Воспламенение - Сьюзен Коллинз

— Повезло, что у него была только одна индейка, — говорит Бристел. — Если бы был его обычный трофей, могло быть намного хуже.

— Он сказал Треду, что нашел ее, блуждающей по Шлаку. Что это было с этой стороны забора, и он убил ее палкой. Это все равно преступление. Но если бы они узнали, что он был в лесу с оружием, они бы точно убили его, — рассказывает Торн.

— А что насчет Дариуса? — спрашивает Пит.

— После примерно двадцати ударов он вышел вперед, сказав, что этого достаточно. Только он сделал это не так умно и официально, как Пурния. Дариус схватил Треда за руку, и тот ударил его в лоб рукояткой кнута. От него не стоит ждать ничего хорошего, — поясняет Бристел.

— Звучит не слишком здорово для всех нас, — говорит Хеймитч.

Начинает идти снег, густой и мокрый, делая видимость еще труднее.

Я спотыкаюсь на дорожке, ведущей к моему дому, идя за остальными, больше пользуясь своими ушами, нежели глазами, чтобы ориентироваться. Золотой свет окрашивает снег, когда открывается дверь. Появляется моя мама, которая, без сомнения, ждала меня после долгого и необъясненного отсутствия.

— Новый Глава, — говорит Хеймитч, и она кивает головой так, будто больше и не надо ничего говорить.

Меня переполняет страх, когда я вижу, как она превращается из женщины, которая зовет меня, чтобы убить паука, в ничего не боящуюся. Когда больного или умирающего приносят к ней… думаю, это единственное время, когда мама точно знает, кто она. За мгновение длинный кухонный стол очищен, на него накидывается стерильная белая ткань, а сверху кладется Гейл. Мама льет воду из чайника в тазик, веля Прим нести средства из ее аптечки. Сухие травы, настойки и пузырьки, приобретенные в магазине. Я наблюдаю, как ее руки, длинные пальцы крошат это и выливают в тазик. Она окунает ткань в горячую жидкость, пока дает Прим указания подготовить вторую смесь.

Мама смотрит на меня:

— Это задело твой глаз?

— Нет, он просто закрыт из-за опухоли, — говорю я.

— Приложи к ней больше снега, — велит она. Но я явно не приоритетный пациент в данной ситуации.

— Ты сможешь его спасти? — спрашиваю я маму. Она ничего не отвечает, поскольку вылавливает ткань, полагая, что на воздухе она быстро остынет.

— Не волнуйся, — говорит Хеймитч. — До Крэя у нас часто использовали побои. Она та, кто вылечивала их.

Я не могу помнить время до Крэя, время Главного Миротворца, который использовал кнут. Но моя мама, должно быть, была тогда моего возраста и все еще работала с родителями в аптеке. Даже тогда у нее были умелые руки целителя.

Очень аккуратно она начинает протирать искалеченную плоть на спине Гейла. Я ощущаю боль в животе. С моих перчаток на пол капает вода от растаявшего снега. Пит усаживает меня на стул и прикладывает ткань, в которую завернут новый снег, к моей щеке.

Хеймитч говорит Бристелу и Торну, чтобы те возвращались домой, и я вижу, что он сует им деньги в руки, прежде чем те уходят.

— Неизвестно, что случится с вашей командой, — говорит он. Они кивают, принимая деньги.

Прибегает Хейзелл, запыхавшаяся, покрасневшая, со свежим снегом в волосах. Теперь она молча сидит на табурете рядом со столом и держит Гейла за руку, периодически поднося ее к губам. Моя мама не признает даже ее. Она сейчас в месте, где есть только пациент и иногда еще Прим. Остальные могут только ждать.

Даже при ее опыте требуется очень много времени, чтобы очистить раны и решить, какие мази подходят, чтобы излечить так мелко искромсанную кожу. После того, как кровь смыта, я могу видеть, каждый порез в месте, куда приземлялся кнут, и каждый из них отзывается болью в порезе на моем лице. Я умножаю свою собственную боль в сорок раз и изо всех сил надеюсь, что Гейл так и останется без сознания хотя бы на время. Конечно, я прошу слишком многого. Когда мама накладывает последнюю повязку, стон слетает с его губ. Хейзелл гладит его по голове и шепчет что-то успокаивающее, в то время как моя мама и Прим продолжают работать со своими скудными запасами обезболивающих, которые обычно продаются только врачам. Их трудно достать, они дорогие и всегда пользующиеся спросом. Мама хранит их для самой худшей боли. Но что означает «худшая боль»? Для меня это любая боль. Если бы я была ответственной, то все запасы обезболивающих ушли бы за день, потому что я не умею смотреть, как страдают. Мама же старается сохранить их для тех, кто находится практически при смерти.

