Ватник - Юрий Мори

лестнице, где на минус первом этаже целое пулемётное гнездо в бетонном стакане, рядом – узкая банковская дверь для прохода, десять сантиметров добротной стали, сканер для глаз. Всё это добро и было перевезено из хранилища «КумСватБанка», там денег теперь не хранили. А где нынче республиканская казна – государственная тайна. На минус втором – ещё один пост, но уже попроще, без архитектурных излишеств, однако, документы и эти трое парней проверяют.

Тюрьма службы безопасности, о которой в Кавино говорят редко и только шёпотом. Пресловутый «подвал».

В СБКР Ватник служил уже месяц и никак не мог для себя определиться, насколько неприкрытая жестокость Алексеева, да и не только, адекватна вообще. С одной стороны, сам Дмитрий воевал, видел врага в лицо, сам стрелял, по нему стреляли. Но не было гнева потом по отношению к, например, пленным – про срочников, с тощими цыплячьими шеями и желанием лишний раз пожрать во взгляде и говорить нечего, но даже «весели вбивци»… В ходе допроса некоторые из них искренне не понимали, что не так – все вокруг же должны поддерживать песмарийскую державность. Поговоришь с таким, глядь – прорезается у него понимание, что столица мира – не в Хориве. И даже не в Нью-Йорке, куда они все хотели бы уехать. Что нет у мира никакой столицы, а русские, оказывается, имеют те же права на жизнь, что и остальные народы.

Требовало времени, некоторые оказывались несгибаемо упёртыми в своём превосходстве, но чаще всего срабатывало. Поэтому без гнева, методично и последовательно работал с ними и сам Ватник.

С другой – те, кто организовали и провели теракты, начиная с взрыва и расстрела эвакопоезда в Россию. За полтора месяца с создания Кавинской Республики, а, тем более, потом, с начала боевых действий число подрывов водопровода, столбов электропередач, попытки заложить СВУ в центре города, отравление воды в Зареченске, где её возили бочками из-за отключения электричества зашкалило за сотню. Покушения на работников нармилиции с целью завладеть оружием. На Бунчука – и тот снайпер, которого так и не нашли, и попытка подрыва автомобиля, спасибо, охрана вовремя заметила мину под днищем. И расстрел милейшей Зои Алексеевны – наркома здравоохранения (да, теперь в Кавино были наркоматы, по сталинскому образцу). Врача, которая когда-то в детстве Дмитрия делала ему операцию, гланды вырезала, прямо в кабинете изрешетили из двух стволов тихие и до того неприметные подростки.

Местные. Наши…

Вот с этими всеми как быть? Тоже можно копаться в психологии и устраивать поединок разумов, но Алексеев сразу сказал: всё это не нужно. От этих нелюдей нужна информация, а сама их бренная плоть… В лучшем случае, обратно в подвал.

Ватник приложил к считывателю карту и глянул в зрачок сканера сетчатки. Сейчас на него смотрело три камеры, две сверху и одна – контрольной записи – в двери. Пулеметных стволов даже видно не было: темнота в круговых щелях в бетоне. Замок щёлкнул, Дмитрий толкнул ручку и усиленные электромоторами петли легко повернулись, пропуская его в коридор тюрьмы. Дверь за ним немедленно закрылась, отрезая не просто от свободы и чистого воздуха – вообще от той реальности, что наверху.

Здесь были свои законы.

Второй пост он прошёл почти не задерживаясь. Предъявил, подождал, козырнул и – по внутренней лестнице на уровень ниже. Седьмой блок. Особо опасные. В коридоре воняло хлоркой, мочой из камер, мимо которых он проходил, сыростью. Филиал ада на земле, а точнее – под землёй. Всё по Святому Писанию.

За поворотом стоял охранник – Алексеев без нескольких надёжных людей не ходил никуда. Один даже в квартире постоянно находился, благо, полковник лет десять как разведён, никаких неудобств домашним.

– Здравия желаю, товарищ капитан! – вскинул ладонь к козырьку Ватник. Охранник ответил.

– Привет, Дим. Заходи, давай. Старшой лютует сегодня.

– А кто в камере?

– Военный, прикинь. Ночью их ДШГ наткнулась на ополченцев, почти у въезда в город. Постреляли маленько, у них три «двухсотых», у нас двое раненых, в госпитале уже. А командира ихнего взяли целёхоньким, вот полковник разрабатывает, иди.

Дмитрий так пока и не смог понять, почему именно его направили на службу в СБ. Людей не хватает? Но и он не самая подходящая кандидатура, на собственный взгляд. И, кстати, так и непонятно, что за «люди», у которых было «мнение» изменить его судьбу. Или это Алексеев для красного словца тогда ляпнул? На него непохоже.

Зашёл. Остро тянуло всем букетом тюремных ароматов, как везде, но здесь ещё и кровью – аж во рту привкус чего-то металлического. Командира чужой террор-группы назвать сейчас «целёхоньким» язык бы не повернулся. Пристёгнутый наручниками к четырём скобам: по паре на руки и на ноги, он висел на стене, изредка сплёвывая на пол кровавые сгустки. Один глаз заплыл, вторым он мутно обводил своих мучителей: полковника с закатанными по локоть рукавами форменной рубашки и его главного дознавателя, немногословного мужика по прозвищу Зуб.

Было в Зубе что-то пугающее, даже незнакомые с внутренней кухней СБ сотрудники избегали близкого общения с заросшим густым мехом мужиком двухметрового роста с непропорциональной, мятой какой-то головой, поросшей пучками то седых, то тёмных волос, из-под которой то там, то здесь выползали гусеницы старых шрамов.

– Чего долго так? – буркнул полковник. Судя по настроению, результат разговора с пленным его не радовал.

– Сразу как вызвали, так и пришёл, – сухо откликнулся Дмитрий. – Пленный же, зачем так измудохали…

– Тебя не спросили, – хрюкнул Зуб. Голос у него был неожиданно тонкий, писклявый, напрочь неподходящий к внешности младшего брата боксёра Валуева.

– Товарищ полковник, по вашему приказанию явился! – решил перезагрузить обстановку Ватник. Выпрямился, отдал честь и даже попытался щёлкнуть каблуками. На мягких мокасинах, в которых он ходил по управлению, получилось так себе.

Но Алексеев немножко оттаял, отвёл в сторону от пленного, да и от параши, из которой немилосердно смердело:

– Тут такая ситуация, Дмитрий. Есть мнение этого… – он мотнул головой на распятого на стене песмарийца, – при попытке к бегству.

– А я-то при чём, Казимир Ильич?

– Подумай, не маленький…

Ватник смотрел мимо начальника, на стены камеры, бетонные, бугристые от наползавших с потолка пятен плесени, с нацарапанными неразборчивыми надписями. На Зуба, который спросил что-то у пленного, потом коротко ударил под дых, отчего песмариец дёрнулся как под током. На вделанную в стену лежанку – железную раму с приваренными поперечными полосами.

– По решению суда приговор исполню. А просто так – зачем, Казимир Ильич?! Он – враг, я бы такого в бою положил, не задумываясь, но так-то – зачем?