может его отменить, установив легитимность какой-либо другой династии. Короля могут сместить, если, к примеру, он преступит законы церкви и женится на католичке. Он не устанавливает законы и, в действительности, у него меньше фактической, реальной власти, чем у какого-нибудь президента государства или директора крупного завода. He reigns but not rules[43].

Так как король Англии является служащим, его единственная привилегия заключается в том, что он обладает наследственной должностью. Но поскольку его права и обязанности нигде не зафиксированы, король в каждом случае, защищая собственные интересы, должен пытаться сделать устойчивым положение монархии как института, чтобы иметь возможность действовать согласно некоему установленному праву. Поэтому сильная личность вроде Виктории, исходя из своих собственных склонностей и стойких антипатий, создает множество прецедентов, подтверждаемых в течение долгого царствования, и ее преемник может находить в этих прецедентах опору. Судьи фиксируют дату, когда корона прибегала к тому или иному деянию, приобретшему статус права, и в будущем никто не способен воспрепятствовать тому, чтобы в один прекрасный день энергичный наследник трона снова им не воспользовался.

Признаться, ни в королевстве, ни в Империи никто не смог бы четко определить, что именно должен делать король, тогда как с большей уверенностью можно было бы составить список всего того, что король не должен делать ни в коем случае. Если мы зададимся вопросом, каким самым существенным правом обладает конституционный монарх после права вето, юристы ответят, что никакого другого права он не имеет, но все-таки может помешать роспуску палаты общин.

Такая неопределенность вовсе не следствие небрежности; она намеренно и тщательно сохраняется, ибо лучший способ отнять у кого-либо всякую власть — это не определить четко его права. Обозначены только внешние их элементы: например, расходы короля внесены в цивильный лист, который освобожден от налогов, или, скажем, признается тот факт, что король имеет право бесплатно отправлять письма и телеграммы. Устанавливалось также, что королю позволяется ездить в автомобиле по улицам с той скоростью, какая ему нравится, и что никто не может заставить его платить штрафы. Король может также в любой момент потребовать к себе премьер-министра. Зачем? Чтобы отдать ему приказ? Но вот этого как раз король сделать не в силах.

И, напротив, может ли премьер-министр принудить к чему-либо короля? В этом-то и заключается суть проблемы. Премьер-министра, представляющего правительство, король назначает по своему усмотрению, но из числа членов партии или коалиции, которые располагают большинством. То обстоятельство, что Георг V вместо лорда Керзона выбрал его коллегу министра Болдуина, имело очень серьезные последствия — ведь его сыну, вступившему на престол, пришлось иметь дело именно с Болдуином в качестве главы правительства. Однако выбор короля в любом случае был ограничен, поскольку могущество партии консерваторов, к которой тот принадлежал, не оставляло Георгу V большой свободы действий.