Азюль - Автор неизвестен

Я дал. Повернул ключ, нажал сцепление, первая и на газ. Машина рявкнула и, чихнув два раза от смеха на меня, заткнулась. Пришлось повторить. И вторая и третья попытка оказались похожими. Юра кричал, как резаная свинья, что я ничего не понимаю. Леня хохотал до упада. Я пообещал Юре, что, если он не замолчит, то отберу у него бумажку и высажу из машины. На четвертый раз эта тачка наконец завелась и поехала. Машина шла с маленькой скоростью. Я был доволен и медленно поворачивал руль. Юра был доволен в пять раз больше, так как считал событие своей заслугой. Минут через несколько надоело, и мой инструктор по вождению скомандовал: «Тормози». Я повернул руль и направил Форд в специальный закуток, где ему и предстояло стоять. Этот загончик заканчивалсь небольшим, под полметра деревянным забором, за которым чернела пустошь. Авто неуклонно приближалось к этому заборчику, моя голова была занята мыслями о том, как его затормозить.

— Тормози!!! — нечеловеческим голосом возопил Юра, но уже было слишком поздно. Мы врезались в препятствие, сломав его. Машина заглохла сама.

— Идиот!!! — верещал Юра. — Идиот!!! Я же сказал тебе — тормози!!!

— Сам идиот!!! — закричал я ему в ответ, — ты мне рассказал, как заводить, а как тормозить? Как тормозить, ты рассказал!!!

— Педалью, дурак!!!

— Сам дурак!!! Какой педалью?

Леня, сидящий сзади, умирал со смеху, скорчившись от припадка веселья. Юра разражался бранью, а я подключился к Лене и хохотал. Через пару минут, прийдя в себя от бурных эмоций, мы вернулись в лагерь.

Юра шел по коридору с видом павлина, который имея старый потрепанный хвост, считает его лучшим в мире. Казалось, что он шел и искал повод всем встречным рассказать о таком удачном, умопомрачительном приобретении. Но ни турки, ни югославы, ни индусы не проявили должного интереса к происходящему. Увидев шедшего по корридору Разу — одного из дружественных афганцев, Юра быстрым шагом подошел к нему и спросил:

— Ну, Раза, как дела?

— Ничего, — ответил тот, не чуствуя подвоха.

— Чем занимаешься? Как здоровье?

— Ничем. А ты чем?

— Да вот, хожу, — Юра сделал неопределенный жест. — Скажи, Раза, как бы между прочим поинтересоволся он, — у тебя есть машина?

— Машина? — удивленно посмотрел тот. — Да нет, нету. А чего тебе?

— Да ничего. Я вот тут машину купил. — Сообщил Юра, делая такой голос, будто он покупает машину каждый день, и это ему не радость, не тяжесть, а обычное дело. Полностью удачно сыграть у него все же не получилось, и голос предательски дрожал от возбуждения.

— Машину? — Раза спросил заинтересованным голосом и добавил. — Форд желтый.

— Да. А ты откуда знаешь? — удивленно уставился на него Юра.

— Так мужик там всем предлагал, но на ней ТЮФ закончился, ездить нельзя.

Юра весь побелел и его голос по ребячески задрожал.

— Почему нельзя ездить? Я ездил и ничего.

— Ничего, пока полиция тебя не поймала.

— А… мне наплевать на полицию, — Юра, как обиженный петушок пошел дальше.

Вечером я рассказывал Кате в лицах все происшедшее, и она хохотала до упаду. То, что Юра дурак, было давно и всем понятно, но зачем это каждый раз подчеркивать?

Зачем немец подарил Юре машину? Очень просто. Есть в Германии такая хитрая штука, и называется она ТЮФ. Означает это что-то типа техосмотра, который каждая машина должна проходить раз в пару лет. Если все в порядке, то катайся еще, а нет, так нужно чинить. По закону машина без ТЮФа ездить не может. На очень старых машинах пройти осмотр почти невозможно, а ремонт стоит жутко дорого. Машину проще выбросить. Но и это тоже не просто. Нужно тащить на специальную свалку под звучным названием «шрот» и платить несколько сотен марок за перевозку и пользование свалкой. Вот умельцы и находят выход. Кто продает или отдает на запчасти, а мужик этот решил сделать особенно хитро и подарил азюлянту. Теперь у него нет машины, а есть бумажка, что она продана. Нашел, короче, дурака.

Следующие дни прошли в общем спокойно, если не считать истории с Юриной машиной. Ему все знакомые поочередно объясняли, что он — дурак, и почему конкректно. А дурак человек этот, потому что эту машину нужно регистрировать, а для этого требуется новый ТЮФ и страховка, стоившие денег. Юра в конце каждого разговора заявлял, что мы — идиоты, а он орел, все и сам знает и во всем разбирается. И вот во вторник история разрешилась, причем так, как мы и предполагали. Мне даже довелось приложить руку ко всему этому.

