Песни Невинности и Опыта - Уильям Блейк

* Комментарии *

Путем духовным

Стихотворение «Путем Духовным» датируется 1799–1800 гг. и входит в так называемый «Манускрипт Пикеринга» (одну из неопубликованных при жизни блейковских рукописей, названную по имени первого владельца, издателя Бэзила Пикеринга). В этом стихотворении Блейк прослеживает собственный «духовный путь», а также — в виде обобщения — путь всего человечества. Напомним, что стихотворение относится к периоду, когда Блейк разочаровался в своих «натуралистических» взглядах и нащупывал путь к новому, чисто духовному восприятию. Хотя эта своеобразная исповедь написана достаточно простым языком и в достаточно несложной образной системе, она, тем не менее, довольно трудна для понимания, поэтому мы предлагаем анализ по строфам.

1–2: В этих строфах описывается страна духа, населенная Мужчинами и Женщинами — двумя типами идей, — по которой странствует Путник (заметим, что начинается стихотворение от первого лица). Естественные законы земного мира поставлены в этой стране «с ног на голову»: зачатье (зарождение идеи) здесь мука, а роды (претворение в жизнь) — радость.

3–7: Сын — это натуралистическая, идущая от реальности идея (не следует забывать, что мужское начало ассоциируется у Блейка с природным, естественным). Следовательно, Блейк начинает описание своего духовного пути с «натуралистического» периода. В образе «Старухи» скрыта одряхлевшая, отмирающая идейно-духовная парадигма, существовавшая к моменту пришествия натуралистической идеи (то есть мировоззренческие взгляды Блейка, связанные с периодом Невинности). Старая парадигма терзает и отвергает всякую новую идею, которая в муках и гонениях постепенно мужает и наконец одерживает верх, оплодотворив собой старые представления (вспомним, что на этом этапе Блейк рассматривает физическую любовь как очистительную, а свободное проявление страсти — как проявление духовности).

8-10: Восторжествовав, «натуралистическая» идея начинает стареть, однако при этом продолжает питать собой «Дольний Дом» — земную реальность. Кроме того, остаются «сокровища» — духовные богатства накопленные за время владычества данной идеи (применительно к самому Блейку — его произведения, созданные в «натуралистический» период). Строфа 9 содержит свойственную Блейку беспощадную «автопародию» на стихотворение из «Манускрипта Россетти», написанное между 1789 и 1793 гг., то есть в период торжества Невинности:

Riches

The countless gold of a merry heart,The rubies and pearls of a loving eye,The ndolent never can bring to the mart,Nor the secret hoard up in his treasury.

Богатства

Веселых умов золотые крупинки,Рубины и жемчуг сердецБездельник не сбудет с прилавка на рынке,Не спрячет в подвалы скупец.

Перевод С. Маршака

11–13: Когда земной идеал, одряхлев, доказывает свою несостоятельность, ему на смену приходит новая идея совершенно иного толка («Дщерь»). Она облечена в «Огненную Плоть», что подчеркивает ее несвязанность со всем материальным. Это — идея чисто духовная, которой чуждо все земное, плотское (т. е. «золото» и «страсть»). Так Блейк описывает свои взгляды, к которым привели духовный кризис и полное отвержение «натуралистических» представлений.

14–15: Старик, олицетворяющий теперь старую парадигму, вытеснен новым идеалом. Бессильная, одряхлевшая парадигма, утратив былую веру, ищет новый, духовный идеал, который дано обрести в Деве, окрепшей духовной идее. При их объятии земной, «натуралистический» Рай («Дом» и «Сад») исчезает окончательно.

16–17: Блейк описывает состояние растерянности и смятения, в котором он пребывал после утраты «натуралистического» идеала, когда у него зарождалось новое, «четырехмерное» видение, которое, скорее всего, и подразумевается под «Объемом». Это — долгий период внутреннего кризиса, в который и было написано «Путем Духовным».

17–19: «Дольний Дом» — Мир «натуралистического» идеала — меркнет и умирает, превращается в «скорбную пустыню», однако надежда на возрождение, хотя и слабая, заключена в Деве — чисто духовной идее (идее новой, «Опытной» Невинности), и, насыщаясь ею, Старик постепенно молодеет (впитывает новую веру).

20–21: Постепенно духовная идея начинает менять облик, в ней появляется Обман, и она насаждает заросли, в которых блуждают дикие звери, — «Дольний Дом» приобретает отчетливо зловещий оттенок. Здесь вновь звучит отголосок того, что Блейк разочаровался в способности духовной идеи изменить земную жизнь.

