Журнал «Вокруг Света» №05 за 1978 год - Вокруг Света

Блэк-Меса, по преданиям хопи, — это центр равновесия мира, и раз в год вожди приносят на ней жертву. «Пибоди Коал компани» им в этом не препятствует: это оговорено в контракте. Но и арендная плата фиксирована также, повысить ее нельзя. Кто же в конце концов виноват, что у индейцев не было геолога!

Обращение в суд племени не помогло: с юридической точки зрения контракт составлен безукоризненно. Хопи, правда, выбрали делегата, и тот поехал в Вашингтон, а потом в Европу, чтобы привлечь внимание к положению племени. Действительно, сочувствие выражали очень многие. Увы, «Пибоди Коал компани» от этого не стало ни жарко, ни холодно.

Наверное, тут уж ничего не поделать. Индейцев давно приучали уважать законы белого человека. Но пусть и белые уважают законы индейцев хотя бы на их территории. Обычаи индейцев ничуть не хуже, чем привычки белых...

Так появился щит при въезде в селение Олди-Орайби.

...Еще лет десять тому назад у молодых людей почти всех племен Северной Америки было заметное стремление подражать белым во всем. Они стригли волосы, одевались в покупную одежду и в общем-то ко всему индейскому относились почти пренебрежительно. В этом сказалось и влияние школы, и попытка вырваться из тех условий, в которых живут сородичи. Многие уходили из родных племен, селились в городах, а кое-кому даже удавалось добиться успеха.

Джон Мокаук был одним из тех, кому повезло. В тридцать лет он работал доцентом университета в Буффало и читал курс индейской культуры. Его ценили коллеги, уважали студенты, а всем заезжим гостям его представляли как одну из первых здешних достопримечательностей. Вначале это было даже приятно, но потом, когда гости, как сговорившись, с милой улыбкой спрашивали: «А где же ваш томагавк?» — стало слегка раздражать.

В силу своих служебных обязанностей Мокаук ежегодно ездил со своими студентами по резервациям: собирал маски, предметы утвари, записывал легенды. Но гораздо больше его интересовало современное положение. Обследования, сделанные в сорока трех резервациях во всех частях огромной страны, показали одно и то же — усталость старших, равнодушие молодых. Джон занялся менее колоритными, но для его исследований гораздо более показательными индейцами, живущими в городах. Результаты оказались удручающими. Молодые люди, во что бы то ни стало старавшиеся уйти в город от своего племени, брались сначала за любую работу. Но город быстро ломал их: непривычные к новым условиям, к регулярному промышленному труду, они превращались в деклассированных, не имеющих ничего за душой бродяг. Их втягивали в свои делишки уголовники и их же первых выдавали полиции. Они ютились в брошенных строениях. Они спивались: по данным доцента Мокаука, примерно четверть городских индейцев оказались законченными алкоголиками.

Первое, за что взялся доцент, была кампания против спиртного — с этого времени сам он пьет только фруктовые соки. Второе — он перестал быть доцентом, доктором философии, перестал быть Джоном Мокауком.

В родную резервацию Акью-сасне вернулся индеец Сотситова — так нарекли его родители тридцать лет назад. Сотситова вернулся для того, чтобы помочь своему народу обрести веру в себя; не только своему племени, а всем коренным жителям Америки.

— Я не хотел больше карабкаться по лестнице белого человека. Титулы мне не помогут. Это у белых, у кого много титулов, тот и прав раньше, чем рот откроет. Для нас главное то, что я знаю и что я умею.

Этими словами начался первый урок, который Сотситова, бывший доцент, начал в школе для детей своего племени. На плечи его спускались две смоляно-черные косы, лоб охватывала вышитая бисером лента, в волосах торчало орлиное перо.

Ученики сидели на полу вокруг него. Многие из них ходили уже до того в обычную школу, и для них было странным, что на уроке можно говорить не только по-английски. Оказалось, что родной язык достаточно богат для того, чтобы все объяснить на уроках истории, географии Америки, ботаники. Да и уроки сами были непохожи на прежние: например, ботаникой занимаются месяц — июль, и не в классе, а в поле. Ведет урок знахарь. Латинских названий растений он, правда, не знает, зато о каждой травке может много рассказать: против какой болезни она помогает, как ее надо сохранять и с чем смешивать.

Надо было приучить ребят гордиться прошлым своего народа, его одеждой, его обычаями.

Потом пришлось открывать классы на английском языке: в школу Сотситовы стали присылать детей индейцы из далеких резерваций. Приезжают старейшины разных племен читать лекции по истории.

