Азюль - Автор неизвестен

Я, вообще, не отличаюсь особой отвагой, осбенно когда речь идет о темном лесе. Но причина, поднявшая на подвиг в такой час и заставившая идти через все эти испытания страхом и морозцем была в какой-то степени уважительной. Паспорт паспортом, но жизнь продолжается и до его выдачи. К сожалению, добросердечные немцы: совершенно без иронии, а наоборот искренне, они абсолютно уверены, что создали уже для азюлянта райские условия существования и, тому просто ничего больше не потребуется до самой смерти. На самом деле, если смотреть не с ихней кирхи, а с нашей колокольни, так положение вовсе и не такое радостное, скорее наоборот. В любом случае, они не препятствуют открыто нашим личным попыткам это положение улучшить, и на том спасибо.

Для полного счастья не хватало, элементарных вещей, как — то какой-нибудь электроплитки, утюга, кастрюли и еще всяких мелочей. Так вот, рискуя здоровьем, отправился я на добывание необходимого.

Дойдя до деревни, как ни странно, без особых приключений, явился на вокзал, взял билет, и электричка даставила меня во Франкфурт. Дальше путь лежал на местный блошиный рынок, каждую субботу раскидывающийся вдоль славной речки Майн, которой, собственно и обязан город половиной своего названия. Там, по многочисленным рассказам опытных людей, и можно купить все от гвоздя до ядерной боеголовки.

Толчок расположился прямо вдоль широкого тротуара по его обе стороны и уходил вдаль так, что его другого конца и не видно. Это место приметно для всего рассказа, потому что так или инача, но любой азюлянт рано или поздно проходит его, двигаясь по пути к светлому будущему. Одни здесь торгуют, другие воруют, третьи покупают: азюлянтское разделение труда.

Столы, коробки, просто земля заменяют прилавки. Люди продающие стоят прямо рядом со своим товаром и медленно переговариваются с соседями и рассматривают краем глаза или просто нагло в открытую потенциальных покупателей. Те, кто прибыли что-то купить или поглазеть, ходили вдоль рядов не спеша и изредка прицениваясь.

Что продавли здесь? То, что и на всех подобного рода базарах: все. Полагаю, что даже в самом здоровом супермаркете нет такого выбора. В голову невольно приходит сравнение. Как сами азюлянты пытаются всучить себя Германии, так и здесь яркий выбор, просто море, море старого, мало кому нужного хлама, который тоже пытаются выдать за добро.

Новых вещей, за исключением краденого или самошитого, не видно, а всякого старья — горы. Картина весьма напоминает наши толчки за исключением того, что на местном побольше общего порядка. А так, лица продающих, как и покупающюх, даже чем-то похожи.

Вот у маленького темного и похожего на грузина мужичка лежит на брезенте, расстеленном на земле, всякая утварь. Здесь и пользованные-перепользованные грязные сковородки, кастрюля, в которой явно варили клей, почти разваленный и наверное не работающий гриль, две соковыжималки, а также еще куча всякой всячины. За барахлом «грузина» стоит стол с возвышающимся над ним навесом. Огромный, как горилла, детина с типично арийским лицом предлагает желающим и не желающим разные записи на кассетах. Половина из них ворованы, вторая половина писана на домашней аппаратуре. После детины девушка лет двадцати пяти выставила целый магазин телевизоров. Они, как не странно подключены к какой-то розетке и, что еще более странно, работают. С девушкой и телевизорами соседствует брезент, лежащий на земле, на этот раз без хозяина, но, видимо, под присмотром следующего продавца. Прямо на этом куске ткани беспорядочной кучей свалены винты, гайки, провода, трансформаторы, детали телевизоров и радио. В этом сборище технологического мусора роются несколько человек, в надежде найти чего-то…

Я вступил на территорию, которую уже окрестил в мыслях «дерьмовым Клондайком», и стал медленно, вместе с потоком людей продвигаться вдоль нескончаемого ряда. Особенностью рынка было и то, что здесь тебя никто не только не зазывал покупать товар. Куда там! Продавцы еще смотрели с презрительным видом на пришедших сюда. Прислоняешься к прилавку, спрашиваешь что-нибудь. Владелец добра смотрит на тебя небрежно, отворачивается и цедит через зубы короткий ответ. В душе назревает желание плюнуть в его морду.

В любом случае правила игры освоились быстро. Теперь уже я прохаживался с такой же презрительно-отсутствующей миной на лице, иногда направляясь к прилавку и, смотря в даль, выдавливал, почти не раскрывая губы, вопрос. Какая-нибудь наглая детина или не менее противная тетка отвечает в такой же манере. Игра неизвестно во что и неизвестно зачем продолжалась.