Накатавшись в очередной раз по лесу, Юра вырулил назад к лагерю. Мне уже несколько раз доверяли управлять ею. Попугав своих спутников до смерти рулениями на деревья, съездами в обочины, в том числе и чуть не свалив все авто в речку, я уже знал более или менее, куда поворачивать руль. Перед лагерем попросил у Юры покрутить еще и сделал кругов пять по площадке. Потом поставил тачку в закуток, мы с Юрой вылезли. Леня посидел еще и тоже решил напоследок сделать кружок. Решение оказалось почти роковым. Он завел и выехал к шоссе, только стал разворачиваться, как вдруг к нему устремились две зеленые машины с мигалками и надписями «Polizei». Мы стояли метрах в тридцати и смотрели на разворачивающееся события. Полицейские, вытащив пистолеты, окружили Форд и стали требовать Леню наружу. Тот вышел. Его резко повернули и, оперев руками о капот, обискали. Потом принялись чего-то выяснять. Поняв, что теперь наш выход, я и Юра прогулочным шагом, не проявляя острого желания участвовать в действии, подошли к группе собравшихся. Леню, не сумевшего, видимо, разумно втолковать чья эта машина и что он в ней делает, уже облачали в наручники. Мы пришли на помощь и между нами и полицейскими завязался увлекательный разговор, в итоге которого выяснили, кто владелец, как он владельцем стал и почему такой дурак, что им стал, и какое, собственно, отношение имеет ко всему делу Леня. Полиция объяснила Юре то, что мы втолковывали битые три дня: ездить на машине на этой по германским законам нельзя. Нельзя! Это полиция говорила, а ей не скажешь, что тебе на нее наплевать.

Я поинтересовался, с какой стати они сюда прислали два наряда и брали Леню, будто он — целая банда террористов. Они объяснили, что мимо проезжал какой-то добрый человек и ему показалось странным, что здесь, рядом с азюлянтами, разьезжает машина. По простоте душевной снял он трубку телефона в своей машине да и брякнул в полицию на всякий случай.

Полиция отобрала ключи и, сообщив, что еще объявится для продолжения знакомства, удалилась восвояси. Наша компания отправилась в лагерь для дальнейшего азюлянтствования. Юра выгдядел так, будто его побили собственной машиной по голове, перестал петушиться и ходил со слезами в глазах.

— Ну, они все — идиоты, — каждые пять минут констатировал он без дальнейших комментариев. Они в данном случае были совершенно излишни.

В отличие от Юры, я от таких кардинальных заявлений пытаюсь воздерживаться. Однако, столкнувшись с явлением в немецкой жизни обычным, но на себе испытав его в первый раз, я позволил себе пофилософствовать об этом, ожидая Катю, как обычно проводящую время у афганцев.

Нас, граждан бывшего Советского Союза, учили долгие годы подражать образу Павлика Морозова — великого пионера — героя, отправившего отца под расстрел только за то, что тот хотел сберечь мешок зерна и не оставить сына голодным. Павлик поступил не просто по зову душевному и из желания сделать папе приятное, а потому что тогда в государстве были определенные установки, которые мальчик и хотел блюсти. Вся машина государственного воспитания твердила, что настоящий гражданин, увидевший творящееся безобразие, должен пойти и доложить кому надо. А что делали мы в свою очередь? Воруют рядом — хорошо! Значит человек «умеет жить»! Творится безобразие, так пройдем побыстрее мимо. Чтобы нас не задело. Единственно, кто стучал, так или патологические случаи, или те, кто это делал по той или иной выгоде или принуждению. В народе укрепилось твердое мнение, будто стукач — это враг народа. И «народная мудрость» в этом есть и очень глубокая: если я закрою глаза на соседа, который ворует, то и он ничего не скажет, когда ворую я. Такое представление стало идеологией целой страны. И что мы, несчастные, потрепанные азюлянты увидели здесь, в Германии? Думали, что демократия — это такая штука, когда делай, что хочешь, хоть на голове ходи, и всем до тебя дела нет. Ну, может в какой-нибудь Америке оно и так… Но здесь, в старой Европе, все как раз наоборот. Местная демократия строится, в свою очередь, на стукачизме. Идет человек по улице, идет прямо, не дергается, так значит все в порядке. Но вот он возьмет и встанет на голову, даже мешать никому не будет. И тут же побегут доложить. Непорядок. Зачем человеку нужно на голове ходить? Где такой закон, чтоб на голове ходить? Или вот ездили мы себе по дворику, никого не трогали, на шоссе не выезжали, и тем более не было нам никакого дела до доброго человека, вызвавшеко полицию, а ему показалось, что ездить по дворику не положено. Вот так! А я все этот паспорт хочу! А если они всех своих стучать заставляют, у кого паспорт есть?