22–26: Здесь появляется новая идея (Дитя), тогда как Дева, ставшая Старухой, одряхлев, начинает умирать. Однако при этом и она оставляет свои плоды; как в случае с Идеей-Сыном, следует описание «обновленной реальности». В данном случае Блейк описывает состояние гармонии внутреннего идеала с внешним миром (в его мифологии это состояние названо Беула). Однако это мнимая и недолговечная гармония: новая идея, которая питает ее, — это Заблудшее Дитя, ибо мир Беулы очень похож на мир «Песен Невинности» (недаром Блейк использует пасторальные образы) — иллюзию, которая теперь ассоциируется у Блейка с притворством и религиозным ханжеством.

Заблудшее Дитя это «ложный Мессия», младенец — Христос фарисейской религии. Восклицанием «Родилось!» Блейк явно намекает на библейское пророчество: «Ибо младенец родился нам; Сын дан нам; владычество на раменах Его…» (Исайя, 9: 6). Беула превращается в царство фарисейства и духовного бесплодия, и нужна новая идея, чтобы обновить ее; а далее все следует по кругу.

Прошло сто семьдесят лет с того дня, как тело Блейка опустили в безымянную яму для нищих, — хоронить умершего было не на что, заботы о погребении взял на себя город Лондон. Давным-давно в знаменитом Уголке поэтов Вестминстерского аббатства стоит доска, удостоверяющая, что выгравированное на ней имя принадлежит истории. Для англичан такое свидетельство весомее, чем высказывания любых авторитетов. Хотя и высказывания можно было бы приводить десятками, а простое перечисление книг о Блейке заняло бы половину этого журнального номера.

Все относящееся к его биографии, похоже, выяснено до последних мелочей — насколько подробности поддаются выяснению, когда дистанция времени уже так велика. Вроде бы должен быть исчерпан и репертуар допустимых интерпретаций оставленного им наследия. Но так только кажется. Пристальный взгляд по-прежнему обнаруживает что-то загадочное и в творчестве Блейка, и в его судьбе. Попытки разгадать эту тайну не прекращаются.

Последняя из них предпринята Питером Акройдом. Романист, которого сегодня многие считают самой яркой фигурой на английской литературной сцене, отдал работе над беллетризованной биографией Блейка без малого десятилетие. Полтора года назад книга наконец вышла в свет и, как следовало ожидать, спровоцировала острую полемику. Акройд не историк литературы, для него интуитивные догадки важнее установленных архивистами достоверностей, которые, если присмотреться, выдают предвзятость тех, кто их устанавливал — с оглядкой на преобладающие мнения и вкусы. Как и в «Завещании Оскара Уайльда» или романе-биографии Диккенса, где он пересказывал собственные сны и вел задушевные беседы со своим героем, Акройд и на страницах блейковского тома столь же далеко отходит от строгого изложения фактов, считающихся бесспорными, увлекается гипотезами и охотнее доверяет психологической реконструкции, а не выкладкам с опорой на общепринятые толкования. Понятно, что литературоведов такая методика не убеждает. Но у нее есть хотя бы одно бесспорное преимущество: глянец удается снять, сквозь напластования академических штудий начинает проглядывать живое лицо.

Это лицо непонятого, осмеянного, глубоко несчастного человека, который фанатично верен своей главной идее, намного опередившей эпоху, в какую ему довелось жить. Идеей Блейка, доминантой его личности и творчества была органика. Никаких условностей, в жертву которым заставляют приносить естественные побуждения. Никаких табу — тем болеe в искусстве.

Впрочем, и в жизни. Ничем не дорожа так сильно, как чувством внутренней гармонии, Блейк ради этой нескованности был готов с легкостью отбросить правила социального нововведения, обязательные для подавляющего большинства его современников. Он признавал только те этические непреложности, которые провозглашала исповедуемая им хилиастическая доктрина: зародившееся еще в XII веке учение о близком Втором пришествии, Страшном суде и тысячелетнем земном царствовании Спасителя. Считаясь ересью, эта теология столетиями привлекала обездоленных и отверженных повсюду в Европе. Сын чулочника, десяти лет от роду отданный в обучение к граверу и дальше добывавший хлеб непрестижным, неприбыльным ремеслом, Блейк оказался предрасположен с готовностью принять и это неканоническое христианство, и выпестованные им понятия о моральных обязанностях. Благо обязанности оказывались примерно теми же, какие предполагало служение художественному гению. А искра гения вспыхнула очень рано, еще в ту пору, когда Блейк пробовал освоить нормативный изобразительный язык живописи, допущенной в тогдашнюю Академию, и нормативные представления о прекрасном, которые господствовали в тогдашней поэзии.