— Старайтесь быть людьми, — так говорил Сотситова на самом первом уроке, — не будьте песком, который ветер несет куда хочет и бросает где хочет.

А тем временем известность индейской школы перешагнула границы резервации. И в ней появились новые ученики: белые и взрослые.

Одних привлек интерес к индейской культуре — среди них были и бывшие коллеги Сотситовы по университету в Буффало. Других — распространенная в наше время уверенность, что индейская «травяная медицина» помогает от всех недугов. Третьих — экстравагантность, желание походить в индейских одеяниях, а потом рассказывать знакомым в родном городе Нью-Париже, штат Оклахома: «Мы, знаете, весь отпуск скакали на мустангах и охотились на бизонов...» (Эти последние обычно ограничиваются тем, что покупают в киоске у въезда в резервацию сделанный в Гонконге скальп и японские индейские мокасины, бегло осматривают школу и уезжают.)

Но к тем, кто хочет пройти курс «индейских наук», в школе относятся серьезно.

— Не понимаю, что странного в том, чтобы стать индейцем. Я индеец и всегда им был. Но, если вы хотите быть людьми, делайте все, чтобы все могли жить достойным человека образом. Чтобы не были одни люди ветром, гонящим песок, а другие песком...

Так говорит бывший доцент Джон Мокаук.

Индеец Сотситова...

Л. Ольгин

Некрополь столицы аланов?

Закончив третий полевой сезон раскопок аланского могильника VII—XI веков нашей эры, мы сделали так: от долины речки Мартан, текущей у подножия Северного Кавказа, прочертили по карте линии в те земли, где были изготовлены найденные нами предметы. И эти линии пересекли огромные пространства Европы и Азии, как бы связав место, где находился аланский некрополь, с мировыми центрами культуры раннего средневековья. Три года раскопок мы ждали этого момента и, анализируя отдельные находки, мысленно уже представляли себе эту карту. Но зримые ее контуры превзошли наше воображение.

...Когда аспирант Чечено-Ингушского университета В. Петренко извлек из погребения глиняный кувшин, изукрашенный затейливым узором из цветной глазури, было ясно лишь одно: на Северном Кавказе подобного еще никто не находил. Я мог лишь полагать, что находка связана с каким-то восточно-азиатским направлением в искусстве. Ключ к ответу дал кандидат исторических наук В. Егоров: «Не Византия ли это? Уж слишком роскошна цветовая гамма, да и орнамент не мусульманский...» И дальнейшие поиски привели к окончательному ответу — Византия, X век. Тот самый век, когда молодое государство Алан выходило на международную арену. Когда речь аланов зазвучала во дворцах Константинополя, византийские хронисты составляли трактаты об этом народе, а миссионеры и посланники совершали долгие странствия в их земли.

...А вот найденное оружие дало право прочертить линию, уходящую уже к берегам Дуная. Украшения, детали, орнамент воинского снаряжения, найденного в могильнике, очень точно совпадают с тем, что открылось археологам при исследовании древневенгерской культуры. Так, например, найденная в могильнике кожаная сумка для огнива, расшитая серебряными бляшками, вообще настолько для нее характерна, что изображение ее украсило обложку ведущего археологического издания Венгерской Народной Республики. Как, казалось бы, совместить предгорья Кавказа и равнины Центральной Европы? Но ведь именно во второй половине IX века древние венгры совершили великое переселение из Прикамья—Поволжья — своей прародины — на Дунай. И одно из племенных объединений — саварты — прошло через Кавказ в персидские владения. На своем долгом пути древневенгерские племена вступали в тесные контакты с обитателями восточноевропейских степей и лесостепей. Письменные источники донесли воспоминания о семейно-брачных связях венгров и алан, а данные языкознания подтвердили плодотворность и устойчивость этих контактов. Вот и разгадка древневенгерских параллелей в аланском могильнике.

...На Кавказе, в Подунавье и евразийских степях встречаются серебряные и реже золотые изделия, затейливо украшенные орнаментом из растительных узоров в сочетании с зооморфными сюжетами и фигурами. Такими же, какие увидели мы и на найденных нами изделиях: то две пантеры, оскалившись и занеся передние лапы, стоят у некоего подобия «древа жизни», то орел, парящий над фантастическим растением. Этот стиль — его называют «постсасанидским», — наследник декоративного изящества и образной законченности искусства Ирана. И мастера Северного Кавказа — как свидетельствует могильник у речушки Мартан — были в числе тех, кто стоял у истоков этого искусства.