Отягощенные злом. Разновидности зла - Александр Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два строя стоят друг перед другом, красуясь выправкой и статью. Два командира – справа. Носатый и бородатый абрек, с проседью в густой гриве в форме без знаков различия – и неприметный, среднего роста чисто выбритый человек лет сорока – сорока пяти в потертом казачьем бешмете.
– Аллаху акбар… – начинает горец, – с миром или с войной пришли на нашу землю?
– С правдой, – отвечает казак.
Ритуал давно известен, но должные слова должны быть произнесены.
– Раз так, завтра и начнем. Ваша казарма – слева, наша – справа. Охрану можете не выставлять, гость для нас неприкосновенен…
Но, судя по взглядам, которые чеченцы бросают на казаков, охрана все-таки будет нелишней…
– Будешь?
Носатый и бородатый чеченец встает со своего топчана, оборудованного в пристрое к залу, где занимаются единоборствами. На Кавказе нет своей борьбы, поэтому кавказцы изучают борьбу других народов – от греко-римской до диковинного японского карате и китайского ушу. И обычно добиваются победы над представителями тех народов, которые и придумали эти виды. Чеченцы тренируются истово, здесь каждый мужчина – мужчина только до того момента, пока он может отстоять свое. Кулаком ли, пулей ли. Не изжита здесь и кровная месть: иногда кровники сами, свершив свою месть, приходят в полицию и с вызовом сдаются. Тяжело здесь жить…
Чеченец сдвигает в сторону со столика какие-то журналы…
– Давай, дорогой, попробуем… Лучшее, что в России есть, – это водка.
Удивительно, но эти двое, столь непохожих друг на друга людей служили в одной армии, одному народу и одному царю. Полковник казачьих войск Александр Тимофеев, родом из небольшой деревушки в долине Бекаа, закончил свою карьеру в прошлом году, после того, как его напарника, татарина по национальности, признали непригодным к дальнейшему прохождению службы. За ним – операции на Ближнем Востоке, в Африке, в Латинской Америке, в САСШ, в Афганистане, в Британской Индии. Георгиевские кресты четвертой и третьей степеней, ордена Святого Георгия, тоже второй и третьей степеней, золотое оружие, Святой Анны второй степени. ГРАД-1, Первая группа активных действий, одно из наиболее подготовленных подразделений специального назначения, соперничающее по уровню подготовки с боевыми пловцами Балтики, Черного моря и Атлантики. С девяносто восьмого года приговорен к смерти Исламской шурой. Возможно, именно поэтому так и не вернулся на Восток, предпочел поселиться здесь, на Кубани, на выкупленной для него казной земле. Сейчас, помимо того, что владеет мельницей и достраивает небольшой элеватор, командир казаков-скаутов.
Полковник горных стрелков Адам Мадаев относился к одному из наиболее древних и, вероятно, самому воинственному чеченскому тейпу – Босхой. На одиннадцать лет старше Тимофеева, но в отставку вышел всего три года назад. До этого – Дикая дивизия, в двадцать шесть – командир батальона. Затем – надоело, перевелся в командование специальных операций, довольно быстро поднялся до командира ГРАД-1, специального отряда, предназначенного для активных действий в горах. Почти не вылезал из боевых действий – Афганистан, Восточные территории, польский рокош. Тоже приговорен к смерти Исламской шурой – причем, случись ему попасть в руки боевиков, смерть ему выпала бы нелегкая. Если русских, неверных просто убивали, то мусульман, служащих Белому Царю, убивали зверски.
– Нашел, лучшее, – презрительно говорит казак. Но по-молодецки ухнув – заглатывает.
– Хороша…
Мадаев внимательно всматривается в Араба.
– Ты чего?
– А я тебя помню, Абрек… Да, помню.
– Учения, что ли?
– Какие такие учения?
– Персия? Я тебя не помню.
– Нэт, дорогой, нэ угадал.
– Ну?
– Бейрут. Да?
Араб недоверчиво смотрит на чеченца.
– Это ты где там меня видел?
– Э… джигит, я тебя на допросе видел. Ты тогда похулиганил, да… Сильно потом попало?
Араб вспоминает. Да… Бейрут. Горящие мусорные баки и машины, узкие улицы, тяжесть ребристой, увесистой арматурины в руках. Они тогда были пацанами… совсем глупыми пацанами, которые хотели восстановить справедливость… как могли, как понимали ее. А ведь… если подумать, с этого все снова началось… с Бейрута. С той поры, с девяносто второго – мы не выходим из войны, она не прекращается…
– Я не видел тебя.
– Стэкло. Ты с другой стороны был. Тебе сказали, что, если ты расскажешь все, тебя на круг отдадут, ж… бить, да? Я тогда вместе со спецбатальоном в город вошел, на усмирение, да…
Араб промолчал. Только налил и еще выпил.
