По законам звездной стаи - Георгий Ланской

– Я думал, что ты первое время с ним будешь жить, – задумчиво сказал Егор.

– Да ты что, у него же семья…

Егор пожал плечами.

– Ну, Егор, ну, пожалуйста, – заныл Дима. – Знаешь, как я боюсь? У меня жизнь меняется, мне нужно будет хоть одно дружеское плечо во враждебном мире шоу-бизнеса. Не понравится, съедешь, делов-то.

– А твой Люксенштейн меня домогаться не будет? – в притворном ужасе спросил Егор. Дима рассмеялся.

– Ну, разве что немного, – пожал он плечами. – Если что, дашь ему в рыло.

– Действительно, – согласился Егор и вышел из машины. Дима последовал за ним. – Куда ему против меня? Я ж его соплей перешибу.

В магазине друзья провели не много времени. Егор быстро купил все, что ему было нужно. Выглядел он задумчивым: очевидно, размышлял о перспективах, которые сулил переезд.

– Ты наверняка будешь узнавать все новости первым, – подлил масла в огонь Дима. – На работе тебя еще больше будут ценить.

– Уговорил, красноречивый, – фыркнул Егор и несильно ткнул Диму кулаком в ребро. – Только смотри, если что не так…

– Можно подумать, тебе самому не хочется переехать! – поддел Дима.

– Не хочется. Я консерватор по жизни, мне и в моей берлоге удобно. Просто нужно смотреть вперед. В своей газетенке я ничего не добьюсь. Там нравы царят еще похлеще, чем в вашем шоу-бизнесе, как и у вас, балом правят сиськи…

Егор мгновенно помрачнел, как осенняя туча, думая о чем-то своем.

– Ты чего? – спросил Дима.

– Да так… Есть там у нас дама одна, Настя Цирулюк, дура крашеная. В башке пусто, зато уже редактор отдела светской хроники.

– Доканывает?

– Не то слово. Она, понимаешь, ко мне подкатывала с тонким намеком на толстые обстоятельства, а я ее отбрил.

– Чего так?

– Ты бы ее видел… Зато главный редактор ее хвалит, вот, мол, учитесь у Настеньки …

– Неужели такой ценный кадр? – засомневался Дима.

– Угу. Просто золото. Только пробы негде ставить. С главным она спит, вот он ее и нахваливает. Раньше, по слухам, на ее месте сидел нормальный такой мужичонка, выпивал, правда, но свое дело знал. Она полгода назад пришла, за три месяца до меня, быстренько с шефом устроила лямур-тужур, он мужичонку выкинул: мол, нам тут алкашня не нужна, а ее на его место посадил. От Насти уже все стонут, текучка жуткая, а она там ходит, дирижаблем своим вертит… На меня вот нацелилась, а я как-то не горю желанием отдаться в ее липкие ручонки.

– И что?

– Да ничего. На прошлой неделе она уже два материала похерила. Не уверен, что в этом номере все выйдет.

– Ну и трахнул бы ее, – пожал плечами Дима. – Тоже мне, подвиг… Или она такая страшная?

– Да не то чтобы очень. Все вроде при ней, иначе стал бы шеф ее на рабочем столе иметь? Вроде Маринки нашей. Тоже грудь нараспашку, на все согласна, лишь бы выгодно…

Егор снова замолчал.

Дима насупился.

– Это ты на что намекаешь? – поинтересовался он. – Что я такой же, как они?

– Ты себя с ними не равняй, – отмахнулся Егор. – Ты – талантище! А они – бездарности: Маринка с голосом унылого Чебурашки и Цирулюк, которая вообще без мозга родилась, только с основными инстинктами.

– Ну, Маринка-то не совсем уж и бездарь, – заметил Дима. – У нее много неплохих песен.

– Да ну, – скривился Егор. – Меня, с моим рафинированным эстетством, песни в духе «ля-ля-ля, жу-жу-жу, я твоя, всем расскажу» как-то не вставляют. Ты сколько октав берешь?

