Сімъ побѣдиши - Алесь Пашкевич

   Молчание царицы не придало спокойствия Ивану. 

   — Позови Висковатого, — попросил он. 

   Глава посольского приказа и царский летописец отвечал путано и встревоженно: 

   — Измена, государь! Многие не целуют креста, иные поразъехались... Сильвестр и Адашевы отказались, лукавят-выжидают... Брата твоего по московским хоромам возят, шепчутся... 

   — А Курбский? 

   — Да не видать его как-то... 

   У Ивана гневом вспыхнули глаза. Он, гортанно простонав, поднялся с кровати и показал пальцем на скипетр. Опираясь на него, медленно поплелся из опочивальни. На ступенях постельничий Матей набросил на его плечи кафтан и хотел было поддержать за локоть, но царь оттолкнул слугу. Висковатый следил за обоими в приоткрытые двери, но пойти следом не решился. 

   С десяток бояр в тронном зале утихли. А Иван, собравшись с силами, улыбнулся, неспешно осмотрел всех и начал с вопроса: 

   — Что замолчали? Вижу, трон царский еще пустует... — уверенно подошел к нему, погладил золоченого византийского двуглавого орла над изголовьем спинки, постучал по широким костяным подлокотникам. — Оглохли, что ли? Спрашиваю, чего трон пустует?! Где Владимир, брат мой? — Царский голос насыщался злостью. — Что, руки свои алчные погреть решили?! Сын мой единокровный вам не по сердцу?! Как псы поганые рвать тело мое собрались?! — Он опять ехидно-плутовато улыбнулся и, хоть и уставший, с видом победителя сел на трон, продолжив уже спокойнее: — Сами запомните и стае своей передайте — великий царь Иван Васильевич умирать передумал и всех вас еще переживет. И в честь своего выздоровления приказывает в следующее воскресенье собрать царский обоз в богомолье к Белому озеру, в Кириллов монастырь. А теперь... — Иван встал и еще раз строго осмотрел присутствующих, — вон с глаз моих! А ты, Матей, — сказал, уже возвращаясь в опочивальню, — разыщи дружков моих, Адашева с Курбским, да о выправе поведай. Да караул в Кремле усиль, из самых преданных. 

   — Усилил, государь, третьего дня без приказа усилил.

   По разным причинам царь уезжал из Москвы. В своих горьких молитвах он обещал в случае выздоровления пожертвовать монастырям земли и золота да податься в богомолье. Но было и другое, то, что поедало бессонными ночами и беспокойными днями: неверные бояре, измена близких друзей (потому и взял с собой Адашева с Курбским, к которым уже доверия не имел — хотел держать перед глазами). И змеями жалили невеселые известия гонцов: взбунтовалась Казань, погибла тысяча сторожевого полка, а непокорные казанцы начали даже возводить в сутках перехода от города новую крепость... Зашевелился Крым, Ливония нарушает границы... 

   В дороге, истомленный горькими думами, он проваливался в сон, и за ним, хрипя и пыхтя горячей пеной, неслись вскачь красные кони. И он уже вовсю гарцевал на них, и спросонья шептал молитвы, но слова их были тяжелыми, они не могли, как молвил при встрече седой как лунь Максим Грек, подняться к богу. 

   — Вижу, — произнес старый монах, — как злость и гнев тебя гложут. Всякий человек, учил еще апостол Иаков, да будет скор на слышание, медлен на слова, медлен на гнев, ибо гнев человека не творит правды Божией... 

   Однако могучий красный конь нес Ивана вперед — туда, где неспокойный горизонт утопал в дымах и неизвестности. А богомолье закончилось трагедией: погиб-утонул малыш-наследник Димитрий... И царь впал в новое предчувствие — предчувствие проклятия на его род. За грехи, возможно, отца, бросившего свою венчанную жену, «бесплодную смоковницу» Соломониду, в монастырь и с новой родившего его, Ивана. 

   Но царь гнал прочь тучи тревожных дум и яростно сеял семя свое в лоне Анастасьином, однако всходы были редкими и слабыми — рос неказистый сын Иван, третий, Федор, имел помутненный разум, а три дочери умерли младенцами. 

   И на ратном поле зрела гроза: казна обеднела, даже ливонцы не спешили пополнять ее своим серебром. Новое посольство от дерптского епископа приехало в морозную Москву просить об отсрочке выплаты, но Иван не принял его. Он приказал выгнать протестантских собак из города и поручил Адашеву готовить поход. 

   Опять полилась кровь. В этот раз ливонских христиан истребляли нанятые в царское войско татары под предводительством казанского хана Шах-Али. И снова застонали небеса, и жгли веси, и вырезали детей из лон материнских, и насиловали насмерть женщин, а на тех, кто еще силился убежать, охотились, как на волчиц... 

