Отторжение - Инна Тронина

Я вообще не была в декрете — ни до родов, ни после. Сидела в приёмной даже утром тридцать первого мая. Уже схватки начались, а я могла только по приёмной туда-сюда бегать. Андрей уехал на задание, другие ребята — тоже, и я осталась в офисе за старшего. Со мной — только Липка и братья, от которых никого толку. Хорошо, что Саша Николаев приехал. Так ведь он — чужой мужчина; при нём не разродишься.

Кончилось тем, что я буквально взвыла. Оставила Сашу на хозяйстве, а сама позвонила Арине Скресановой. Это — доктор, которая вела меня на протяжении нескольких месяцев. Она первая и взяла на руки мою дочку. Всё произошло в ванной комнате жилой квартиры. А Арина мне ещё и завидовала, потому что самой ей пришлось рожать в чужом дачном домике.

После родов я вернулась в приёмную через неделю — как после ОРЗ. Понятно, «Брянский лес». Партизанам некогда разлёживаться. Каждые три часа бегала кормить ребёнка. Так ведь в приёмной ещё самая лёгкая работа. Другим сотрудникам Андрей вообще спуску не даёт.

Пока Арина сидела рядом со мной в ванной, рассказывала всякие истории из своей практики. Я ведь «в воду» рожала — по методу Чарковского. Во-первых, Арина хотела проверить действенность этого метода. Она ведь педиатр. И молодые мамаши часто спрашивают, полезен этот метод или вреден. Во-вторых, я в Питере не прописана, на учёте в консультации не стояла, и с роддомом могли выйти сложности. Начнут там спрашивать, что да как — ну их в баню. Решили обойтись своими силами, и не ошиблись.

Так вот, Арина один потрясающий случай вспомнила. При ней «в воду» рожала очень странная женщина. Рассказывала, что во время беременности ежесекундно испытывала неизъяснимое блаженство. Все девять месяцев она чувствовала такое счастье, какое невозможно описать. Вернее, это чувство правильнее назвать благостью.

Роды прошли нормально, но мальчик прожил всего четыре дня. И умер он непонятно от чего. Он отдал матери всю любовь, всю нежность сразу, а потом ушёл. Арина назвала это «синдромом внезапной смерти». Ребёнку не понравился этот мир. Конечно, что в нём может понравиться сейчас?

А вот мою Октябрину, видимо, всё устраивало. Она так торопилась «на выход», что мы обе чуть не погибли. Дочь пошла плечиком. Пришлось «рожать её обратно». Удовольствие ещё то. Хорошо, что я занималась гимнастикой — до шестнадцати лет. Пришлось выскакивать из ванны и срочно вставать на голову. А то бы кранты — и «скорая» не успела приехать.

По крайней мере, Отку бы я потеряла. А это и мой конец. Где я ещё такую же возьму? Арина умница, сообразила, что в положении «на голове» плод провалится обратно — под действием силы тяжести. Я плохо помню, как это происходило. Растрёпанная, голая, вся в крови… Потом нас с Ариной крупный озноб бил три дня кряду. Интересно, почему сегодня только плохое вспоминается?

Я опять вернулась окну — со стаканом морковного сока. Попивая его мелкими глотками, стала наблюдать уже за другой соседкой — Антониной Петровной. Вот, идёт из ближайшего магазина. Как всегда, в сумке полбулки хлеба, батон и пакет молока. На бабушке — рыжее, с искрой, пальто. И год назад она точно так же пересекала двор, жмурясь от солнца.

Пятого октября она вернулась с дачного участка. И очень удивилась, что «Белый Дом» стоит сожжённый. Так заработалась на огороде, что ничего не слышала. И до сих пор не понимает, что там такое случилось. Везучая она — мне бы такой дурой быть! И ведь не старая — шестьдесят пять лет всего.

Я боюсь дня годовщины. Мне кажется, что опять произойдёт трагедия. Со мной, с Откой, с кем-то из детей… И зажмуриваюсь, чтобы не видеть тихой солнечной осени. Лишь бы Саша не застал меня с распухшим лицом и красными глазами! Ведь у него, вроде бы, есть ко мне какие-то чувства. Хоть и женился, а всё равно есть — я же не слепая. Жалко его очень. Видно, что одинок и неустроен. Брак с Инессой долговечным не будет — ежу понятно. Ей была нужна только квартира.

Но ничего, потом Саша поймёт, что такое женская любовь — бескорыстная, жертвенная. Да, у меня есть ребёнок от другого мужчины. И что? Теперь мне ни на кого и посмотреть нельзя? Тот, другой, точно не встанет у Саши на пути, не разобьёт семейное счастье. И почему он такой нерешительный, боязливый? А ведь на самом деле — герой. Столько раз ранен был, и вешали его в мафиозной шайке, и голым выбрасывали на мороз. Так неужели, выдержав всё это, Саша побоялся сделать мне предложение? Я ведь не прошу удочерить Отку…

Ё-моё, о чём я? Откуда взяла, что Саша мог бы так поступить? Да, он всегда говорил со мной ласково, нежно. Подолгу молчал, тяжело вздыхал. А мне казалось, что до заветных слов остаются какие-то секунды. Тогда Саше не пришлось бы удирать из дома в командировки. Я ведь верная, преданная — как собака. И Саша это прекрасно знает.

