Лесь с Ильинки-улицы - Валентина Ососкова

Лесь тоже налил себе чаю, присел рядом и ничего не ответил, думая о своём, о паранойи. Ну и ещё, с опаской, об отце-настоятеле – он, конечно, благословил Леся сегодня ночевать вместе с Рюриком тут и явно знал о истории мальчика даже больше, чем тот рассказал… Но Лесь всё равно перед ним как-то робел и плохо верил в весёлый истории и фразы, о которых рассказывала Лена.

… Из кухни появилась повариха, тоже села чай пить, расспрашивая Рюрика о родителях, но Лесь в разговор не встревал, довольствуясь возможностью грызть печенья в неограниченном количестве и переписываться с Тошей. Потом Рюрик засобирался на службу, Лесь от нечего делать пошёл с ним – в храме хорошо думалось. С Тошей он уже всё обговорил, его мама, как друг написал, «прыгала от радости»… С определившейся на ближайшие две недели жизнью на душе стало как-то легче смотреть вперёд.

Перемигиваются на сквозняке свечи. Народу немного, за подсвечниками никто не следит, поэтому почти со всех свечек воск капает с методичностью метронома – видел такую штуку у Рюрика Лесь, метроном ритм отбивает, когда играешь на гитаре. Один из алтарников размеренно что-то читает, бабушки присаживаются на лавки, стоящие вдоль противоположной алтарю стены.

Того странного мужчины не видно, наверное, вовсе ушёл, а встреча с ним – единственное, чего Лесь сейчас опасается. Поэтому мальчик тоже присаживается на лавку недалеко от чтеца, пытается вслушаться в полузнакомые слова церковнославянского языка, но они проплывают мимо, мимо…

Мягкие, расплывающиеся в светящиеся пушистые шары огоньки свечей мигнули и смазались. Голова Леся откинулась назад, упираясь затылком в стену, рот приоткрылся, и мальчик заснул. Шутка ли, почти всю ночь не спал, негде было, бродил по Арбату и окружающим его улочкам, дошёл аж до Храма Христа Спасителя… Дремал урывками, а днём и вовсе не до того было, встречался со своим двоюродным братом – старшим сыном тёти Тани. Тот всё расспрашивал, как да чего, почему не приезжает, что Лесю, понятное дело, не нравилось, и приходилось ему изворачиваться как только можно.

После непростого разговора Лесь для успокоения помотался по Москве, в который раз мысленно благодаря маму, уговорившую его в своё время оформить постоянный проездной; поспав полчасика в Коломенском парке на прогретой солнцем траве, Лесь проснулся от смски Рюрика и поехал к Лене за зарядкой. Ничего удивительного, что сейчас, после нервной встряски и вкусного чая, его снова сморило… В конце концов, у него так постоянно случалось: опасность и расслабленное спокойствие чередовались не хуже полосок на зебре. Сегодняшний день, в общем-то, ничем не отличался от многих предыдущих. Все они были по мелочам разные – но по сути похожие.

… Сны были неприятные – с погонями, ненавистными и страшными воротами Центра и сегодняшним «захожанином», внешность которого, правда, Лесь так и не приметил. Прежде чем мальчик проснулся, ему показалось на миг, что и наяву над ним склонился этот странный мужчина, только в полумраке невозможно было разглядеть, так ли он похож на папу, каким показался в те первые мгновенья его голос, но тут Лесь обнаружил, что свет в храме давно уже горит вовсю, а Рюрик трясёт его за плечо:

– Вставай, помазание… А потом иди-ка на чердак и ляг нормально.

Лесь протёр глаза, зевнул в кулак и решил не спорить. Помазание так помазание, в частях службы Лесь мало что понимал…

– Ты только разбуди меня… потом, – шепнул он, но Рюрик только хмыкнул, и Лесь с обидой понял, что парень его не разбудит…

«Ну и ладно, сам проснусь…» – упрямо подумал Лесь, устраиваясь на матах на четвёртом этаже. Прямо над ним в мансардное окно было видно ещё только начинающее темнеть небо. Подумал и…

И, разумеется, проснулся только часа через полтора, когда небо в окне было уже тёмным, а Рюрик сидел рядом, наигрывая что-то мяукающее на губной гармошке. На полу горели три свечки-«таблетки», над одной из них, на подставке из проволоки, грелся небольшой чайник, от которого пахло зелёным чаем, а рядом с Лесем валялся, слава Богу, его рюкзак. Нет, нельзя его больше оставлять в кабинете, надо с собой всегда носить…

– Привет, – оторвался от гармошки Рюрик. – Посмотри, какая красота: ночь, чай, губная гармоника… Станет потемнее – вылезу на крышу посидеть. У ног раскинется город, а небо покажется таким близким, что можно протянуть ладонь и дотронуться до звёзд, сверкающих совсем рядом отблесками лунного света на небесных волнах… – голос стал мечтательным, так что Лесь едва удержал обидный смешок: уж больно потешный вид был сейчас у Рюрика. Тот что-то заметил и снова перевёл взгляд с окна на мальчика: – Туве Янсон читал?

