Денис Давыдов (Историческая хроника) - Николай Задонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вяземский пошутил:
– Видим, видим, не охай! Отмытым белым локоном и сединой нас не удивишь. Бес на седину падок!
Пушкин подхватил:
– А знаешь, Денис Васильевич, я как только прочитал прелестное послание к тебе Языкова, так и подумал, что после этого чернокудрявому бойцу ничего не остается, как снова отмыть воспетый поэтом белый локон. И, право, хорошо ты сделал. Это знак благоговения к поэзии.
Беседа незаметно и оживленно завязалась вокруг нового журнала «Современник», издание которого недавно было разрешено Пушкину. И Вяземский, и Жуковский, и Денис Давыдов искренне радовались, что будет наконец-то свой журнал. Вырваться из грязных лап Булгарина и Сенковского давно все мечтали!
Пушкин говорил:
– Смирдин предлагает мне пятнадцать тысяч, чтоб я от своего предприятия отступился и снова стал сотрудником его «Библиотеки». Я не согласился, хотя это и выгодно. Сенковский такая бестия, а Смирдин такая дура, что с ними связываться невозможно.
Денис Васильевич тут же поддержал:
– Ты совершенно прав. Давно пора нам отделаться от литераторов-ярыжников. Смирдин и Сенковский опакостили лучшие розы цветника моего.
– Какое оригинальное выражение недовольства редакторами! – заметил, смеясь, Жуковский.
– Согласись, однако, что оно достаточно точно и сильно, – вставил Вяземский.
– Нет, господа, кроме шуток! – продолжал Денис Васильевич. – Коверкая статьи, Сенковский не задумывается над тем, что одно переставленное слово часто отнимает всю душу периода. Посмотрите, например, как он расправился с концом моей статьи «Встреча с Суворовым». У меня было: «И Прага, залитая кровью, курилась», а Сенковский изменил так: «И Прага курилась, залитая кровью защитников». Этот урод не понял, что слово «курилась» в конце периода есть последний мах кисти живописца, следственно, в нем и вся сила периода. А что Смирдин и Сенковский сделали с любимым моим детищем «Воспоминанием о Прейсиш-Эйлауском сражении»! Варвары!
– Твое неудовольствие мне на руку, – весело сказал Пушкин, – ибо, надо полагать, ты охотно перейдешь после этого на службу под мое начальство.
– И служить буду лихо, не сомневайся! Рассчитывай на меня! – отозвался Денис Васильевич. – Помимо статьи «Занятие Дрездена», я обещаю тебе все, что будет выходить из-под пера моего и в прозе и в стихах.
– А скажи, как мне поступать, если то, что выходит из-под твоего пера, будет выглядеть несколько иначе, выйдя затем из-под пера цензора?
– Делай, как сочтешь нужным. Я уполномочиваю тебя вымарывать и изменять все, что твоей душе будет угодно. Я с тобой на все согласен, никаких условий не ставлю!
Так в тот вечер Денис Давыдов стал сотрудником пушкинского «Современника».
Родственную любовь и бескорыстную преданность поэта-партизана Пушкин всегда ценил и относился к нему с неизменной сердечностью и полным доверием. Года три назад Пушкин писал жене: «Я ни до каких Давыдовых, кроме Дениса, не охотник». А теперь, бывая вместе у Вяземского и у Жуковского, они сближались еще более.
Пушкин никогда не забывал, как в двенадцатом году, будучи лицеистом, он с восторгом слушал вести о партизанских подвигах Дениса Давыдова, как упивался его хмельными стихами и учился по ним «крутить» свои. И вот этот славный, милый Денис, не раздумывая, порывал связи со старыми, признанными книжными дельцами, вверяя безбоязненно ему, Пушкину, неопытному издателю, все свои литературные произведения!
Пригласив к себе Дениса Васильевича, Пушкин принял его, как родного, познакомил со своим семейством, а когда вошли в кабинет, взял с письменного стола книгу – это была недавно изданная «История Пугачевского бунта» – и, передавая ее гостю, сказал:
– Приготовлена для тебя. И с небольшим посланием!
Денис Васильевич раскрыл книгу и на первой странице увидел знакомый, тонкий, с легкими, нежными разводами пушкинский почерк и, краснея от удовольствия, прочитал:
Тебе певцу, тебе герою!Не удалось мне за тобоюПри громе пушечном, в огнеСкакать на бешеном конеНаездник смирного Пегаса,Носил я старого ПарнасаИз моды вышедший мундир:Но и по этой службе трудной,И тут, о мой наездник чудный,Ты мой отец и командир. вВот мой Пугач – при первом взглядеОн виден: плут, казак прямой!В передовом твоем отрядеУрядник был бы он лихой.
…26 января в Зимнем дворце был прием. Денис Васильевич, которого Жуковский уговорил представиться императору, стоял среди раззолоченной, титулованной столичной знати. Николай с выпяченной по обыкновению грудью и с надменным выражением окаменевшего лица обходил солдатским шагом собравшихся. Увидев Дениса Давыдова, царь остановил на нем взгляд немигающих оловянных глаз и, слегка кивнув головой, сказал:
– Наконец и ты здесь. Что причиною?
– Приехал устраивать двух старших сыновей, государь.
Один из адъютантов царя сейчас же пояснил:
– У его превосходительства генерала Давыдова пять сыновей, и он желает всех поместить в разные училища…
– Надеюсь, однако, что все они будут военные? – спросил строго Николай.
– Нет, государь, – возразил Денис Васильевич, – один пойдет по статской службе.
– Почему так?
– Он слабее других здоровьем.
Николай неопределенно хмыкнул, затем круто перешел на другое:
– А что Ермолов? Ты, наверное, каждый день с ним видишься?
– Никак нет, государь. Я живу в приволжской деревне и очень редко выезжаю оттуда.
– Вот что! Сделался деревенским байбаком! А сочинительством заниматься продолжаешь?
– Тружусь по мере сил, государь, над описанием войн, в коих принимал участие.
– Ну, трудись, только смотри, – царь слегка погрозил пальцем, – не заносись в мыслях, как с тобой не раз бывало… Узнаю – поссоримся!
Разговор с царем и тяжелый давящий взгляд оловянных глаз действовали на Дениса Васильевича угнетающе. После приема он отправился к Жуковскому, который продолжал жить в дворцовой квартире. И, войдя, попросил:
– Сделай милость, Василий Андреевич, прикажи большую чарку водки дать…
Жуковский удивился:
– Да ведь ты как будто говорил, что от водки давно отказался?
Денис Васильевич зябко повел плечами:
– Продрог что-то! И потом бывают, знаешь, моменты, когда душа требует…
Выпив, он немного отошел, повеселел. Сообразив, что странное настроение Дениса связано с царским приемом, Жуковский собрался расспросить его обо всем подробно, но не успел. В гостиную, где они сидели, вошел остроносый, болезненного вида, с маленькими серыми глазами и застенчивыми манерами незнакомец. Жуковский сейчас же поднялся ему навстречу, обнял, расцеловал и представил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});