Федер - Фредерик Стендаль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время первого визита к Валентине Федер был вынужден беспрестанно напоминать себе об этих грозных доводах. Окруженная белошвейками, она как будто была занята исключительно тем, что отмеривала и кроила материю для занавесок. Погруженная в домашние хлопоты, она показалась ему очаровательной. Это была добродетельная немка, всецело предававшаяся обязанностям хозяйки. Впрочем, за каким делом она не показалась бы очаровательной и не дала бы ему новых поводов страстно ее любить?
«Молчание — признак любви», — подумал Федер. Поэтому, войдя в столовую, где находилась г-жа Буассо, он сразу заговорил, и говорил без умолку. Болтая, он затрагивал темы как нельзя более далекие от любви и от нежных чувств. В первую минуту этот поток слов обрадовал Валентину. Наделенная пылким воображением, она с ужасом представляла себе, что Федер возобновит разговор, начатый в оранжерее. Поэтому она и окружила себя белошвейками. Спустя несколько минут Валентина успокоилась; вскоре ее спокойствие стало чрезмерным; видя, что ум Федера занят вовсе не тем, чем он мог бы быть заполнен, она глубоко вздохнула. Ее особенно задела его веселость. Она посмотрела на него с наивным и нежным удивлением, которое было божественно. Федер отдал бы жизнь, чтобы иметь возможность успокоить ее, бросившись в ее объятия. Искушение было настолько сильно, что ему пришлось прибегнуть к следующему банальному средству — он посмотрел на часы и, сделав вид, что опаздывает на деловое свидание, поспешно вышел из комнаты. Правда, на лестнице ему пришлось остановиться: так велико было его волнение. «Когда-нибудь я выдам себя, это несомненно», — говорил он себе, держась за перила, чтобы не упасть. Удивленный и опечаленный взгляд, брошенный на него Валентиной, когда она не нашла любви там, где опасалась найти ее слишком много, пожалуй, доставил нашему герою больше счастья, чем страстные ласки, имевшие место накануне.
Это был час прогулок в Булонском лесу. Федер отправился туда верхом; но, едва въехав в лес, он чуть не налетел на чьих-то лошадей, а потом чуть не раздавил какого-то философа, который, желая быть замеченным, избрал для своих размышлений именно это место и читал на ходу.
«Я слишком рассеян, чтобы ездить верхом», — решил Федер поворачивая назад, и пустил лошадь мелкой рысью, заставляя себя пристально смотреть перед собой.
VIII
Вечером Федер еще сильнее ощутил, насколько велико было его безумие. В фойе Оперы он встретил Делангля. Тот поздоровался с ним, и Федер испытал внезапное волнение; грубый голос провинциала, созданный совсем не для того, чтобы проникать в человеческие души, отдался, тем не менее, в самых глубоких тайниках его души. Делангль сказал ему:
— Не зайдете ли вы к сестре? Она в своей ложе.
Несмотря на принятое решение, Федер уверил себя, что эти слова обязывают его зайти в ложу г-жи Буассо. Если он не покажется там, на это обратят внимание, решил он. Итак, он вошел в ложу. Случай ему благоприятствовал: он застал там несколько человек. Он был молчалив и неловок до смешного. «Я не разговариваю, — думал он, — и, следовательно, могу целиком отдаться своему счастью». Какой-то провинциал, недавно приехавший из Тулузы и слышавший, что мужчины иногда носят с собой флакон с солями, приобрел огромный флакон, похожий на маленькую бутылку, и велел наполнить его уксусной солью. Войдя в ложу, он вынул пробку из своего флакона, распространив при этом сильный запах уксуса, обеспокоивший всех присутствующих.
— Каково вам, господин Федер? Вы ведь не выносите никаких запахов! — сказала ему Валентина.
При всем своем уме он не нашел иного ответа, кроме: «Что ж делать, сударыня?», — и повторил его дважды. У него было непреодолимое отвращение ко всем запахам, но с этого вечера запах уксуса сделался для него священным, и всякий раз, когда впоследствии ему приходилось ощущать этот запах, он испытывал прилив счастья.
Валентина говорила себе: «Еще сегодня утром он был так разговорчив, рассказывал столько претендующих на остроумие анекдотов, а сейчас так неловок! Что происходит в его сердце?» Ответ не вызывал сомнений, и молодая женщина прошептала с нежным вздохом: «Он любит меня».
В этот вечер пьеса живо интересовала г-жу Буассо; все слова, говорившие о любви, шли прямо к ее сердцу. «Не было ничего пошлого, не было ничего преувеличенного» (Шиллер).
