Слишком много блондинок - Арина Игоревна Холина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя одно время я даже мечтала, чтобы он в меня влюбился — нечто вроде стокгольмского синдрома. Я сидела за компьютером с депешей от каких-нибудь «Волгоградских красок», в которой выражалось возмущение моим текстом, так как из него следует, будто их товар является просто хорошим, а у потенциального покупателя должно создаваться впечатление, что их краски можно пить… и воображала, как разобью ему сердце и как он будет умолять меня о снисхождении, но я буду непреклонна. Я уверена, он даже не знал, как меня зовут. Я старалась так редко попадаться ему на глаза, что он ко мне прямо ни разу не обратился — только к нашему вшивому отделу копирайта вообще.
Ну все-таки я к нему зашла и уселась в кресло.
— Я вас слушаю, — обратилась я без всяких здравствований.
Он удивился, но сделал вид, что ничего особенного не происходит.
— Так вы решили уволиться? — обвинил он меня.
— По-моему, это ясно изложено в моем заявлении.
— Та-ак… — Он положил подбородок на ладони. — Почему, смею узнать? — он, видимо, решил убить меня вежливостью.
— Вам правда интересно? — Я посмотрела ему в глаза.
— Ну да… — Он глотнул чаю. — Хочу знать, почему мои сотрудники увольняются.
— Хорошо. — Я откинулась на спинку стула. — Я увольняюсь, потому что работа в вашем рекламном бюро мне неинтересна, потому что условия работы — я имею в виду нетворческую и тоталитарную атмосферу — мне не подходят и потому что мне неприятны лично вы, Михаил.
— Я? — очень сдержанно поинтересовался он. — Почему?
— Может, лучше не начинать? — предупредила я и, положив лямку от сумки на плечо, собралась было уйти.
— Отчего же, — настаивал он. — Раз уж мы об этом заговорили…
— Хорошо. — Я все-таки встала. — Я скажу вам, почему вы неприятны ни мне, ни остальным своим подчиненным. Потому что вы самодур, грубиян и тиран. Вот. До свидания. То есть прощайте.
У меня словно камень с души свалился: оказалось, что говорить правду очень приятно. Приятно, легко и нестрашно. И, главное, чувствуешь себя так, словно делаешь что-то очень правильное. Я поклялась всем и всегда говорить правду и ничего кроме правды (если, конечно, это не противоречит моим личным интересам) и легкой походкой пошла к дверям.
— Погодите, — бросил он мне вдогонку: полуповелительно-полупросительно.
— Ни за что. — Я обернулась, открыла дверь и ушла, не удержавшись от того, чтобы не хлопнуть ей как можно сильнее.
Идиотский жест, но этим хлопком я уничтожила последние воспоминания обо всех тех унижениях, что терпела в этом рекламном гестапо.
— Ну пока, — попрощалась я на ходу с секретариатом, привставшем над своим загоном, кинула администраторше пропуск и сбежала по лестнице.
И пошла в банк напротив, сняла со счета все деньги, отложенные за два года на машину, на отпуск в Испании и на пенсию, взяла такси и поехала по магазинам.
«Нужно начинать новую жизнь так, чтобы не было куда отступать», — думала я, ощупывая в сумочке пачку купюр.
Я решила накупить кучу шмоток — все, что понравится: обувь, косметику… подстричься, пообедать в хорошем ресторане, сходить в салон на массаж и ароматерапию, и, главное, не жадничать на себя и не падать в обморок, если мне понравятся солнечные очки за двести долларов.
— Ты их купишь, — приказала я себе и назвала водителю адрес магазина, где одеваются все люди, которым я завидую.
Глава 13
Я стояла в примерочной магазина неприлично дорогой одежды и собиралась разреветься. Полдня искала эти брюки, а когда нашла их, поняла: единственное, чего я хочу, — повеситься на них! Какой-то синий, резкий и яростный цвет делал мою кожу скопищем прыщей, старческих пятен, язв и обвислостей. Зеркало, казалось, излучало все мои тайные пороки, все прегрешения начиная с трех лет и все мои самые грязные помыслы. Просто портрет Дориана Грея. В полном отчаянии я стояла с самыми шикарными портками на свете и гадала — что побудило этого человека или группу людей сделать такую омерзительную переодевалку? Категорически отказавшись издеваться над собой, я вышла, едва не рыдая, бросила штаны на прилавок и ушла прочь из магазина. Но, одумавшись, вернулась и померила их прямо в зале.
— Как? — остановила какого-то мужчину. — Только честно, пожалуйста, — и повернулась к нему спиной.
— О! — показал он большой палец.
— Точно «о!»?
— Не то слово! Их будто на вас шили.
— Ура! — обратилась я к продавщице и попросила срезать с меня этикетку, потому что мне уже хотелось производить на всех впечатление, а не бояться, что кто-нибудь заметит под сарафаном, как обросли мои ноги.
Израсходовав кучу денег и сил, я потащилась к выходу, чтобы добраться до дома и, наконец, помыться.
— Эй, красавица! Не проходи мимо! — закричал кто-то и схватил меня за руку.
Я обернулась и увидела Аню. Она тоже была с пакетами, правда не такими увесистыми, как у меня.
— Н-даа… — удивилась она моим покупкам. — Ты банк ограбила?
— Почти. С работы уволилась. Вот, — я встряхнула поклажей, — праздную.
— Да ты что? — обрадовалась она. — Офигительно! Я, кстати, собиралась тебе звонить. По делу. Ты себе даже не представляешь, как в тему твое увольнение. — Аня уже устремилась к выходу, уводя меня за одну из сумок. — Пошли, пошли, а то здесь духота такая, что голова кружится.
Оказалось, что Аня очень живо водит зеленый «жук» — не новый, роскошный, а старый, бог весть какого лохматого года выпуска. По дороге она мне ничего не сказала, оправдавшись тем, что новость серьезная, что ее нужно выслушать только с чистой головой и бритыми подмышками, выпив рюмку «бехеровки» и закусив красной икрой. Она сама все это купила, подарила мне гель для душа с запахом жасмина и шампунь из эфирных масел и козьего молока, повесила в машину три ароматизатора, и мы поехали ко мне.
В моей квартире есть два плюса: она огромная. Но она в таком запустении, что мне иногда страшно приглашать гостей —
