Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник) - Павел Зальцман

Племянник: Все это достаточно наглядно.

Дядя: Что вы все засмотрелись? Вы меня ждете? Я занят – как по-вашему? Его надо еще выбросить.

Он поднимает щенка и тащит его за шиворот. Тот только движет головой. У калитки над рекой дядя размахнулся и бросил его с обрыва. То, что нижеследует, длится секунды.

Племянник: Погляди, что в сарае.

Таня: Да, вот что… идем домой.

Дядя (шепчет): Будь ты проклят. Что он понимает… Неужели мне не хватает? Неужели я молю возобновить? – чтоб жить. Что?.. Нет, промелькнул короткий провал, и теперь я вхожу в свой дом, и его населяют неотступные вещи, расставленные по местам. Я здесь, но, Боже мой! я здесь! Я их вижу. Сумасшедший, что я просил? Чего я просил? Нет, проси пустить, проси убежать. Проси свои глаза показать другую такой, какая она есть. Пусть они ослепнут, пусть видят другие. Другую… и другому! А мне ее. Я упаду перед ней и буду умолять. Неужели она не захочет отстранить? Это очень легко. Она отходит!

Таня: Посмотрите на меня.

Дядя: Да, на тебя! Вот живое тело. Спасибо этому дому, пойдем к другому. Слепой дурак. Чужие слова! Неужели в самом деле? Я нашел бы. Кто? – Это не я. (Он перебивает себя.)

Таня: Это ты, милый, мой милый, мой дорогой, это все ты. Удержись, удержись сейчас. Боже мой, я чувствую, это близко. Это близко. Счастье. О, Боже мой, что мне ему сказать!

Племянник: Скажи ему – убей того, кто мешает (смеясь), это значит – брось жену.

Дядя останавливается и смотрит на жену.

Жена (сжимая руку племянника, вдруг бросив ее и опять схватив): Ты все увидел. Я тебе предлагаю… Нет, нет… Я просто хочу быть с тобой.

Племянник кивает.

Жена (обращается к первому): Сосед, вы довезете меня и его до станции?

Первый: Ладно.

Дядя (подойдя к ней): Деточка, деточка…

Жена качает головой. Он сейчас же направляется к дому. Жена вцепилась в руки гостей: «Я не пойду, подождите». Дядя возвращается, выходит из-за высокой кукурузы, подходит к жене и, выпростав запрятанное в рукаве лезвие бритвы и вырвав жену шагов на пять, так что она бросает руки гостей, торопясь, чтоб не помешали, сжимает ее руку, так что она падает перед ним на колени: «Погляди, это ты». Перерезает себе горло и последним движением старается одной рукой, выпустившей падающую бритву, от которой жена отшатнулась, приподнять свою голову, навалясь всем телом на нее, чтоб показать ей рану. Она успевает отскочить, и он падает лицом вниз. Его голова подскакивает.

X. Заяц

Пока баба с печи летит – семьдесят семь дум передумает.

Ужин. Нужен. Сова торопится домой. Она несет зайца через реку. Он движется, очнувшись, старается вырваться. Тогда он чувствует клюв на затылке. Это удар, но до второго он рванулся и с криком срывается в воду. Вот что он видит: «На низком берегу за болотом растет капуста. Сквозь частые стебли тростника белеют головы. Без нее я не вернусь». Тут он пошел ко дну.

«Вода сомкнулась; я спрятан. Глаза открываются на ржавчину. Песок иссечен ползками больших ракушек. Из разрушенных черных створок высоко растет зеленый мох. Пронизывает холод. Вода кружит и быстро выносит вверх на светлую поверхность в гаснущих берегах. Она бурлит под белыми лапами. Круги идут до берега, и с каждым взмахом я уплываю. Сперва дыхание ровное. Теплота ласкает грудь и ноги, но вдруг холодная полоса ударила в ребра. Это толчок течения. Я погрузился, леденею, стал тяжелым, а вода легкой, и я падаю на дно к песку; темное кольцо сжимает плечи, давит горло и закрывает глаза. Я прыгну. Ага, меня выносит. Вода желтеет, и на темной глубине видны колышущиеся тени двух сплющенных желтых лап, мчащихся вверх. Теперь я плыву в тумане. Вода блестит близко, только перед самым носом она уносит то вправо, то влево. Я плыву и остаюсь на месте. Я в ужасе. Скоро ночь, и берег пропал за темнотой. Сквозь нее мне слышны окрики. Веселые голоса. Я не различаю: не из норы, а со двора. Да, огни заблестели. Не зовут назад, а гонят вперед. Значит, это хорошо. Надо схорониться. Да, впереди огород, а сзади нет огней и страшно. Еще усилие, одно за другим, одно выволакивает, влечет другое, а там еще. Удар и еще один. Сперва до ломоты, до боли, потерял ее, без сил, не останавливаясь, повторяю вперед, да, вперед, в тумане, через вздувшуюся воду. Я не знал, как трудно переплыть. Смех, веселая разлука, смелость, уговоры без жалости, нет сил – обман».