Так прошли целых два месяца. Страстно влюбленный, Федер, тем не менее, ни на йоту не отклонялся от правил строжайшего благоразумия. Каждая встреча с художником совершенно меняла мнение о нем Валентины. В ее характере, таком безыскусственном и таком скромном, появились теперь самые удивительные противоречия. Так, например, в начале своего пребывания в Париже она с явным отвращением слушала рассказы о безумных тратах, которые позволяли себе жены богачей. Теперь она подражала сумасброднейшим поступкам этих дам.
Однажды муж даже рассердился на нее. За одно только утро она послала из Вирофле в Париж четырех слуг: ей надо было получить до обеда какое-то платье от г-жи Делиль.
— И главное, мы сегодня никого не ждем к обеду!
Г-н Буассо не принимал в расчет Федера — это был друг дома, — а Валентина почему-то надеялась, что в этот вечер он приедет. Платье прибыло в половине шестого, но Федер так и не явился, и Валентина готова была сойти с ума. Ей трудно было разгадать мысли и желания, нередко жестокие, властно управлявшие поведением этого возлюбленного, который никогда не говорил о любви.
Розалинда была ревнива, как Отелло. Иногда по целым дням она не произносила ни слова, иногда же, несмотря на прекрасные манеры и кроткий характер, разражалась бурными упреками, и ее поступки соответствовали ее словам Так, например, она подкупала слуг Федера, и во избежание сцен он прогнал своего грума, а также перестал доверять собственному камердинеру. Свою лошадь он держал теперь в конюшне у одного барышника на Елисейских полях, но, несмотря на все эти и на многие другие скучные предосторожности, Розалинде удавалось проследить каждый его шаг. Эта прелестная танцовщица всегда была набожна. Трудно, не правда ли, поверить в возможность такого свойства у танцовщицы? С тех пор, как ее сердцем завладела ревность, она стала суеверна. Она целые дни проводила в приходской церкви и раздавала большие деньги священникам на церковные нужды; она заявляла о своем намерении покинуть сцену. Ловкие люди обольщали ее надеждой, что это поможет ей войти в круг набожных дам, среди которых имелись и очень громкие имена. Розалинда думала, что таким путем побудит Федера жениться на ней еще до того, как он сам приобретет состояние. Все ее раздражающие попытки привели только к тому, что у Федера возникло желание навсегда уехать из Парижа. Он содрогался при мысли, что она может явиться в Вирофле и устроить там сцену. Как на руку было бы это Деланглю с его подозрениями!
Никогда не говорить г-же Буассо о любви и вместе с тем делать все, что могло довести ее страсть до предела, если только эта страсть была непритворной и истинной, — таков был план поведения, на котором остановился Федер скорее из робости, нежели из расчета. Ибо если страсть г-жи Буассо была истинной страстью, то она могла выдать себя, и это закрыло бы перед Федером двери ее дома. Своей робостью, своей боязнью рассердить г-жу Буассо он хотел заставить ее заговорить первой, что неизбежно привело бы к окончательному решению. Однако Федер не мог ничего скрывать от Валентины и признался ей, что страшно боится подозрений Делангля, после чего между весьма благочестивой двадцатидвухлетней женщиной и безумно влюбленным в нее двадцатишестилетним молодым человеком произошел странный разговор:
— Как быть, если Делангль скажет г-ну Буассо, что все мои старания помочь ему осуществить его честолюбивые стремления объясняются лишь тем, что я безумно люблю вас? Что ответить?
— Надо решительно отрицать. Ведь эта страсть была бы преступной.
— Но если человек, хоть немного разбирающийся в людях и в страстях, посмотрит на меня, бросит на меня лишь один взгляд, он сразу увидит, что я люблю. Где набраться бесстыдства, чтобы отрицать истину, которая так очевидна?
— И все-таки надо отрицать: скоро эта греховная любовь угаснет.
Однажды на одном из блестящих обедов в Вирофле заговорили о неожиданных успехах м-ль Рашели[34].
— Эта молоденькая девушка не допускает преувеличений в изображении страсти — вот что мне особенно в ней нравится. В некоторых местах роли Эмилии из «Цинны»[35] можно даже подумать, что она просто читает свою роль. Это тем более приятно, когда находишься среди людей, которые любят все преувеличивать. Романисты, серьезные писатели, поэты, художники — все у нас преувеличивают, чтобы заставить себя слушать.
Ни один из гостей не ответил на слова Буассо. Они были настолько для него необычны, что все замерли, пораженные изумлением.