Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Предложил на рассмотрение проект и помощник виленского генерал-губернатора А. Л. Потапов. В его проекте помимо всего прочего содержалось предложение руководствоваться «этнографическими соображениями»[301]: было предложено отделить литовцев от жемайтийцев. А. Л. Потапов считал, что для того, чтобы в будущем нейтрализовать самый опасный антигосударственный регион – Ковенскую губернию, где доминировали литовцы-католики, губернию следовало разделить: литовские уезды (Вилкомирский, Поневежский, Ковенский и Новоалександровский) присоединить к Виленской губернии, а три самогитских уезда (Шавельский, Тельшевский и Рассиенский) передать Курляндской губернии[302]. Таким образом, литовцы должны были оказаться в сфере влияния Вильны как русского центра[303], а жемайтийцы – в сфере влияния прибалтийских немцев, которые в то время обычно рассматривались как лояльная империи группа[304].
Еще одним ареалом, в планах территориально-административного деления которого просматривались признаки территориализации этничности, были уезды Августовской губернии, где доминировало литовское население. Как уже отмечалось, по военным соображениям осенью 1863 года к Виленскому генерал-губернаторству были присоединены сначала Мариямпольский, Кальварийский, Августовский и Сейнский, а затем и Ломжский уезды[305]. Несмотря на декларации временности такого переподчинения, виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьев был склонен оставить все эти уезды в Виленском генерал-губернаторстве, поскольку на этих территориях проживали литовцы и, значит, эти земли должны были быть отнесены к Литве, а не к Польше[306]. Важность этнических критериев в данном случае иллюстрирует указание М. Н. Муравьева подготовить этнографический обзор Августовской губернии[307].
Очевидно, в схожем направлении размышлял и не идентифицированный нами автор подготовленного после 1867 года проекта, предполагавшего изменения территориально-административного деления Северо-Западного края. Автор был хорошо знаком с идеями, высказывавшимися и реализованными ранее разными звеньями властей, поэтому и он сам, скорее всего, принадлежал к чиновничеству. Не углубляясь во все тонкости проекта, остановлюсь на предложениях, которые были связаны с Виленской и со смежными губерниями: автор проекта предлагал передать относящиеся к Виленской губернии Вилейский и Ошмянский уезды Минской губернии, Дисненский уезд – Витебской губернии, Лидский – Гродненской. Взамен к Виленской губернии присоединить несколько «округленный» Новоалександровский уезд и всю Сувалкскую губернию[308]. Так, помимо Ковенской губернии, могла быть сформирована новая губерния с преобладанием литовского населения, поскольку в Виленской губернии были оставлены только те уезды (Виленский, Трокский и Свенцянский), в которых, согласно данным национальной статистики и этнографии того времени, доминировало литовское население. Правда, в этом случае, скорее всего, основными были не этнические критерии, а логика простоты администрирования. «Перенос» Новоалександровского уезда, скорее всего, был связан со стремлением «округлить» Ковенскую губернию, а южная часть Сувалкской губернии, то есть этнические польские земли, включались в состав Виленской губернии вместе с литовской частью Сувалкской губернии, чтобы не делить Сувалкскую губернию.
Таким образом, проекты 1860-х годов, предусматривавшие совмещение этнических и административных границ, становятся привычным инструментом конструирования имперского пространства. При этом впервые подобные тенденции появляются в проектах 1840-х годов. Часть этих проектов, как, например, проект В. И. Назимова, не были свободны от элементов политики «разделяй и властвуй», однако в остальных случаях такие тенденции отсутствовали: А. Л. Потапов ясно высказал мысль о том, что литовцы слишком слабы, чтобы противостоять полякам, а для политики М. Н. Муравьева, проводимой после восстания 1863–1864 годов, такие меры не были характерны.
В российском дискурсе последних десятилетий существования империи все еще встречается представление о Северо-Западном крае как о достаточно монолитном регионе, охватывающем шесть губерний. Именно так весь этот край представлялся в конце XIX – начале XX века, когда имперские чиновники обсуждали антипольские меры: все еще существовал Виленский учебный округ, и иногда на столы бюрократов попадали предложения, предусматривавшие присоединение трех белорусских губерний к Виленскому генерал-губернаторству, то есть возврат к практике времен М. Н. Муравьева[309], однако на российской ментальной карте того времени все более ясно выявлялась тенденция, предполагавшая раскол этого региона на более мелкие ареалы.
Как и в предыдущие десятилетия, имперские чиновники выделяли две части Северо-Западного края: Литву и Белоруссию, правда, эти регионы иногда описывались иначе, чем раньше. Так, во время обсуждения в начале ХХ века планов учреждения высшей школы Северо-Западного края попечитель Виленского учебного округа Василий Александрович Попов высказывался против появления такого учебного заведения в Вильне, расположенной в литовском ареале, к которому чиновник ведомства просвещения относил Виленскую, Ковенскую, Сувалкскую губернии и западную часть Гродненской. К белорусскому ареалу были отнесены Витебская, Минская, Могилевская губернии и восточная часть Гродненской, а также некоторые великорусские губернии. Принимая во внимание структуру этого края, аргументировал попечитель, «Белорусский университет» следует учредить в какой-либо «почти чисто русской губернии», например в Минске, а не в «значительно инородной для них Вильне»[310]. В данном случае регионы выделялись путем комбинирования этнического критерия (включение в «литовский район» Сувалкской губернии) с конфессиональным (в «литовском районе» большинство населения составляют католики).
Другим примечательным признаком российской ментальной карты конца XIX – начала XX века было более сильное по сравнению с прошлым периодом проявление идей территориализации этничности. Пожалуй, самым ярким примером этого явления оказалось упразднение в начале ХХ века Виленского генерал-губернаторства. На это решение оказали влияние и процессы, общие для всей империи: росло убеждение, что генерал-губернаторства как институт утратили эффективность и поэтому подлежат упразднению[311]. В том случае, если речь шла конкретно о Западном крае, отмечалось, что генерал-губернаторство уже выполнило свою задачу и регион полностью интегрирован в империю[312], хотя, скорее всего, до конца этому не верил ни один чиновник. Более убедительным был другой аргумент, согласно которому генерал-губернаторство в определенной степени придает конкретному региону статус отдельного края[313]. Возможно, именно по этой причине Совет министров Российской империи на заседании 29 октября 1911 года подчеркнул, что в указе об упразднении Виленского генерал-губернаторства не должны упоминаться названия «Западный край» и «Северо-Западный край» и все губернии – Виленская, Ковенская и Гродненская – должны быть названы отдельно[314].
Здесь следует отметить, что правящая элита империи сильно переоценивала эти институты, предполагая, что они могут оказывать влияние на ментальные карты недоминирующих групп (поляков, литовцев, белорусов, евреев). Для последних включение одних или других территорий в состав генерал-губернаторств не был актуальным, и неудивительно, что новостям об упразднении генерал-губернаторства в начале 1910-х годов в печати на местных языках было уделено минимальное внимание. Однако понимания желания уничтожить региональное своеобразие Северо-Западного края, которое дало ему существование генерал-губернаторства, вряд ли достаточно для того, чтобы хорошо представлять себе ход мыслей имперских чиновников. Ведь если чиновники руководствовались
