Служанка фараонов - Элизабет Херинг

В один из ближайших дней во дворец прибыл гонец из храма Птаха. Он принес известие о том, что молодой царь, а с ним еще несколько его товарищей убежали из-под стражи.

Сама я не видела этого гонца и не знала, с кем еще, кроме царицы и Верховных уст, он говорил. Однако во дворце тонкие стены, а вокруг слоняется много подслушивающих и болтающих.

Рассказывали, что царица Хатшепсут не спала по ночам, у нее под глазами лежали глубокие тени. Но когда озабоченная кормилица осмелилась заговорить с ней, она усмехнулась:

– Я не сплю из-за храмов моего отца Амона. Каждую ночь я думаю о том, как я возведу новые и украшу уже построенные еще более богатыми драгоценностями.

– Ты думаешь, госпожа, что тогда Он скорее защитит тебя? Что Он держит над тобой свою руку и не допустит твоих врагов? – А когда царица изумленно посмотрела на Аменет, та заговорила более настойчиво: – Часто тот злейший враг, кого считают лучшим другом!

– Это относится к Сенмуту? – вспыхнула царица, и гневная складка перерезала ее лоб. Но затем, сдержав себя, она приказала: – Уведи детей!

Через несколько недель снова прибыл гонец и сообщил, что сын Исиды и его товарищи вернулись – они охотились в пустынных горах. И рассказывали, что царица промолчала, когда ее спросили, что же следует предпринять, а Сенмут распорядился сделать запоры на воротах храма крепче, а его стены выше; товарищей же царя сослать в рудники.

Туда, где был мой брат? Мой брат Асса? И разве старый жрец не пообещал заступиться за него?

Когда я спросила его об этом, он ответил:

– Я справлялся о нем. Узнал, что его доставили на рудники, где добывают бирюзу. Там у меня есть друг, он несет службу в храме Хатхор, повелительницы бирюзы. Я ему написал.

Ответ пришел не скоро. Он гласил, что Асса убежал. Было ли это утешением? Моя мать в этом сомневалась. Разве можно забыть об ужасах пустыни? А племена, жившие в песках, у которых он, может быть, попросит убежища, примут ли они его как друга или убьют как врага?

Потом прошло много, много времени. Сенмут был в разъездах. Ему приходилось ездить в каменоломни и следить за постройкой храмов – и не только в царском городе, но и тут и там – по всей стране.

Небем-васт вышла замуж за сына садовника. Хотя она продолжала приносить букеты и фрукты для нашей госпожи (а для нас каждый раз полный мешок новостей), она сама больше не прислуживала, и ее сменила другая девушка. Странно было делить каморку с новенькой, которую теперь уже я вводила в ее обязанности, давала ей наставления и даже распоряжения.

Теперь не только в храме Амона, но и в самом дворце на меня перестали смотреть как на проданное в неволю существо, стоявшее на самой нижней ступеньке этой высокой лестницы и страдающее от произвола всех и всякого. Случилось даже так, что через некоторое время я стала запевать в хоре, потому что заболела та девушка, которая возглавляла его до сих пор; бог же, когда жалует эту службу, заботится не о происхождении и чине, а о чистоте и благозвучии голоса.

Все же руки у меня дрожали, когда я впервые подняла их перед собой, чтобы жестами вписать в воздух свою песню, а в горле как будто застрял камень. Так продолжалось до тех пор, пока я не заставила успокоиться громко стучавшее сердце, а потом вознесла до слуха богов рвавшуюся из моих уст песню.

Все ли они прислушивались к тому, о чем пело столь юное создание? Не только Амон, владыка престолов, не только Хатхор, его возлюбленная, но и великая мать богов Мут, и трижды священный Тот? А может быть, и все Девять богов царского города?

Во всяком случае, меня слушали Нефру-ра и Аменет, Абет и Унас. Когда девушкам надоедали уроки молодого писца, которые тот давал в отсутствие Сенмута, они часто звали меня спеть им. И даже Унас больше не смотрел мимо меня, а улыбался, когда я кончала песню.

Однако самые большие изменения произошли в жизни моего брата и нашей матери.

Мой брат Каар был в свое время куплен одним богатым человеком, имение которого находилось в южном предместье. Он приставил Каара изготовлять кирпичи, и брат изо дня в день придавал форму кирпичей тому влажному илу, который откладывала Река во время ежегодных подъемов. Работа была тяжелой и однообразной, но Каар был таким же добросовестным и неутомимым, как наша мать. Кирпичей он делал больше, чем другие, и никогда не роптал. Это, наконец, заметил хозяин, а он оказался великодушным человеком, какие встречаются редко. Он стал засчитывать моему брату кирпичи, которые тот делал сверх положенной меры, и таким образом дал ему возможность за несколько лет заработать себе желанную свободу.

