Человек разговаривает с ветром - А. Андрюкайтис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Солдаты слушали с интересом. Из последнего ряда тот же голос, что крикнул раньше: «Знаем!», вдруг сказал:
— Всё бригада, бригада, а ты что там делал? Какие рекорды поставил?
На крикуна зашикали. А Мечников опять смутился, но ответил твердо:
— Я рекордов не ставил. Работал, как все. А о бригаде я говорю потому, что это и есть моя биография.
Старшина Рябов привстал с табуретки, нашел взглядом крикуна. Убедившись, что не ошибся, медленно опустился на свое место. Комсомольцы дружно засмеялись: все хорошо поняли, что означал взгляд старшины.
После собрания, поздравляя Мечникова, старшина спросил:
— Почему ты сказал в первый день, что служить будешь вполсилы?
— Запомнили? — удивился Мечников. — Нет, я не собирался вполсилы служить, просто обошел роту и увидел: есть еще у нас непорядки. Не очень старайся — все равно сойдет. А теперь…
— Ну, теперь, — перебил старшина, — теперь мы с тобой… Кстати, поздно уже, спать пора. — Рябов глянул на часы и легонько подтолкнул Мечникова к выходу.
Капитан А. Кирюхин
ЛИШНИЙ РУБЛЬ
В Доме офицеров только что закончилось совещание командиров подразделений. Просторное прохладное фойе быстро пустело, становилось тихим и немного печальным.
Капитан Кириллов последним выходил из зала. Шаги его гулко прозвучали под высокими сводами, а затем будто спрятались где-то в углу. На улице, видно, совсем недавно прошел короткий летний дождь. Мокрый асфальт блестел, и в нем, как в ночной реке, отражались зыбкие огни фонарей. Дышалось свободно и легко.
Кто-то тронул Кириллова за рукав. Он догадался: это его бывший сокурсник по училищу, ныне командир соседней ракетной батареи, капитан Симонов. Не оборачиваясь, Кириллов просто сказал:
— Пойдем?
Они шли под густыми кронами деревьев, отгороженные от шумов и суеты улицы зеленой стеной. Здесь было темновато, тихо и хотелось молчать. И все же Кириллов заговорил:
— Нет, Евгений, ты ошибаешься. Мне больно было слушать на совещании, когда ты пытался взять под сомнение доверие как метод воспитания солдата. У нас же сейчас растет новый человек — человек завтрашнего коммунистического общества. Смешно мерять его старой меркой, не верить ему.
Высокий щеголеватый капитан Симонов чуть сдвинул фуражку на затылок и снисходительно улыбнулся. Ему вовсе не хотелось продолжать спор, начатый еще на совещании. Но, чтобы подзадорить друга, он небрежно заметил:
— Доверять — доверяй, но проверка — главное.
Кириллов не стал препираться: слишком много говорили об этом на совещании. Офицеры спустились пр крутогорбой, наполненной ароматом цветущей акации улочке к реке. Слышно было, как у берега лениво плещется и вздыхает волна. На слабо освещенном дебаркадере кто-то наигрывал на гитаре старинный романс.
— Недавно у нас на батарее приключилась интересная история, — сказал Кириллов. — Хочешь, расскажу!
— Ну что ж…
Кириллов помолчал, словно прислушиваясь к вздохам реки, и задумчиво, не торопясь начал.
…В канцелярии батареи их было двое. Капитан Кириллов, склонив голову над тетрадью, составлял план-конспект завтрашних занятий. За соседним маленьким столиком пристроился старшина батареи Храмов. Суровое скуластое лицо его было сосредоточенно и спокойно. Старшина усердно работал карандашом и линейкой, расчерчивая лист нарядов сержантского состава, и что-то мурлыкал себе под нос.
Прислушиваясь, Кириллов уловил мотив «Бородина»:
Скажи-ка, дядя, ведь недаром…
Храмов — ветеран в армии. Прослужил раза в два больше комбата. Может, поэтому и любит старинные солдатские песни. Семья его — жена и две дочки — живет неподалеку, в военном городке. И поэтому старшина появляется в казарме в самое неожиданное время — ночью, когда дежурного клонит в сон, рано утром, до подъема. Солдатам даже кажется, что он и ночует где-то здесь, в казарме.
— Иван Васильевич, — негромко позвал Кириллов.
Старшина резко поднял голову:
— Слушаю вас, товарищ капитан.
Обветренное лицо его с небольшими уставшими глазами выражало внимание и готовность выполнить любое указание командира. Храмов в обращении с начальством пунктуально соблюдал субординацию. И как ни пытался комбат добиться, чтобы Храмов вне служебной обстановки называл его по имени и отчеству, из этого ничего не вышло. Старшина просто не понимал, зачем это нужно, когда есть четкое и ясное «товарищ капитан».
— Иван Васильевич, не забудьте насчет комбинезонов. Завтра огневая служба.
Старшина с готовностью откликнулся:
— Есть, товарищ капитан. Будет сделано.
Комбат улыбнулся и подумал, что в сущности-то своей Храмов хороший человек.
Из казармы донеслись голоса, глухой шум. Это батарея вернулась с ужина. Теперь у солдат начиналось свободное время — «анархия», как его называл Храмов, потому что в этот час каждый занимался чем хотел. В дверь решительно постучали, и в канцелярию вошел секретарь комсомольской организации батареи ефрейтор Тихонов, стройный, с мечтательными черными глазами парень.
— Разрешите, товарищ капитан, по делу?.. — остановился он у порога.
— А, замполит, — шутливо отозвался Кириллов. Ему нравился этот умный, сообразительный солдат, совсем недавно окончивший педагогическое училище. С ним было интересно и приятно беседовать. Да и помощником по линии комсомола он был неплохим. — Проходите. Чем обрадуете?
Тихонов подошел к комбату и молча положил перед ним раскрытый журнал. Капитан прочитал заголовок статьи: «Доверие».
— Вот здесь посмотрите, — Тихонов показал на отчеркнутый красным карандашом абзац. — Тут — главное.
— Ну-ну, — неопределенно проговорил командир и углубился в чтение. В статье рассказывалось о бригаде коммунистического труда, все члены которой получают зарплату самостоятельно, без кассира. И не было случая, чтобы обнаружилась недостача.
— Вот бы у нас так, — сказал Тихонов, еле дождавшись, пока капитан закончит читать. Глаза у него горели, он был взволнован. — Доверие-то людей воспитывает.
Комбат, немного помолчав, сказал:
— А
