Изгнание беса (сборник) - Андрей Столяров

Тем более, что они собственными глазами видят, какой ценой дается это преображение. Жанна выступает теперь в своих районах три раза в день: утром – для тех, кто работает в вечернюю или ночную смены, вечером – чтобы поговорить с живущими по нормальному графику, и еще в середине дня – для пенсионеров и неработающей молодежи. Кроме того, все время выскакивают незапланированные мероприятия: с коммерсантами, до которых докатились слухи о Жанне, с работниками культуры, собравшимися на какую-то сессию как раз в эти дни, с врачами и сестрами местной Центральной больницы. Нагрузка в результате чудовищная. У Жанны нет ни одной свободной минуты. Она ежедневно проводит на сцене по шесть, по восемь и даже по десять часов. Отдыхает она только в машине, и еще – обязательные десять минут перед каждым выходом; на стуле – откинувшись и свесив руки вдоль тела. Она почти ничего не ест в эти дни: Зайчик с Гошей не могут уговорить ее хотя бы на ложку каши, суп для нее слишком жирен, из бифштекса высовываются какие-то волосы; яблоко или груша – вот все, чем она поддерживает в себе искру жизни. Врач, срочно вызванный Кармазановым из Москвы, прописывает витамины и дважды в день вкалывает глюкозу. Этого, разумеется, не хватает для восстановления сил. У нее теперь легкие головокружения, которые она старается скрыть ото всех, у нее – бессонница, выматывающая хуже всего на свете, у нее – ужасные приступы слабости и странное нежелание жить. По утрам – будто мутная серая пленка лежит на мире, и приходится долго тереть лицо холодной водой, чтобы содрать эту пленку и придти в нормальное состояние. Щеки у нее западают, а лицо становится бледным и как бы даже просвечивающим. Бесплотный призрак колышется в зеркале по вечерам. Наконец у нее воспаляется горло и резко подскакивает температура. Воздух даже при осторожном вдохе разъедает гортань, и, пытаясь повысить голос (микрофоны есть не везде, где приходится выступать), Жанна срывается и заходится в мучительном кашле. Тот же московский врач весьма настойчиво рекомендует прервать «гастроли»; иначе – образование язв, потеря голоса и затем – длительное лечение. Он достаточно категоричен в своих выводах. Однако Жанна, выслушав его, отказывается наотрез. До дня выборов остается чуть больше недели, и прервать выступления в такой момент, значит просто отдать победу в руки соперника. Неделя – срок колоссальный. За неделю достигнутые результаты размажутся и канут в небытие. Никому не интересно, что было неделю назад. В этом ее решительно поддерживает Кармазанов. Он ведь не случайно вызвал врача именно из столицы. В Москве хорошо понимают, что такое политика, а потому, высказав свое мнение и тем самым исполнив профессиональный долг, врач пожимает плечами и подчиняется обстоятельствам. Теперь пять раз в день он смазывает ей горло пахучей коричневой мазью. От нее горло немеет и на время утрачивает чувствительность. В голосе появляется едва уловимая хрипотца. «Усталый ангел», как напишет о ней в те дни местная пресса.

Сама Жанна не обращает внимания на подобные пустяки. Ни бессонница, ни хроническое недоедание, ни мешки под глазами не могут ее смутить. В том-то, видимо, и проявляет себя истинное предназначение, что оно поглощает охваченного им человека практически целиком. Плоть переплавляется непосредственно в душу; отступают растерянность, слабость, уныние, считающееся, кстати, одним из смертных грехов, открываются силы, которых человек в себе даже не подозревал, и гора послушно идет туда, куда ей указано.

