Цветы в зеркале - Ли Жу-чжэнь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти принципы идеального правления осуществлены в царстве Благородных и стране Сюаньюань.
Прекрасные душевные и деловые качества народа царства Женщин [558], как и душевные качества и ум наследницы престола Жо-хуа, являются залогом того, что и в этом царстве удастся осуществить идеальное правление. До воцарения же Жо-хуа царство Женщин является ярким примером деспотического правления. Правитель его показан как бездушный себялюбец, готовый пожертвовать благом народа для удовлетворения своей прихоти. (Когда Тан Ао предлагает расчистить реку, чтобы предотвратить наводнения, причиняющие неисчислимые бедствия и страдания народу, но требует, чтобы за это отпустили Линь Чжи-яна, которого правитель царства Женщин избрал своей первой любимицей, правитель на это не соглашается. Более того, он приказывает стрелять в толпу людей, собравшихся у дворца и умоляющих его подумать о их судьбе. До Цзю гун с полным основанием говорит, что этот правитель «только и думает о разврате и совсем не заботится о благе народа»).
Помимо прямой сатиры, в главах, повествующих о царстве Женщин, имеются намеки на политику одурачивания народа, проводимую цинским двором, желавшим во что бы то ни стало удержать народ в состоянии невежества, темноты и отсталости. (Вспомним, как в главе 36 Тан Ао рассказывает До Цзю гуну, что «местные жители не имеют представления об орудиях для углубления дна реки», потому что их правитель, боясь народных восстаний, запретил пользоваться острыми орудиями, и ножи там делают из бамбука).
Здесь имеет место и завуалированная критика чиновничьих нравов (глава 34, в которой рассказывается, как Тан Ао и До Цзю гун ходят со своей жалобой из учреждения в учреждение, из ведомства в ведомство).
Среди сатирических приемов Ли Жу-чжэня следует упомянуть и об использовании им аллегории. Выступая против людских пороков, бичуя нравы современного ему общества, Ли Жу-чжэнь с особенным негодованием пишет в последних главах романа о пьянстве, несдержанности, сладострастии и стяжательстве. Символами этих отвратительных автору пороков в романе являются четыре колдовских лагеря – четыре аллегорических абстракции. В этих лагерях все рассчитано на то, чтобы «расслабить волю (человека), опутать его, заманить в ловушку, и достаточно человеку хоть мало-мальски поддаться соблазну, как он будет в конце концов непременно схвачен». Так и в жизни – говорит этой аллегорией Ли Жу-чжэнь, – стоит человеку очутиться во власти соблазна и позволить этому соблазну превратиться в привычку, сделаться страстью – ему нет спасения! Не все эти соблазны одинаково страшны; труднее всего бороться со сладострастием и особенно со стяжательством. Недаром в описании атаки на эти четыре лагеря Ли Жу-чжэнь показывает, что легче всего бороться с лагерями «Пьянство» и «Несдержанность», лагеря же «Сладострастие» и в особенности «Стяжательство» почти неприступны и непобедимы. Колдовская сила лагеря «Стяжательство» держится на жадности людей к деньгам, к наживе, к богатству, к роскоши и прочим соблазнам. Описание этого лагеря – блестящая сатира на корыстолюбцев, особенно типичных именно для эпохи зарождающегося капитализма, в какую жил Ли Жу-чжэнь.
Интересно отметить факт несомненного и, конечно, неслучайного сходства вставной новеллы о Чжан Хуне, попавшем в лагерь «Стяжательство», с двумя танскими новеллами: «Правитель Нанькэ» Ли Гун-цзо и особенно «Изголовье» Шэнь Цзи-цзи. Герои обеих танских новелл, как и Чжан Хун, получили во сне все, о чем они могли только мечтать. Но, проснувшись, они поняли, как все это – слава, богатство, карьера – непрочно и преходяще!
Но для нас важнее, чем сходство этих новелл с рассказом о Чжан Хуне, их отличие от последнего; отличие же это состоит в том, что урок, полученный героями танских новелл, идет им на пользу, они делают для себя соответствующий вывод и все кончается благополучно.
Человеку же, охваченному страстью к стяжательству, в век продажности и корыстолюбия, «когда деньгами дорожат, как жизнью, и нередко самой жизни лишаются из-за них», от судьбы не уйти. Поэтому и гибнет Чжан Хун, попытавшийся выбраться из своего колдовского мира, где властвуют деньги, поэтому и сузилось отверстие в монете, когда он просунул в него голову, чтобы посмотреть, что делается по ту сторону, и он задохнулся.
________
Все китайские литературоведы, писавшие о Ли Жу-чжэне [559], указывают, что в его романе – а особенно во второй части – приводятся подробные сведения, носящие энциклопедический характер, о литературных играх, шахматах, шашках, ребусах, загадках на фонарях, гаданиях, фонетике, рифмологии, медицине.
С этой точки зрения к роману приложима характеристика, которую Линь Чжи-ян дает придуманной им и в природе не существующей книге «Шао-цзы»: «Там записано все о философах, людях, цветах, птицах, книгах, картинах, игре на лютне, шахматах, врачевании, гадании, звездах и предзнаменованиях, рифмах и счете. А кроме того, там приводятся разные игры, загадки, словом, там про все рассказано».
В самом деле, почти в каждой главе романа «Цветы в зеркале» сообщаются какие-либо интересные или полезные сведения. То в главе 31 даются отрывки из книги Ли Жу-чжэня по фонетике, то речь идет о новом толковании отрывка из «Бесед и суждений» Конфуция или о его «Летописи», то дается объяснение практического метода Конфуция, примененного им к оценке исторических событий и деятелей. Разбираются достоинства ряда комментариев к конфуцианским классикам [560]; приводится интереснейшее рассуждение о чае, рассуждение о тактике нападения, о фехтовании, о влиянии измененного чтения иероглифа на его значение, о связи формы иероглифа и его смысла [561]; дается множество рецептов лекарств; приводятся средства, употребляемые в народной медицине; из эпизода, повествующего о расчистке речного пути, видно, что Ли Жу-чжэнь осведомлен и в области инженерного искусства. В главе 94, где дается описание с техническими подробностями летающих колесниц, проявляется его интерес к технике.
Словом, роман свидетельствует об огромной эрудиции автора, о его любви к науке и уважении к ней [562].
Ли Жу-чжэнь во многом был обязан народному творчеству. Об этом свидетельствует и обилие приводимых им легенд, бытовавших в народе, и частые мифологические реминисценции, и множество присловий, пословиц, поговорок – этих народных афоризмов, суммирующих опыт народа и являющихся выражением «ходячей, житейской, практической философии народа» [563]. Об этом, наконец, свидетельствует и сама форма романа «Цветы в зеркале», сохранившая многие особенности устного народного рассказа: стихи в начале каждой главы, излагающие их содержание или подчеркивающие основную идею