– Ж…-то набили?
– Набили…
– Это нехорошо… – уверенно сказал горец и отрицательно покачал головой, – нехорошо, да. Нельзя бить, кого били, тот не мужчина…
– Без этого никак.
– Нельзя… – снова покачал головой горец, – так нельзя. Мужчина не должен сносить такого, никогда и никому. Эсли били, надо зарэзать, да. Вот потому вы и победить никак не можете. И сегодня не победите.
– Победим.
– Ха, – горец хлопнул в ладоши, – собирались телята волка бить. У мэня – волчата все, как один. Вырастут – будут волки.
Араб странно фыркнул, провел руками по лицу, имитируя вуду, омовение перед намазом, совсем не уместное после того, как пил водку, – и горец машинально повторил этот жест.
– Я одно предлагаю, – Араб не сказал «прошу», потому что в горах никто ничего не просит, это унижение, – давай, чтобы все по-честному было.
– Ха, – сказал горец, – когда не по-честному было. По-честному надо, намус это все. Нечестно будешь – намус потеряешь. Все честно будет…
Чеченские пацаны жили в прохладных, трехэтажных корпусах, словно чудом построенных в этих диких, заросших лесом горах. У каждого из них была двухъярусная армейская койка, но на верхнем ярусе никто не спал. Койка была на каждого, на первом ярусе спали, а на втором держали все свое снаряжение…
Колокол к отбою прозвенел ровно в двенадцать ноль-ноль, на сон здесь отводилось только шесть часов, потому в шесть часов ровно следующего дня он сыграет подъем. Волчата ломались весь день, бегая по горам, причем на каждом был пояс с двадцатью килограммами груза, и это не считая настоящего автомата и рюкзака со средствами выживания. Им было тяжело, но они терпели, потому что каждый из них представлял свой тейп, и, если кто-то сдавался и говорил, что не может, это было унижение не только для него лично, но и для всего его рода и тейпа в целом. Все они – несмотря на молодость, считали себя мужчинами и бойцами, а потому почти каждый из них предпочел бы умереть на этих горных склонах в зарослях орешника (иногда случалось и такое), но не сдаться, не сказать, что ему тяжело. Уже потемну они бегом вернулись в казармы, похлебали холодного, жирного бараньего супа и, едва таща ноги, побрели наверх, спать.
После проведенного таким образом дня мало кто захочет устраивать какие-то подлянки, шесть часов для сна – не так уж много для истощенного, измученного постоянными нагрузками растущего подросткового организма, но хулиганы все-таки нашлись. Чеченцы вообще из всех кавказских наций больше всего любят шутки и хулиганство, а тут с ними были двое братьев Калоевых, известных хулиганов, которые постоянно подначивали друг друга, выделывались и так и норовили отколоть какой-нибудь номер. Вот и сейчас, когда все вырубились, братья встали, и старший Ахметхан перешел на кровать к младшему Зелимхану, они о чем-то пошептались. А потом Зелимхан прокрался, ступая голыми ногами по полу, к батарее, что-то достал из-за нее, какой-то сверток и вернулся назад, к кровати. Старший уже надел кроссовки и тихо подал кроссовки младшему брату…
– Надень штаны и футболку, – жарко прошептал он ему в ухо, – ночью могут увидеть. Казаки выставили часовых…
Младший аккуратно достал спортивные штаны на резинке и футболку с длинными рукавами. Все это было черного цвета и отлично маскировало на фоне ночи. Здесь вообще любили черный – цвет ночи, потому что ночь – время волков…
– Спички…
– Взял.
– Пошли…
Они крадучись вышли в проход между кроватями, на палубу, как здесь это называли, но у них на пути уже стоял, сложив руки на груди, среднего роста, но крепкий, как камень, резкий, как сжатая пружина автомобильной подвески, Аслан Арсанукаев, главный среди них, потому что он был князь Арсанукаев, единственный княжеский род на территории Чечни, а за ним, как небольшой трактор, нависал Салим Гараев из тейпа Гуной, старый друг и телохранитель Арсанукаева. Пацаны обернулись и увидели, что с другой стороны палубу перекрыл Ваха Кизриев из тейпа Курчалой, единственный среди них КМС по самбо. Почему-то самбо не прижилось в Чечне, чеченцы считали это искусство невооруженного боя русским и предпочитали карате, бокс и их симбиоз – кикбоксинг. Тот же Арсанукаев – он хоть и имел телохранителя, потому что был княжеского рода и ему положено, но мог прекрасно обойтись и без него, потому что выиграл юношеский чемпионат Грозного по боксу в полусреднем весе.
