Гарри Гаррисон - Биография - Гарри Гаррисон

Гаррисон Гарри

Гарри Гаррисон - Биография

Гарри Гаррисон: Биография

Гарри Гаррисон [Harry Harrison] (и он же Генри Максвед Дэмпсэй... Что его так зовут он узнал только при получении паспорта, где по метрике был записан как Генри Максвелл Демпси из-за того что, отец сменил свою фамилию на фамилию собственного отчима уже после рождения сына) родился 12 марта 1925 года в Стемфорде, штат Коннектикут.

Вот как он сам комментирует это неожиданное обстоятельство: "Все это кажется чрезвычайно запутанным, но лишь на первый взгляд. Я вырос, окончил школу и даже прослужил в армии под именем Гарри Максвелла Гаррисона. Однако, получая паспорт, с изумлением обнаружил, что по метрике значусь, как Генри Демпси! Оказывается, отец сменил свою фамилию на фамилию собственного отчима, Гаррисона, сразу после моего рождения. Очевидно, я единственный писатель, вынужденный использовать в качестве псевдонима собственное имя". Вот такие дела...:) Учился он в Нью-Йоркской художественной школе. Семья в ту пору переехала в один из беднейших районов Нью-Йорка - Куинс, причем, часто меняла квартиры. При этом круг общения Гаррисонов составляли в основном кредиторы и алчные домовладельцы, а еще маленькому Гарри к тому же не везло со сверстниками. Он и в семье-то рос единственным ребенком, да и читать научился слишком быстро, - таких в школе, известное дело, не жалуют.

"До двенадцати лет, - вспоминает Гаррисон, - у меня в классе не появилось ни одного приятеля, и я не был принят ни в одну компанию. Одиночество - тогда это слово многое для меня значило. Оставались книги... Сейчас, вглядываясь в телескоп памяти, я уже не уверен, то ли мое домашнее книжное образование поставило мне барьер в контактах со сверстниками, то ли их пренебрежение толкнуло меня в объятия книг. Я совершенно уверен в одном: я не помню то время, когда не умел бы читать".

Публичная библиотека располагалась от дома не близко, и мальчик выработал в себе навык читать на ходу, вовремя поднимая глаза, чтобы ненароком не врезаться в будку или фонарный столб. Правда, те книги, что он проглатывал в читальном зале, не были главным чтением в его жизни - основное время занимала специфическая литература, получившая в Америке устойчивое прозвище "пульпы". (Pulp fiction, иначе говоря, дешевые издания, отпечатанные на низкосортной бумаге, изготавливаемой из древесной крошки.) "Пульп"-литература издавалась либо в виде разлетающихся после первого прочтения журнальчиков, отпечатанных на желто-серой шершавой бумаге, либо в виде таких же мимолетных книг -"пейпербеков". Вне зависимости от жанра, они предназначались для чтения быстрого и безусловно разового. Вестерны, бесконечные детективные сериалы, душещипательные дамские романы, а также все и всяческие религиозные советы, гороскопы и чудодейственные рецепты похудения и достижения успеха в личной и деловой жизни. Все подобные запросы и обслуживала "пульп"-литература. Во времена гаррисонова детства слово "пульпа" однозначно служило синонимом дурного вкуса, невзыскательности, сиюминутности. Учителя рекомендовали читать совсем иные книги, ученики же, как тому положено от века, поглощали "пульпу"- каждый свою.

Да, и научная фантастика - как можно было забыть о ней! Именно фантастику молодой Гарри Гаррисон и поглощал с наибольшим усердием, начав это полезное и перспективное дело лет эдак с семи...

После окончания художественной школы, как только началась война, был призван в армию. Действительно, сразу по окончании художественного училища в Нью-Йорке Гаррисон получил призывную повестку: началась война.

Ее он провел в авиации, дослужившись до сержантских шевронов - и, вероятно, с тех самых пор затаил крепкий зуб на военую "романтику". Разве вышел бы иначе из-под его пера один из самых антимилитаристских романов всей современной фантастики - "Билл - герой Галактики"!...