Нечто подобное, по-видимому, ощущает и Жанна. На нее выступления эти производят такое же впечатление, как и на слушателей. Она точно пропитывается от них необыкновенной энергией: начинает вдруг понимать, почему эти люди несчастны, чему они радуются и от чего огорчаются, чего ждут от нее и что в действительности получают. Нет ничего прекраснее этих мгновений. Напрасно беспокоится врач о том, что здоровье ее подтачивается предельной нагрузкой. Он – просто врач, и медицинские знания его ограничены. Жанну не только не утомляют три выступления в день, напротив, она выходит из них обновленной. Я нисколько не устаю, скажет она в интервью местному журналисту. Общение с избирателями для меня – огромная радость. И несмотря на удручающую банальность последней фразы, это именно так. У Жанны и в самом деле начинают брать интервью, ее начинают фотографировать и показывать по телевидению. Разумеется, это пока исключительно местная пресса, но к концу января некий влиятельный столичный еженедельник, обращаясь к событиям, причудливо разворачивающимся в провинции, помещает заметку о ней и даже снабжает портретом. Качество печати, правда, такое, что Жанна выглядит, будто ей лет сорок пять, да и отзывы выдержаны в тонах, скорей, иронических. Заголовок посередине страницы гласит: «Экстрасенсы на выборах», а статья повествует о массовых исцелениях и «космическом магнетизме». Чушь собачья, не имеющая никакого отношения к Жанне. Тем не менее, это уже некоторая популярность, это определенный успех. Это – выход на сцену, где бьются самые знаменитые гладиаторы. Впервые Жанна попадает в фокус общественного внимания. И тут происходит весьма показательный инцидент, обретший смысл и значение в свете дальнейших событий.

Популярность Жанны имеет и свои отрицательные последствия. Резкое изменение рейтинга в пользу «демократических сил», разумеется, не может пройти незамеченным для их конкурентов. Это – неприятный сюрприз, реальная опасность катастрофы на выборах. Вполне естественно, что противоборствующая сторона на остается к этому равнодушной. Принимаются меры, и они вполне в духе «складывающихся рыночных отношений». В прессе появляются материалы о «деньгах Москвы, которые отрабатывают дешевые гипнотизеры», намекают, что это деньги неких мафиозных структур, жаждущих установить власть над городом, выныривают из почтового мрака несколько писем, где им советуют немедленно убираться отсюда, а в гостинице теперь почти круглосуточно звонит телефон и осведомляется на разные голоса «за сколько, гады, продали Россию?». Кармазанов вынужден отключить аппарат в номере Жанны. С писем он снимает официальные копии, а оригиналы передает похожему на деда Мороза начальнику ГУВД. Никаких результатов от расследования он, конечно, не ждет. Это – рутина, стандартно прокручивающаяся в каждой такой кампании. Политика – дело жестокое, особенно в «обновляющейся» России. Одновременно он выступает с резкими заявлениями в газетах. Тоже ерунда, как объясняет он на другой день Жанне. Просто – лишний повод привлечь внимание избирателей. Он полагает, что серьезных оснований для беспокойства нет, и все же с этой минуты к Жанне приставлены два местных парня из «группы поддержки», двое атлетов, похожие ожившие платяные шкафы, оба – набыченные, с карикатурно-грозными физиономиями. А кроме того, ее повсюду теперь сопровождает веснушчатый Зайчик. В его обязанности входит следить, чтобы Жанну не слишком задерживали после сеансов.

