Спасательный корабль - Гарри Гаррисон

— И деревьев тут нет, — сказал Брайан, оглядывая это странное место.

— Деревья есть перед торговым центром, — сказал отец, но Брайан отмахнулся.

— Настоящих деревьев, а не таких, которые в бочках. Тут все не так. Почему не построили это место как полагается, на земле?

Они дошли до конца металлической платформы, на которой располагался университетский городок и жилые кварталы, и уселись отдохнуть в тени, на скамейке над морем. Прежде чем ответить, Пэдди медленно набил трубку и закурил.

— Это не так просто объяснить, пока ты еще мало что знаешь про эту страну и про то, как тут делаются дела. В общем, все сводится к политике. У нас, в Соединенных Штатах, есть законы, которые касаются денег на исследования, на научную работу в университетах, и там написано, кто может и кто не может вкладывать в них деньги. Некоторые наши крупные корпорации считают, что мы отстаем от Японии, где правительство и промышленные компании финансируют исследования вместе. Изменить наши законы они не могли, поэтому отыскали в них лазейку. Здесь, в пяти с лишним километрах от берега, за пределами территориальных вод, федеральные законы и законы штата теоретически теряют силу. Наш университет построен на старых нефтяных платформах и намытой земле. А занимается он исключительно разработкой новых продуктов и технологий. Когда для него подбирали преподавателей и студентов, на охоту за головами денег не жалели.

— Охотники за головами живут на Новой Гвинее. Они убивают людей, отрезают им головы и коптят на огне, так что головы становятся совсем маленькими. У вас тут такие тоже есть?

Пэдди улыбнулся, увидев замешательство мальчика, и взъерошил ему волосы рукой. Брайан увернулся.

— Это не такая охота за головами. Это значит предложить кому-нибудь много денег, чтобы он ушел со своей прежней работы. Или предоставить большие стипендии, чтобы заполучить самых лучших студентов.

Брайан переваривал эту новую информацию, щурясь на солнечные блики, игравшие на воде.

— Значит, если за твоей головой тоже охотились, ты какой-то особенный?

Пэдди улыбнулся — ему понравилось, как мальчишка соображает.

— Ну, пожалуй. Наверное, раз я тут.

— А что ты делаешь?

— Я математик.

— Двенадцать плюс семь равно девятнадцати, как в школе?

— Начинается все с этого, а дальше становится гораздо сложнее и интереснее.

— Например, как?

— Например, после арифметики идет геометрия. А потом начинается алгебра, а потом дифференциальное исчисление. Есть еще теория чисел, но она немного в стороне от главной линии развития математики.

— А что такое теория чисел?

Лицо мальчика было так серьезно, что Пэдди улыбнулся и хотел перевести разговор на другую тему, но передумал. Брайан постоянно удивлял его какими-то неожиданными высказываниями. Похоже, он был способный парнишка и верил, что понять можно все, надо только правильно задать вопрос. Но как объяснить восьмилетнему мальчику хотя бы основы высшей математики? Впрочем, можно начать с малого.

— Ты знаешь, что такое умножение?

— Знаю. Это здорово — вроде как 14 умножить на 15, и получается 210, потому что это значит — 6 раз по 35 или 5 раз по 42.

— Ты уверен?

— Точно. Потому что это все равно что умножить 2 на 3, потом на 5 и на 7. Мне нравится цифра 210, потому что она сложена из четырех разных крепких чисел.

— Крепких чисел? В Ирландии есть такой термин?

— Нет. Я это сам выдумал, — гордо сказал мальчик. — Крепкие — это такие числа, у которых нет никаких частей. Как 5 или 7. Есть и большие — 821 или 823. Или 1721 и 1723. Из тех, что побольше, многие идут парами вроде этих.

Только теперь Пэдди сообразил, что крепкими Брайан называет простые числа. Откуда восьмилетний мальчик мог узнать о простых числах? Разве в таком возрасте их этому учат? Он не мог припомнить.

Был уже двенадцатый час, когда Долли выключила телевизор. Она обнаружила Пэдди на кухне — он сидел с потухшей трубкой, глядя невидящими глазами в темноту.

— Я иду спать, — сказала она.

— Ты знаешь, что как будто сделал Брайан? Сам, без посторонней помощи. В восемь лет. Он открыл простые числа. И не только — он, похоже, придумал несколько довольно удобных способов их отыскивать.

— Он очень серьезный мальчик. Никогда не улыбается.

— Ты меня не слушаешь. Он очень умен. Больше того — у него врожденные способности к математике, каких нет у большинства моих студентов.

— Если ты так считаешь, скажи в школе, пусть ему устроят тесты и определят коэффициент интеллектуальности. Я устала. Утром поговорим.

— Эти тесты слишком ориентированы на определенное культурное окружение. Может быть, позже, когда он поживет здесь некоторое время. Я поговорю с его учителями, когда поведу в школу.

— Только не смей это делать в самый первый день! Ему надо сначала привыкнуть, освоиться. А тебе пора подумать о своих собственных студентах. Завтра в школу поведу его я. Вот увидишь, все будет прекрасно.

Школу Брайан сразу возненавидел. С самой первой минуты. И толстого чернокожего директора — его тут называли принципалом. Все здесь было не так. Непривычно. И все смеялись над ним, с самой первой минуты. А начала учительница.

— Вот здесь будет твое место, — сказала она, неопределенно махнув рукой в сторону ряда столов.

— Третее?

— Да, третье. Только произнеси правильно — «третье». — Она с деланной улыбкой подождала его ответа, но он молчал. — Скажи «третье», Брайан.

— Третее.

— Не «третее», а «третье». У тебя получается «треть ее». Треть кого?

И тут все дети разразились ехидным хохотом. «Треть кого?» — шептали они ему в спину, как только учительница отворачивалась. Когда зазвонил звонок и урок кончился, Брайан вышел в коридор вместе со всеми, но не остался там, а пошел прочь от школы, прочь от них всех. Он шел и шел не оглядываясь.

— Так кончился его первый день в школе, — сказала Долли. — Убежал после первого же урока. Принципал позвонил мне, и я ужасно перепугалась. Уже стемнело, когда полицейские отыскали его и привели домой.

— А он сказал вам, почему это сделал? — спросила доктор Снэрсбрук.

— Ну нет, он был не такой. Или молчит как рыба, или проходу не дает со всякими вопросами, только так. И никакой общительности. Можно сказать, что у него был один-единственный друг — его компьютер. Казалось бы, этого ему должно по горло хватать за время занятий в школе — там же теперь везде компьютеры, вы знаете. Но нет. Придет домой — и опять за свое. И не то чтобы играть в какие-нибудь игры: нет, он сочинял программы на «лого» — это язык, которому их учили в школе. И очень хорошие программы, так говорил Пэдди. Обучающиеся программы, которые сами писали программы для себя. У Брайана всегда была какая-то особая тяга к компьютерам.