   И сдалась Нарва, и пал Дерпт, и было перемирие, и в глазах нового Александра Невского заплескались балтийские волны, к которым вот-вот выйдет его царство — но пробудились соседние Великое Княжество и Польша. Не прошло и года, как рыжий лис гроссмейстер Кетлер сговорился с королем Сигизмундом и был по-братски принят в Вильно. И в августе 1560 года виленский воевода Николай Радзивилл Черный с войском вошел в Ригу. Адашевские шпики доносили Ивану, что Кетлер намеревается соединить Ливонию с Великим Княжеством и передать Радзивиллу крест и орденскую мантию, однако московским полатям было не до них… 

   В жаркий август того же 1560 года от Рождества Христова умирала в тяжких муках царская жена. Его единственная человеческая радость и утешение. И на его потухших глазах отошла она к Господу. 

   — Вы все ответите за это! За все ответите... — шептал царь над мертвой Анастасией и гладил еще теплую чернявую прядь волос. Стонал и шептал: — Все-все... 

   5.

   Очередное лето выдалось жарким и дымным. Горели леса, дома, хлеб. Адская удушливая паутина затягивала города, и он отчаянно носился по стране, проводил оперативки и совещания, раздавал нагоняи всем — от лесничих и губернаторов до премьера, сам работал с пожарными, а когда поднимался на вертолете — в глазах плыли красные круги. 

   — По сведениям спецслужб, красных петухов нам подбрасывают... — сказал уставший и постаревший Керзон, вытирая со штанов сажу. — Если не будет других установок, проведем показательные суды. 

   — Кого подбрасывают? — не понял президент. 

   — Поджоги, говорю, по донесениям — спланированы. 

   — А... Петухи красные... Да это уже кони, а не петухи! Тысячи домов ляснули! А леса сколько! Кто компенсирует, откуда деньги брать? Что людям... — он не смог договорить. Трап неожиданно прыгнул в сторону, перед глазами проплыл красный живот вертолета, стало тяжело дышать. Президент упал на руки испуганного председателя Службы госбезопасности и уже не помнил, как его обступили врачи и как вертолет направился к столице… 

   И вот он перед выбором, к которому шел не один месяц. Шутка ли — оставить страну на девять месяцев без присмотра! К медикам он тоже особого доверия не имел — не задавят ли пуповиной… Но сеанс, как окрестили ту процедуру-операцию, призван был придать ему силы и омолодить организм. 

   Начиналось же все казенно. Когда врачи поставили президента на ноги, утром в его кабинет, размерами похожий на хоккейное поле, только вместо льда лежал канадский паркет, постучал помощник Жокей, мягко приоткрыл дверь и нежно выговорил: 

   — Приветствую вас, господин президент... Разрешите зайти?.. 

   — Что у тебя? — Мороз неохотно оторвался от чтива. — Ты что бумагу изводишь? Завалил меня этими записками... Глаза мои хоть пожалел бы! 

   — Простите, я бы не беспокоил, но тут без предупреждения Керзон просится... 

   — А ему чего? 

   — Не могу знать. Сказал, что по номеру ноль... 

   Так кодифицировали сверхсекретные переговоры, которые без свидетелей вели чиновники с президентом. Разумеется, те, кто имел доступ. 

   — Запускай. 

   Помятый жизнью, службой и природными катаклизмами, но в сияющей оправе из нескольких рядов орденов и в новеньком генеральском мундире, Керзон бросил на помощника ревнивый взгляд и, сам закрыв массивную дверь, процокал к столу, там выпалив: 

   — Здравия-желаю-товарищ-главно-коман-дующий! 

   — Да потише ты!.. Садись. 

   Керзон напряженно смотрел на президента и не шевелился, пока тот не отложил распечатанную страницу и не вздохнул: 

   — Глаза скоро вылезут… Давай, что у тебя? 

   Председатель Службы государственной безопасности вскочил и залепетал: 

   — Товарищ главнокомандующий! Я имею радость доложить вам, что в результате проведенной нами работы и соответствующих мероприятий… имеем в результате… хотим предложить вам… поскольку проверка проведена многопланово, проходила операция в сверхсекретном режиме… — он неожиданно для себя сбился и окаменел. 

   — Да не трынди ты, — снова вздохнул Мороз. — Толком можешь сказать? 

   — Так точно… — Керзон вытер о лампасы вспотевшие ладони. — В нашем секретном центре добились неслыханного! Имею в виду операцию «Плацента»… Проведена операция, после которой пациент помолодел на тридцать лет!