Я знаю, что Андрей услал сюда Сашу по просьбе Инессы. Зря она так, зря… Я понимаю, что со своей нынешней женой Саша познакомился давно. Я же свалилась, как ком с горы. Но не во времени дело, а в людях. Наверное, меня ревность и зависть мучает; поэтому и думаю об Инессе плохо. Но ведь она была без жилья, а у Саши — отличная квартира в центре Петербурга.

Когда не любишь, а замуж идёшь, значит, преследуешь иные цели. За квадратные метры убивают сейчас, так отчего штамп в паспорт не тиснуть? Потом она подаст на развод, и половину площади — себе. Но ничего, я Сашу в Москву пропишу, если он захочет. Перебесится, глупенький, и оценит меня.

Эх, нельзя мне пить, а то бы приложилась к бутылке. Я бросилась на незастеленную кровать. Под бок попала пачка памперсов. Я никак не могла поднять руку, чтобы вытащить их из-под себя. Передо мной всплыло Сашино лицо — встревоженное, бледное. Он переживал, когда рожала, что прямо не находил себе места. Ходил взад-вперёд по приёмной, кусал губы — будто ребёнок был от него. Оказывается, мы с Ариной так кричали и ревели, что Саша подумал о самом плохом и едва не вызвал «скорую помощь».

Ну вот, опять под душ не успела! Щёлкнули замки на двери. Вроде бы, послышался Сашин голос. Сколько они гуляли? Два часа! А я и не заметила. Всё, застёгиваю халат, несколько раз провожу массажной щёткой по волосам, пудрю нос — и бегу встречать свою семью.

Дорогие мои, любимые! Как мне было без вас больно и страшно! Одиночество кончилось, и завтра мы пойдём гулять вместе. Я не рискну больше оставаться одна дома и прекращу попытки заглянуть в собственную душу. Слишком темно там и страшно…

12 сентября. Ну вот, всё и кончилось! Понедельник выдался тяжёлым, как и положено. Мы дежурили у магазина «Мишель», который помещался в нужном нам доме. Там бандиты устроили явку. А детская коляска тем хороша, что в ней можно спокойно установить скрытую камеру. Кому придёт в голову, что из кучи погремушек и пелёнок за ним наблюдают?

Я работала портативной камерой «Polaroid Vision» для мгновенной фотосъёмки. Ребята так разместили её в коляске, что всё выглядит естественно. Наклоняясь к ребёнку, можно снять нужных людей в разных ракурсах. А со стороны кажется, что я меняю памперс или ищу потерянную дочкой пустышку. Потом ребята из московского филиала нашего агентства всё распечатывают, связываются с милицейскими оперативниками.

Но это уже не моё дело. Я только слежу за теми, кто появляется на Дружинниковской улице, и фиксирую их на камеру. Сегодня в скверике, где почти год назад свистели пули, было замечательно. Играли дети, сплетничали старухи. В траве запутались солнечные зайчики. И стоял Дом — белый-белый, за решёткой — как памятник самому себе.

Этот «Полароид» будто бы специально для шпионов делали. Не знаю, где Андрей нашёл такое чудо. Появление новой фотографии не прерывает процесса съёмки. Фотки накапливаются в отсеке с прозрачной крышкой. Доставать их оттуда не нужно. Фокус и выдержка устанавливаются автоматически, а вспышки не видно вовсе. И всё это прячется в итальянской пёстрой коляске, украшенной огромными бантами и глубокими складками.

Одно время нас явно проверяли. Подсылали каких-то малышей. Те просили показать ребёночка. Видимо, хотели убедиться, что в коляске — не кукла. Соседи рассказали, что за нами во двор приходили чужие люди. Они интересовались, действительно ли мы тут живём. Но это было в августе, когда всё начиналось. Потом нас оставили в покое.

Мы с Сашей отправились в парк имени Павлика Морозова. Было два часа дня. Отка спала — жёлтенькая, как цыплёнок. Я надела ей кофточку с зашитыми рукавами — чтобы не лезла пальчиками в глаза. И такой же колпачок — а то простудится. Ведь сейчас уже осень, и лужи не сохнут. Потом, проснувшись, ребёнок принялся сосать пустышку-ромашку и махать ручками, пытаясь достать до висящих игрушек.

Я. конечно, сделала невероятную глупость. Вместо джинсов, кроссовок и кожаной куртки надела туфли «декольте» на шпильке, расклёшенную юбку в клетку и белую блузку с кружевным воротником. И поверх всего этого — тёмно-бирюзовый плащ и канадского жатого микрофазера. Иначе и не могла поступить. Будь рядом со мной кто угодно, даже Озирский, оделась бы не так. А рядом с любимым человеком надо быть нарядной и элегантной.