В конце концов хозяин уступил Каару в аренду маленький клочок земли, на котором тот сумел построить хижину и разбить сад. Больше того! Каар был ловким и умелым и научился делать не только кирпичи, но и глиняные тарелки и кувшины. Он сам построил печь для обжига и теперь на свой страх и риск продавал на рынке не облитые глазурью кувшины для воды. Их с большой охотой покупали крестьяне, потому что даже в самую сильную жару вода в них остается удивительно прохладной.

Каар трудился с утра до ночи и изготовил, наконец, столько кувшинов, что подвязал их горлышками вниз под плот и отправился вниз по Реке. Он добрался до той гавани, откуда изделия из Страны людей уходили в чужие земли. Там за хорошие товары, сделанные без изъяна, можно было получить больше, чем на рынках камышовой страны. А когда он вернулся назад с несколькими купленными им ослами, тащившими на спинах зерно, тогда уж он смог выкупить и взять к себе нашу мать.

Наша мама! Годы на чужбине рано состарили ее, так что управляющий царскими амбарами, которому она подчинялась, посмотрел сквозь пальцы на ее уход и не потребовал за нее слишком высокую цену.

Каар попросил меня помочь в переговорах, но мне даже не потребовалось обращаться к Аменет, чтобы она замолвила словечко.

Брат задрожал, когда у него в руках оказался документ, возвращавший ему нашу мать; я тоже не могла сказать ни слова. Потом я неожиданно вырвала свиток у брата и побежала вперед, так что он едва смог меня догнать.

А потом мы стояли, переводя дух, перед матерью. Сначала она не сообразила, чего мы от нее хотим. Но когда, наконец, она начала понимать, то бросилась Каару на грудь, и ему пришлось поддержать ее, чтобы она не упала.

Вскоре после этого Каар привел жену. Она была дочерью бальзамировщика из Западного города и обеспечила ему покупателей, потому что ее отец заказывал ему большие кувшины для внутренностей покойников. Брат вскоре научился делать их очень искусно и украшал головами четырех детей Хора, так что все вокруг хвалили его товары, и дела его шли хорошо.

А когда у брата стал подрастать первый ребенок, тут и наша мать, наконец, научилась языку людей, ведь маленький Сенеб был к ней очень привязан и все время болтал с ней. Вместе с ним она входила в мир слов, перед которым так долго и упорно держала на запоре уши, уста и сердце.

Год за годом Река выходила из берегов. Она становилась широкой, как море, а затем отступала назад, оставляя черный, плодородный ил в садах и на полях. Солнце ежедневно всходило на небесах, и Амон-Ра, владыка престолов, посещал свою землю. Под его лучами давало всходы и вырастало то, чем жили люди. Но и они не сидели сложа руки. Люди рыли каналы и поднимали воду на те земли, которые Река не могла увлажнить, так как они лежали слишком высоко. Они отвоевывали у красной, пыльной пустыни одну пядь земли за другой и теснили Сета, злодея Сета, бога ненависти, убившего собственного брата, все дальше и дальше в его унылые владения.

Мне все же казалось, что власть Сета простирается не только на львов и пантер в горах пустыни.

Но однажды – я не знаю, сколько раз Река заливала землю с тех пор, как ее коснулась моя нога, во всяком случае, я давно уже перестала быть ребенком: проходя по двору, я чувствовала на себе взгляды пажей, слышала за своей спиной шушуканье и заливалась краской, – так вот, однажды Аменет послала меня зачем-то на кухню.

Выйдя из дверей, я уловила странную музыку, какой никогда раньше не слышала. Я пошла на звук и увидела, что в части двора, обращенной в сторону города, куда днем имел доступ народ, собралась толпа. Может быть, это зеваки, которые порой приходили туда, чтобы поймать взгляд Доброго бога? Но ведь сегодня не праздничный день, когда царица обычно показывалась на балконе.

Никто не признается по доброй воле, что его мучает любопытство. К тому же я знала, что Аменет станет браниться, если я слишком долго задержусь. Но могла же я незаметно сделать небольшой крюк через внешний двор и посмотреть на музыкантов.

Их было трое. Один – старый мужчина, по-видимому, слепой. В руках он держал инструмент, каких я еще не видела. Натянутые на нем струны издавали совсем не тот нежный звук, что арфы в храме Амона. Нет, инструмент звучал резко и возбуждающе. Даже голос певицы странно будоражил душу. Если наше пение выражало благоговение, почитание, самоотречение, то здесь во всем: в звучании струн, в звуке голоса и в страстных жестах – был бурный протест и упоение радостью. Я хотела, не останавливаясь, пройти своей дорогой мимо музыкантов и не смогла. Все пленяло меня: пестрые одежды, незнакомые звуки, бородатый старик и, не в последнюю очередь, третий в группе – молодой мужчина, взмахивавший бубном.