Когда Гейл приходит в сознание, они дают ему травяную смесь, которую вливают через рот.

— Этого недостаточно, — говорю я. Они удивленно смотрят на меня. — Этого недостаточно. Я знаю, что он чувствует. Этого едва хватит, чтобы устранить головную боль.

— Мы смешаем его с сиропом для сна, Китнисс, и он сможет уснуть. Травы больше для воспаления… — начинает мама спокойно.

— Просто дайте ему лекарство! — кричу я ей. — Дайте! Кто вы такие, чтобы решать, сколько боли он может выдержать!

Гейл начинает шевелиться из-за моего голоса, пытаясь дотянуться до меня. От движения на его бинтах появляются свежие пятна крови, и он издает звук мучения.

— Выведите ее, — говорит мама. Хеймитч и Пит буквально вытаскивают меня из комнаты, в то время как я выкрикиваю в ее сторону ругательства. Они придавливают меня к кровати одной из дополнительных спален, пока я не прекращаю бороться.

Пока я лежу там и плачу, я слышу, что Пит тихо говорит Хеймитчу о президенте Сноу, о восстании в Восьмом.

— Она хочет, чтобы мы все бежали, — говорит он. И если у Хеймитча есть на этот счет другое мнение, он его не высказывает.

Через некоторое время входит мама и осматривает мое лицо. Затем она берет мою руку, поглаживая ее, пока Хеймитч рассказывает ей, что случилось с Гейлом.

— Значит, это снова началось? — говорит она. — Как раньше?

— Похоже на то, — отвечает Хеймитч. — Кто бы мог подумать, что мы будем жалеть, когда уйдет старый Крэй.

Крэя не любили, так или иначе. Не столько из-за униформы, которую он носил, сколько из-за его привычки затаскивать молодых голодающих женщин к себе в постель в обмен на деньги. Это сделало его объектом всеобщей ненависти в Дистрикте. В по-настоящему тяжелые времена самые голодные собирались по вечерам около его двери, зарабатывая деньги, чтобы накормить семьи, продавая свои тела. Если бы я была старше, когда мой отец умер, я, вероятно, была бы среди них. Вместо этого я научилась охотиться.

На самом деле я не знаю, что имеет в виду мама, говоря, что эти вещи происходят снова, и я слишком зла, чтобы спрашивать. Тем не менее, я думаю, что худшие времена действительно возвращаются. Поэтому когда раздается дверной звонок, я буквально выстреливаю из кровати. Кто это может быть в час ночи? Есть только один ответ. Миротворцы.

— Они не заберут его, — говорю я.

— Возможно ты следующая, — произносит Хеймитч.

— Или ты, — отвечаю я.

— Дом-то не мой, — возражает он. — Но дверь я открою.

— Нет, дверь открою я, — спокойно говорит мама.

Тем не менее, вниз в гостиную мы идем все вместе под настойчивую трель звонка. Когда мама открывает дверь, там стоит не целая команда Миротворцев, а одна единственная, запорошенная снегом фигура. Мадж. Она протягивает мне маленькую картонную коробочку.

— Возьми это для твоего друга, — говорит она. Я снимаю крышку с коробки, внутри полдюжины пузырьков с прозрачной жидкостью. — Они моей матери. Она сказала, что я могу взять их. Воспользуйся им, пожалуйста.

Она убегает в метель раньше, чем мы успеваем остановить ее.

— Сумасшедшая девчонка, — бормочет Хеймитч, когда мы идем за моей мамой на кухню.

Независимо от того, что мама дала Гейлу, я была права — этого недостаточно. Его зубы стучат, а кожа блестит от пота. Мама заполняет шприц прозрачной жидкостью из одного из пузырьков, и вкалывает это ему в руку. Почти мгновенно его лицо начинает расслабляться.

— Что это такое? — спрашивает Пит.

— Это из Капитолия. Называется морфлий, — поясняет мама.

— Я даже не знал, что Мадж знакома с Гейлом, — говорит Пит.

— Мы раньше продавали ей землянику, — сердито говорю я. Из-за чего я злюсь? Точно не из-за того, что она принесла лекарство.

— Должно быть, она ей очень нравилась, — говорит Хеймитч.

Это уязвляет меня. Он подразумевает, что между Мадж и Гейлом что-то есть. И мне это не нравится.

— Она моя подруга. — Все, что я говорю.

Теперь, когда Гейл провалился в глубокий сон после обезболивающего, все, кажется, вздыхают свободней. Прим накладывает нам всем тушеное мясо и хлеб. Мы предлагаем Хейзелл комнату, но она должна вернуться домой к другим детям. Хеймитч и Пит хотят остаться, но мама отсылает их по домам, чтобы поспать. Она знает, что со мной это можно даже не пробовать, и оставляет меня сидеть с Гейлом, пока они с Прим отдыхают.