Собственно, Зайчику мы и обязаны более-менее внятной картиной случившегося. Выглядит это, если отбросить эмоции, примерно так. Часов в одиннадцать вечера они выходят из здания кинотеатра. Тут – окраина города, улочка с кривыми столбами спускается вниз, к реке. Машины, которая должна их отвезти, на месте нет. Позже выяснится, что к шоферу минут за десять до конца выступления подсели двое: заткнули рот тряпкой и отогнали «волгу» на соседнюю улицу. Это их почему-то не настораживает. Зайчик высказывает предположение, что машина где-нибудь за углом. Погода чудесная: ясная зимняя ночь, шапки снега на саженцах, теплая уютная желтизна окон… Зайчик и Жанна сворачивают за угол кинотеатра. Они вяло переговариваются и не замечают, что охрана куда-то исчезла. Оба парня заявят потом, что просто не успели сориентироваться. Разбираться Кармазанов не станет: атлетов опросят и отправят домой. Зайчик и Жанна оказываются как будто в другом мире: ближайший фонарь разбит, сугробы опушены мелким звездным искрением. Черная тень скрывает боковину кинотеатра, и оттуда, из тени навстречу им выступают две раскоряченные гориллы. Лапы их достают до снежного наста. Тут же слышатся догоняющие тяжелые шаги сзади. Зайчик пытается оглянуться, надеясь, что это подоспели охранники, но успевает лишь немного повернуть голову. Страшный удар по затылку опрокидывает его на землю. Он валится на бок, и снег забивает ему рот и ноздри. В дополнение он ударяется головой о выступ теплоцентрали и секунд на пять-десять теряет сознание.

А далее происходит то, что потом не раз будет подробно описано и проанализировано, мимо чего не прошел, кажется, ни один автор, касавшийся темы Жанны, и что позже будет воссоздано в самых невероятных версиях. Хотя абсолютно неведомо с чьих слов эти версии создавались: единственный из свидетелей, как сразу же изложил все виденное на бумаге, так более уже и не менял показаний; показания же остальных участников инцидента, я, конечно, имею в виду известных братьев Степано, если только они действительно были ими даны, покоятся сейчас глубоко в архивах спецслужб, исследователям они недоступны и потому их можно не принимать во внимание. В результате мы вынуждены опираться на мнение все того же Зайчика, и если отжать из его показаний собственно «литературную» часть, то в «документальном остатке» обнаруживается немногое. Зайчик, ударенный по затылку обрезком трубы, вероятно, приходит в себя именно секунд через десять и сначала просто не понимает – где он и что с ним. Он видит жестяной, слегка помятый выступ теплоцентрали, поднимается на локтях, соскальзывает, крепко ударяется о кронштейн подбородком, снова поднимается и снова безнадежно соскальзывает, наконец, догадывается и забрасывает локти через нее. Возникает горбатый туннель сугробов, стискивающих улицу, плотный наезженный, в глянцевых отражениях наст в срединной ее части темные фигуры горилл, надвигающихся на Жанну. Она медленно отступает, будто для защиты, выставив перед собой узенькие ладони. Руки ее без перчаток, эту деталь Зайчик подчеркивает особо. Он пытается закричать – изо рта вылетают ошметки воды и снега. Кашель сотрясает его, и колотит о муфту теплоцентрали. А когда он вновь приходит в себя и открывает глаза, ситуация, оказывается, уже резко меняется. Черные фигуры больше не наступают на Жанну – они дергаются и пляшут, словно через них пропускают электроток, почему-то рвут на груди одежду, вопят, так что эхо прокатывается по обледенелому небосводу. Ближний валится на сугроб, и Зайчик видит его голую грудь, поросшую волосами, а упавший ерзает ей по снегу, и раскатывается шипение, точно от утюга, наехавшего на мокрую ткань. Струйка беловатого пара вырывается из проталины. Зайчик все-таки поднимается, и тут оказывается, что ситуация опять изменилась. Никто уже не кричит, не ерзает и не рвет на себе одежду. Нападавшие, как истуканы, полукольцом стоят за спиной Жанны. А она объясняет что-то охранникам, стискивающим в ладонях не пистолеты, конечно, а пейджеры. Она, как расскажет позже, категорически запрещает им вызывать милицию. А поскольку запыхавшиеся от бега охранники не очень-то соображают, просто отбирает у них телефонные трубки и перебрасывает через забор. Потом – внезапно – она уже рядом с ошеломленным Зайчиком. Пальцы у нее холодные, но в них перетекает расплавленный чугун из затылка. Она шепчет: Тебя ударили? Зайчик мой, бедный, бедный… – И вдруг, подавшись вперед, целует его в сразу же заполыхавшую щеку.