Он боится нырнуть, узнать глубину, боится всплыть и старается протянуть еще. Он занимает себя мыслями о жене, ее глаза над ним. Погружаясь, он просит коснуться и прижаться, чтоб быть вместе. Вдруг его коготь задел песок. Ему стало смешно, и он чуть не захлебнулся, фыркнув: наверное, давно тянется мелководье.

Тростник проносится, опутанный ползучей травой, вода проступает на сочных стеблях. Он сгибается, и волны заливают его. Они срывают раскачивающиеся в воздухе стебельки мохнатых ползунков, те вьются по ветру, как длинная шерсть, падают и колышутся в прибрежном болоте.

Заяц карабкается. Безумные надежды на жизнь и возвращение! Песок налип на шерсть, пристал к губам, засыпал глаза. Заяц ложится на него в мелкой воде под черным небом. Острова тростника внизу, на них набегают плоские речные волны и красный высохший тростник, выше его освежает ночной туман. Вверху колодец черного неба, развеваются светлые языки, разрывают туман, черные дыры машут тысячью рук, гнетут его вниз и топят в воде, и вот все небо горит чернотой и яркими звездами. Из них дороже всех одна. Она туманна и бледна. Это капуста. «Вблизи за тростником. Вот тебе капуста, милая. Вот та, самая белая». Тонкий листок упал на траву. Она едва согнулась под ним своими стебельками. Заяц грызет, отрывает и царапает кочан, торопясь вернуться, но от усталости засыпает.

Он проснулся утром. За плоским берегом лежит крутой красный холм, за ним еще – целая лестница; чем выше они, тем чаще лес, чернеющий на них. «Чужие это места, куда я попал? Я не плыл сюда и не хочу быть здесь. Желтеют сосновые стволы с чешуйчатыми ветками. Растут белые выгоревшие березки. Я очень не хочу. Ближе к траве, сквозь утренний туман, ползущий к самому носу, кладущий пальчики на лапы, видны цветы, красные и желтые маки, и осыпи блестящих камушков, и целые ребристые бока проржавевших скал. Шкуру продирает дрожь от этого места. Оставлю это». Туман поднимается кверху. Явилось солнце. Он видит отгрызенный кочан капусты, скатывает его к реке и бросается с головой в холодную воду. Он толкает кочан в воде. «А я думал, что это снилось. Я его принесу! Жди меня в норе, не выходи. Я тихонько, сквозь кусты, прокачу капусту. Смиренно, чтоб не упрекать в наглой смелости. Вот я уже благополучно на берегу. Резче, чем стук саранчи, на меня налетает страх. Я убегу. За мной летит по пятам, не вижу над собой. Без оглядки». Он выпрыгнул, одним ударом расширил красные ветвистые крылья, сухие жилки налились кровью. Она прокатилась под тонкой кожей и проколола ее в тысяче мест.

«Бодрый холод сжал мне тело. Легкость уносит ноги. За спиной поднялась гора. Она оградит. Все отступает, мысли кубарем раскатились по темным дырам. Там их объемлет теплая тишина, и они, запутавшись в корнях, переплетаются со стеблями. Их обрастает теплый мох, на них оседает легкий прах. Солнце их желтит и сушит, они омертвели. И без них скроюсь».

Без памяти от усталости он добегает до хутора. В темноте между кустами на веранде движется вправо и влево огонь. Он приближается и пролетает мимо. На плечи брызжет холодный сноп, то учащаясь, то сходя на капли.

Перед ним все гнется в петли. Заяц сжимается под стенкой. «Саранча налетает на огонь. По ее жилам струится кровь. Они рассыпаются на тонкие волоски, и крылья рвутся с треском и скручиваются словно от жара. И она кричит от боли, и мне ее жалко. Что же ночью за победой?»

Дыхание мягкое, спокойно. Страх уничтожен хвастливой насмешкой. Сон клонит голову. Толкая тихо кочан капусты, заяц пробирается мимо веранды. У запертой двери стоит сторож. Он говорит с кухаркой.

Сторож: Чем сегодня будешь кормить?

Кухарка: А тебе все мясца.

Сторож: Да, мне бы что-нибудь твердое. И поточи ножи.

Кухарка: А чего же мясного? Разве дичи.

Сторож: Хорошо, можно.

Кухарка: Зайца?

Сторож: Хорошо, можно. Не забудь поточить нож.

Кухарка: А зачем его точить?

Сторож думает: «Я зарежусь». Вдруг он подмигивает.

«Но вот они умолкли. Что же мне грустно? Никак не могу вспомнить. Ну да, я еще не в норе. Холодный ветер дует на меня, обдает холодный дождь и ворошит шерсть». Наконец заяц заползает в свою нору. Глаза открылись в темноте. «Наконец я тебя увидел. Нора завалена листьями. Нужно в них закопаться, старательно, усердно; я должен сжать, не выпускать, накормить капустой».