– Ну, читал.

– И как, я похож на Снусмумрика?

Лесь с сомнением оглядел парня с несуразно-большой для как будто детского лица бородой, гладко выбритыми висками и хвостом вьющихся волос…

– Скорее на Муми-тролля, – фыркнул мальчик.

– Ничего ты не понимаешь, – искренне обиделся Рюрик. – А ещё наблюдательный… Слежку, небось, за собой регулярно обнаруживаешь…

– Не регулярно, – настал черёд обижаться Лесю. – Но было. Мне хватило одного раза!

– Одного раза – чего? Что, кстати, случилось-то, когда твою маму опять забрали? Ты после этого ещё более нервный стал… Ну, чем в тот раз.

Лесь сел и некоторое время молча пялился на огоньки свечей, по привычке подтянув к себе рюкзак, на котором сбоку красовался свежий шов, по-мальчишески неаккуратный, чёрными нитками. Потом буркнул:

– Расслабился, пока мама со мной была, не успел сообразить, что всё опять по новой… Вот и попался.

Глава 8. Твердыня Чёрного Властелина (Второй рассказ Леся)

Не игрушка – пистолет,

Да и страха больше нет…

После звонка Максима Лесь понёсся на перекрёсток во весь дух, только кеды засверкали. Даже Тоше не успел толком ничего сказать. Машину маминого… а, ладно, называем вещи своими, взрослыми именами: машину маминого ухажёра Лесь заметил почти сразу, но привычной уже неприязни не испытал.

– Давай, садись, – завидев мальчика, поторопил его Максим, садясь за руль, на ходу убирая в карман мобильный, по которому только что звонил. Мотор он не заглушил, поэтому стоило Лесю усесться на переднее сиденье и пристегнуться, как Максим сразу тронул машину с места.

– Мы куда? В больницу? – поинтересовался Лесь, вертя головой по сторонам.

– Ага, – рассеянно отозвался Максим, гоня по улицам, так быстро, что Лесь даже не успевал сориентироваться. Только мелькали мимо дома, вывески, другие автомобили, светофоры, повороты и перекрёстки, объезды, дворовые «дублёры» проспектов, указатели… Лесю почти дурно стало от этого мелькания, хотя папа гонял – там, в родном городе – ничуть не медленнее.

Стараясь отвлечься от этого дорожного калейдоскопа, Лесь повернулся к Максиму:

– А что с мамой-то?

– Да ты таких терминов не знаешь, – отмахнулся тот.

Лесь обиделся: неужели так сложно объяснить? Но Максим, кажется, совсем забыл себя в тринадцать лет и не понимал, как это неприятно, когда от тебя так отмахиваются: маленький, мол, не поймёшь умных взрослых слов. Настроение расспрашивать отпало, везёт – и ладно. Мама-то всё объяснит.

Обняв рюкзак покрепче, Лесь зажмурился, повторяя про себя: только бы с мамой ничего серьёзного не случилось, только бы с мамой ничего серьёзного не случилось, только бы… Богу ведь несложно, совсем несложно сделать так, чтобы с мамой всё было нормально!

На долгое время в машине воцарилось молчание. Максим, в отличие от многих водителей, не включал радио или плеера и гнал в тишине, насколько вообще гнать позволяли московские забитые дороги. Лесь в обнимку с рюкзаком задремал, укачанный мельканием машин, указателей, тревогой за маму и отголосками тревоги за себя, которым он, впрочем, не придавал значения – ну кто его перехватит при такой гонке «из пункта А в пункт М», к маме, то бишь? Максим, словно прочитав его мысли, вырвался на относительно свободный участок дороги и ещё больше разогнался.

… Но постепенно бег «лошадиных сил» замедлялся, видимо, цель поездки была близка. Разбуженный толчком от остановки машины, Лесь очнулся от дрёмы, позёвывая и по привычке прижимая к себе рюкзак.

– Пойдём, – позвал Максим, успевший первым вылезти из машины и уже стоящий со стороны «штурманского» места.

Лесь выбрался наружу, ловко спрыгнув мимо не просыхающей лужи у сливной решётки, и огляделся. Впрочем, оглядываться ему пришлось на ходу – Максим его, как маленького, крепко взял за руку и потянул за собой в сторону пропускного пункта рядом с глухими воротами. Ворота напомнили Лесю почему-то въезд в средневековый рыцарский замок и ещё что-то, но воспоминание мальчик ухватить не успел: Максим втащил его в пропускной пункт, а там их уже ждал улыбчивый старичок, сухой, как балерина, и обрадовавшийся Максиму, словно тот был его любимейшим внуком. Улыбочка его, правда, была какой-то дежурной, резиновой – точнее, полиэтиленовой, как одноразовые перчатки.