Кто торговал в этом богом и людьми облюбованном месте? Хватало всяких. Половина — немцы, остальную часть делят между собой турки, югославы, поляки. Занимают свое место и русские. Этих определить не сложно. На трех стоящих рядом коробках представлены обычные для русского импорта товары: матрешки, платки, иконы, хохлома, палех и прочие изделия народного творчества. Не знаю в чем причина, но полет мысли в русской торговой специализации далеко не распространяется. Единственное, правда, удивляет — атомные бомбы и их компоненты на виду не выставляют, в виду того что недавно двоих умельцев повязали. Но это только слухи, а слухи, они слухи и есть.

У одних таких русских мое внимание привлек большой немецко-русский словарик, лежавший в отдалении. Я подошел и как бы нехотя стал разглядывать прилавок, всем видом стараясь показать, что мне и дела до всего этого нет, и подошел я просто так. За коробками вросли в землю двое: мелкий мужичек лет сорока пяти с неопределенно — глупым взглядом и здоровая, выше его на полторы головы, крашенная под яркую блондинку с типичным лицом торгового работника тетка. Профессиональным взглядом определив таки мой неприкрытый интерес к «прилавку», они дружно растянули свой оскал в улыбке.

— Bitte, матрешка, — предложила тетка, явно готовая расплыться киселем, если я и вправду возьму эту матрешку или поддельную икону, которую она оценила в две штуки, причем не рублей, а марок.

— Bitte, словарик, — ответил я.

Они переглянулись, слегка удивленно, и мужик осторожно спросил, немножко побаиваясь оскорбить покупателя таким вопросом и отбить его от товара:

— По-русски говорите?

— Да. Шесть лет Геттингенского университета плюс год стажировки в деревне Петушки, — совершенно невозмутимо пояснил я природу своих знаний, продолжая сверлить взглядом словарик, дружески разлегшийся у меня на руках.

Он мне явно понравился.

— Почем? — глядя в облака, я ненавязчиво поинтересовался для начала, сохраняя на лице олимпийское спокойствие, чтобы они не дай Бог не поняли моего настроения. Я уже решил его купить.

— Тридцатничек, — с извиняющейся надеждой мужик назвал свою цену.

Она мне может и подходила, но деньги в кармане не казенные… Я положил книгу назад и стал медленно отодвигаться от них. Просто для форса. Он сейчас сам, без моих усилий цену спустит.

— Двадцать пять, — поспешно крикнул мужичек, как того от него и требовалось.

Пришлось повернуться назад и скривив лицо в одолжении сообщить:

— Двадцать и сейчас, наличными.

Сделка состоялась к взаимной удовлетворенности обеих сторон. Через метров сто, слегка поторговавшись для приличия, взял электрический утюг. Еще через несколько человек, торговавших предметами, напоминавшими скорее мусор, выкопал из утвари маленькую электрическую печку и две кастрюли со сковородкой. Собственно, ради них весь сыр-бор и затевался. Взвесив на глаз вещи, мы попрепирались с опытным в продаже поляком исошлись на взаимовыгодной цене. Во всяком случае, мне так кажется, а он может и думает, что меня надул. Нагрузившись продолжил свой поход.

Вроде все задания моей супруги выполнены и теперь хочется найти что-нибудь и для себя. Это что-нибудь, за которым я сюда и ехал, по большому счету, был какой-нибудь магнитофончик. А вот его-то и не было, точнее не было такого, какого хотелось. Но все равно потолкался еще чуть-чуть, потрепался с бывшими здесь завсегдатаями, русскими парнишками спекулянтского плана. Они точно знали, что к чему, что покупать стоит, потому что «у нас на толчке это пойдет», а чего и не надо. Потом двинулся с этого рынка во Франкфурт. В центре, рядом с вокзалом, как это и положено в нормальном европейском городе, в мелких магазинах тоже можно найти всякую всячину. Ее отличие от той, что продают на рынке, только то, что она — новая. Качество, естественно оставляет желать лучшего, но для таких отбросов-азюлянтов, как я, вполне хорошее. Здесь и нашелся двухкассетничик всего за сорок марок. По-прежнему не найденным и на рынке и вокруг вокзала был лишь немецкий паспорт. Впрочем, по общим уверениям, это было бы слишком просто и никакой романтики. Теперь удовлетворенный, я мог спокойно двинуть в лагерь, и через полтора часа уже входил в свою комнату.