Все рассказы об отце Брауне - Гилберт Кийт Честертон

— Я говорю о строго определенном научном методе, — продолжал американец. — Эдгар По в разговорной форме описывает и объясняет методы Дюпена, связывая их с четкой логикой. Доктору Ватсону приходилось слушать довольно точные разъяснения касательно методов Холмса с приведением конкретных подробностей. Однако никто, похоже, полностью не объяснил ваш метод, отец Браун, и мне известно, что вы отклонили предложение прочесть в Штатах цикл лекций на эту тему.

— Да, — ответил священник, хмуро глядя на печку, — отклонил.

— Ваш отказ вызвал множество дискуссий и толков, — заметил Чейз. — Должен признаться, некоторые у нас утверждают, что вашу методику нельзя истолковать, поскольку она представляет собой нечто большее, чем методику. Говорят, что тайну вашего успеха нельзя разгадать, потому как она имеет отношение к оккультизму.

— К чему, к чему? — довольно резко переспросил отец Браун.

— Ну, к эзотерике, она непонятна простым умам, — ответил его собеседник. — Могу сказать, что пришлось как следует поломать голову над убийствами Гэллапа, Штейна, старика Мертона, судьи Гвинна, и над двойным убийством, совершенным Далмоном, известным всем Штатам. А вы всегда оказывались на месте преступления и попадали в самую гущу событий, затем всем объясняли, как все происходило, и никогда никому не говорили, как именно вы раскрыли дело. Поэтому пошли разговоры, что вы и так все знаете, как говорится, даже не глядя. Карлотта Браунсон прочитала лекцию о формах мышления, иллюстрируя ее эпизодами из вашей практики. Общество сестер-ясновидиц из Индианаполиса…

Отец Браун по-прежнему задумчиво глядел на печку, а потом произнес довольно громко, но так, будто бы не знал, что его кто-то слышит:

— Вот что я скажу. Это никогда не кончится.

— Ума не приложу, что со всем этим поделать, — улыбнулся мистер Чейз. — Сестры-ясновидицы много чего хотят. По-моему, единственный способ все это прекратить — все-таки открыть вашу тайну.

Отец Браун тихонько застонал. Затем обхватил руками голову и немного так посидел, будто напряженно размышляя. Затем поднял голову и глухим голосом проговорил:

— Очень хорошо. Я должен открыть тайну.

Он мрачным взглядом обвел темный дворик от красных глаз печки до почти черной древней стены, над которой все сильнее разгорались яркие южные звезды.

— Тайна в том… — начал он и умолк, словно не в силах продолжать. Затем начал снова и произнес:

— Понимаете, это я их всех убил.

— Что-что? — после повисшего молчания негромко спросил американец.

— Понимаете, я сам убил всех этих людей, — терпеливо объяснил отец Браун. — Поэтому, разумеется, и знал, как все происходило.

Грэндисон Чейз поднялся во весь свой огромный рост, словно человек, подброшенный к потолку медленной взрывной волной. Глядя на собеседника сверху вниз, он повторил свой недоуменный вопрос.

— Я тщательнейшим образом спланировал каждое преступление, — продолжал отец Браун. — Я продумал, как именно все можно сделать и в каком душевном состоянии человек способен это совершить. И когда я был уверен, что чувствую совершенно то же, что и убийца, я, разумеется, знал, кто он.

Чейз постепенно выдохнул.

— Здорово вы меня напугали, — сказал он. — На мгновение я и вправду поверил, что убийца — именно вы. На секунду представил себе аршинные заголовки во всех американских газетах: «Сыщик в рясе — убийца: Сто трупов отца Брауна». Что ж, конечно, если это лишь фигура речи, означающая, что вы каждый раз пытались реконструировать психологическое…

Отец Браун резко ударил по краю печки короткой трубкой, которую собирался набить. Он скривился от раздражения, что случалось с ним крайне редко.

— Нет-нет-нет! — едва ли не злобно прервал он американца. — Это вовсе не фигура речи. Это результат попытки поговорить о чем-то глубинном… Что толку в словах?.. Только попробуешь коснуться нравственных истин, так тут же сочтут, что это чистая метафора. Настоящий, живой человек о двух ногах как-то сказал мне: «Я верю в Святого Духа лишь в духовном смысле». Я, естественно, спросил: «А в каком еще смысле в него можно верить?» А потом он решил, что я хотел сказать, что ему не нужно верить ни во что, кроме эволюции или этической общности, или в иную чушь… Хочу сказать, что сам видел, как мое «альтер эго» совершало эти убийства. Я не убивал этих людей физическими орудиями, но дело не в этом. Человека можно убить кирпичом или какой-нибудь железякой. Я о том, что напряженно размышлял, как человек может дойти до такого состояния, пока не понимал, что сам до него дошел во всем, кроме завершающего стимула к действию. Этот метод как-то раз посоветовал один мой друг в качестве «упражнения в вере». По-моему, он взял его у папы Льва Тринадцатого, который всегда был для меня своего рода идеалом.

— Боюсь, — все еще недоверчивым тоном произнес американец, поглядывая на священника так, будто бы перед ним стоял дикий зверь, — что вам придется мне многое объяснить, прежде чем я смогу понять, о чем вы говорите. Наука сыска…

Отец Браун раздраженно щелкнул пальцами.

— Вот! — воскликнул он. — Тут мы с вами расходимся. Наука — великая вещь, если можешь ее постичь. Настоящая наука — одно из величайших достижений человечества. Но что девять из десяти людей подразумевают сегодня под словом «наука»? Когда говорят, что сыск — это наука? Что криминология — тоже наука? Они подразумевают топтание вокруг человека и изучение его, словно гигантское насекомое. Как им представляется — беспристрастно, как представляется мне — в мертвом и «обесчеловеченном» свете. Они рассматривают человека издали, словно он — доисторическое чудовище, разглядывают «череп преступника», словно это какое-то странное новообразование вроде нароста на роге у носорога. Когда