Судьба короля Эдуарда - Эмиль Людвиг

— All hail! Macbeth! Hail to thee, Than of Glamis![39]

На всех подмостках мира прозвучал этот возглас, актеры произносили его на всех известных языках, и теперь, когда имена шотландских дворян, некогда живших здесь, помнит только узкий круг людей, имя Шекспира не предано забвению. Божественный каприз гения с помощью стиха смог превратить никому неведомый замок в Шотландии в арену трагедии, потрясающей людские сердца. Из дымки прошлого выступают призраки угрюмых рыцарей. Может быть, они явились для того, чтобы еще ярче оттенить юную прелесть будущей королевы Англии.

На гербе Стрэтморов главная линия рода уже провидчески запечатлена в образе юной шотландки, держащей в одной руке розу, а в другой чертополох. Возможно, ее родственница по нисходящей линии истолковывала символику герба именно так. Происхождение герба связывали с историей дочери Роберта II, против которого в 1385 году выступил в поход первый герцог Йоркский. Теперь, спустя почти шесть веков, враждующие фамилии объединились.

Когда последний герцог Йоркский, приехавший погостить, попросил красивую девушку показать ему замок, оба, наверное, смеялись над древними кровавыми легендами. В парке юная леди объяснила ему, почему в отличие от других замков Гламис стоит не на скале, высящейся над морем, а на просторном лугу. Первый герцог, начавший возводить замок на скале, каждое утро находил кучу обломков на месте того, что было построено накануне. И однажды он услышал голос призрака, прокричавший ему:

Build the castle in a bogWhere’t will neither shake nor shog![40]

Она, разумеется, рассказала ему историю о странной феодальной повинности, которую один из ее предков обязан был исполнять при короле Давиде II: каждый год в Троицын день он дарил своему сюзерену красного сокола. Наконец, вполне возможно, она перечислила ему все титулы, полученные ее предками от Карла II: граф Стрэтморский и Кингшорнский, виконт Лайон и барон Гламис, Теннэдайс, Сидлоу, — шотландские имена, которые она научилась произносить в нос, столь же трудно выговариваемые, как имена султанов из «Тысячи и одной ночи»; кстати, султаны тоже любили присваивать себе бесчисленные титулы.

Молодые люди весело шутили, шли пить чай, а в зале с привидениями жадно поглощали тосты, поджаренные на электроплитке.

Кроме обаяния Елизаветы Стрэтмор на выбор принца могли повлиять две другие причины. Во-первых, она была преисполнена уверенности в себе, тогда как у него ее не было. Во-вторых, союз с ней давал твердую надежду на создание прочного и радостного домашнего очага. Происхождение избранницы принца, ее воспитание и счастливое детство давали Альберту своего рода гарантию, что она принесет ему все то, чего он сильнее всего желал.

Юность девушки можно назвать безоблачной только до 1914 года, изменившего жизнь всех англичан. 4 августа 1914 года, в день четырнадцатилетия, находясь вместе с матерью в лондонском театре, она услышала с улицы крик толпы, которая восторженно приветствовала начало войны. Через несколько недель замок Гламис был превращен в госпиталь, и юная леди, оставив свои школьные домашние штудии, провела четыре года, занимаясь шитьем и помогая в госпитале. Она помогала раненым, подбадривала их, писала за них — австралийцев, зеландцев или англичан — письма… На ее глазах в этот отдаленный шотландский уголок люди прибывали почти сломленными; потом, спустя недели или месяцы, уже подлечившись, они уезжали в Данди. Кто-то возвращался на фронт, а на его место прибывали другие раненые.

Этот суровый опыт пошел на пользу девушке: он уравновесил природную веселость ее характера, научив состраданию и пониманию. Семья Стрэтмор пострадала не меньше других — один из братьев погиб на фронте, другой был объявлен погибшим, но через несколько лет возвратился из плена.

Однако теперь все было позади; снова звучали песни и устраивались балы; появился жених.

Королева Мария приехала в Гламис, осталась всем довольна, и общественное мнение приветствовало принца Йоркского, чья невеста не была принцессой по рождению. Король Георг публично поздравил своего сына, отметив «мудрость, предусмотрительность и удачу, которые дали ему возможность убедить шотландскую леди разделить с ним его жизнь».

В апрельский день 1923 года принц Уэльский стоял перед алтарем Вестминстерского аббатства со своим младшим братом Генри; в центре внимания на этот раз был Альберт. Они смотрели, как высокий седобородый мужчина ведет по длинному готическому нефу дочь, чтобы передать ее жениху. Длинный шлейф платья лежал красивыми складками, пенились кружева; лица подружек невесты были преисполнены серьезности; король и королева приветствовали свою новую дочь, бывшую их подданной.

Тем же утром принц Уэльский прочел в «Таймс», что английский народ с равным нетерпением ждал и другой свадьбы — свадьбы наследника престола, который подарил бы стране королеву. Он закрыл газету, задумавшись о собственной судьбе… Теперь, стоя перед алтарем рядом с братом и его невестой, он, погрузившись в свои мысли, выглядел серьезным и каким-то отрешенным. Ничто не мешало ему удовлетворить желание нации, все подталкивало его к этому. Эдуарду шел уже тридцатый год, но позади была жизнь, заполненная только постоянной суетой: служба на флоте, Оксфорд, война, официальные поездки и множество самых разных обязанностей. Ему не хватало какой-нибудь одной постоянной профессии, а вместо все новых и новых людских толп — присутствия нескольких друзей, что всегда будут рядом… Не хватало небольшого дома с садом, которых не мог заменить громадный дворец с парком. Главное, ему не хватало женщины, которую бы он любил, которая подарила бы ему все то, чего он до сих пор был лишен.

Разве не выпала его брату лучшая доля? Разве не располагал он всегда несколькими часами в день лично для себя, долгими месяцами в году, чтобы пользоваться ими по своему усмотрению, чтобы посвящать их развлечениям или какой-нибудь дельной работе? Разве не был он всегда окружен старыми друзьями, живя в прелестных сельских домах, которые напоминали ему о детстве в Уайт-Лодже, о магнолиях и высоких кедрах?

Завтра новобрачные на две-три недели уедут в уединенный Уайт-Лодж. И позже никто не станет их фотографировать, когда они будут прогуливаться под старыми платанами в парке замка Гламис, строя планы на будущее или весело смеясь, как все влюбленные.

…Хор наполнял Вестминстерское аббатство радостными песнопениями, подружки невесты проронили несколько слезинок, а придворные притворились растроганными. Король и королева вспоминали свою молодость, в то время как старая королева-мать Александра, по-прежнему самая красивая из всех присутствующих, думала о чем-то своем, а принц Генри задавался вопросом, когда же придет его черед жениться. В эти минуты, когда легенда Виндзорского дома — его прошлое, и будущее — представали перед зрителями воочию, принц Уэльский стоял среди других приглашенных и со странным, грустным выражением лица думал о том, что его молодость прошла, не принеся ему того, чего он от нее ожидал.