Правда, как вспоминает писатель с благодарностью, нет худа без добра: война кое-чему полезному его и научила. Первому и самому главному, искусству выживания, которое оказалось очень кстати для начинающего писателя - равно как приобретенное в армии умение пить и сквернословить ("без этого армейская жизнь не жизнь - везде в известной нам Вселенной"), а также жизненная стойкость и терпение сносить ежедневную рутинную работу, не ожидая скорой награды. "Война ограбила меня на три года жизни, не предложив взамен ничего удовлетворительного, и умение сносить подобные выходки судьбы безропотно и философски, упрямо продолжая делать свое дело, совершенно необходимо всякому, кто избрал для себя тернистый путь свободного художника". Шли месяцы, вспоминал Гаррисон, "хорошо смазанные алкоголем, предоставяемым членам "Клуба 52-20". (Демобилизованные участники войны могли рассчитывать на еженедельную минимальную армейскую пенсию в 20 долларов - и так на протяжении года, то есть 52 недель, в течение которых полагалось обзавестись постоянной работой. Найти ее, чтобы спустя месяц снова потерять и опять сесть на пособие, было делом нехитрым, а на пиво 20 долларов в неделю в те годы хватало с избытком.) Дни летели легко и беззаботно... Однако не прошло и года, как Гаррисон решил взяться за ум и поступить в колледж.

Но судьба будушего писателя-сатирика, как уже говорилось, не дремала, заботливо снабжая его профессиональными мишенями: сначала это была армия, теперь настала очередь колледжа. Потому что Гаррисона угораздило поступить не куда-нибудь, а в некий Хантер-колледж, который до этого был... закрытым женским учебным заведением! Станешь тут сатириком... За девицами из Хантера студенческая молва закрепила две убойные характеристики: во-первых, необычайно умны, а во-вторых, - страшны как смертный грех. "Это было как будто перевернутое зеркальное отображение армии, в которой, наоборот, поголовно одни мужики, и все как один - полнейшие кретины"... Добавочным раздражающим фактором стало засилие на первом курсе, кроме умных некрасивых девиц и неотесанных экс-фронтовиков, еще и ловкачей, в свое время "отмазавшихся" от призыва. Хотя к последним ветеран-вояка Гаррисон относился со смесью досады и зависти: "Я употребляю слово "ловкач", как бывший солдат, а не как записной патриот на гражданке. Для прошедших войну казалось совершенно естественным завидовать и даже внутренне аплодировать всякому, кого, в отличие от тебя, судьба наградила слабым здоровьем или более хитрыми мозгами. Мы даже по мере сил помогали советом будущим симулянтам и сачкам"... Короче, Гаррисон не выдержал в колледже и семестра и пустился во все тяжкие, выбрав жизнь "свободного художника".На сей раз в буквальном смысле слова: он принялся рисовать - все что угодно, без разбору, лишь бы платили. Коммерческую рекламу, книжные илюстрации, открытки и визитные карточки; но более всего - комиксы! Он посещал занятия еще в нескольких художестенных школах, трижды в день штудировал классику в отделе античности знаменитого музея Метрополитан; остальное время почти безраздельно принадлежало комиксам. Сначала он просто разрисовывал нехитрые сюжеты, сочиненные другими ("это здорово помогло мне впоследствии, ибо каждую свою написанную историю я прежде всего видел глазами"), а затем стал их сочинять и разрисовывать одновременно. И когда нью-йоркский рынок комиксов в очередной раз "хлопнулся", у художника Гаррисона уже была в запасе новая профессия, долго входить в которую не пришлось. Он стал редактировать ту самую "пульпу", чьим благодарным читателем был все эти годы! На протяжении семи лет Гаррисон проработал редактором до десятка научно-фантастических журналов, благо в начале 1950-х они росли как грибы после дождя. Причем, их аномальный рост наблюдался именно в Нью-Йорке, тогдашней неофициальной научно-фантастической столице Америки, неотвратимом магните для всякого пишущего в этом жанре, каким был для художников Париж начала века.