– Три.

– А она?

– Одну, ну полторы максимум…

– Ну вот. Так спеть, как она, и я смогу, при условии, что техника подтянет. У меня кое-какой голосишко тоже есть, только я в это не лезу. Меня и моя работа устраивала бы, если б не эта дура.

– А ты что, в своей редакции голоса вообще не имеешь?

– Имею, но стройный хор Настиных прихлебателей меня легко заткнет.

– Ну и трахни ее разок.

Егор скривился.

– Да ну… Я себя не на помойке нашел. Она уже со всеми нашими мужиками перетрахалась, кто не гомики. Васька, шофер наш, мне рассказывал, что месяц назад разложил ее в машине и хламидиоз подхватил.

Дима изобразил лицом, что его сейчас вырвет.

– Вот-вот, – раздраженно сказал Егор, – можно не только венерическую, но и СПИД подхватить. Дамочка предохраняться не приучена. В деревне Большие Васюки из защитных средств в обиходе лишь ухват и скалка. Добро бы она семи пядей во лбу была! А то ведь дура непроходимая, да еще и с гонором. Как же, приехала в Москву, всего добилась, а у самой регистрация до сих пор липовая. Снимает комнату в Митине у какой-то бабки. Я как-то ее подвозил, когда еще к ней не так плохо относился. Квартира – ужас! Хлама до самого потолка, тараканы ходят размером с кошку. Она прямо там предложила мне поразвлечься. На диване! На котором, судя по виду, померло как минимум три бабки. Я невежливо отказался, и с тех пор она на меня катит бочку. Здороваемся сквозь зубы, иногда она меня в упор не замечает. Ну, и я тоже хожу мимо с загадочной улыбкой…

– Почему?

– А что мне остается делать? Ходить и кляузничать шефу? Ночная кукушка всегда дневную перекукует. Кто ему ближе? Постоянная любовница или молодой кадр, который пока себя еще ничем толком не проявил, кроме скандала с Алмазовым?

– И что теперь?

– Не знаю, Дим, – устало сказал Егор. – Я бы на телевидение ушел. Куда-нибудь на музыкальный канал, делал бы новости…

– Так иди на MTV, – оживился Дима. – Ты же умный, талантливый, не побоюсь этого слова, опять же языки знаешь. Ты быстро карьеру сделаешь…

– Туда попасть тяжело, – вздохнул Егор. – И потом, я на телевидении никогда не работал, только в газетах, а там формат другой, мышление другое. Не смогу я свою широкую натуру впихнуть в двухминутный сюжет.

– Ты просто боишься, – фыркнул Дима.

– Не то чтобы боюсь, – возразил Егор, – просто я как ежик.

– Почему ежик? – сдвинул брови на переносице Дима.

– Потому что ежик – птица гордая, пока не пнешь, не полетит. Вот и я такой же. Меня надо пнуть, причем побольнее! Тогда я начну шевелиться.

– Может, в кои-то веки проявишь благоразумие и начнешь шевелиться до того, как тебя пнут?

– Начну, – серьезно сказал Егор. – Потому что, судя по всему, пнут очень скоро. Шеф меня до конца месяца продержит, а потом пиши пропало.

– Почему до конца месяца?

– А я рубрику веду, она как раз в конце месяца должна формат сменить. Думаю, ее Настя заберет.

Егор замолчал, глядя на куцые облака, которые неслись по небу с угрожающей скоростью. Настроение было пакостное. Диме хотелось как-то утешить Егора, но делать этого он не умел. Да и Егор вряд ли допустил бы проявление сочувствия по отношению к себе. Мальчики не плачут.

– Ладно, – вдруг весело фыркнул Егор, – поехали твою квартиру смотреть. Может быть, завтра уже переедешь.

– А ты?

– …И мы пожелаем на прощание удачи! – противным голосом выкрикнула ведущая.

– Удачи! – забухал многоголосый хор.

Антон выпрямился и задрал подбородок.

Нужно держать лицо.

Так объяснил продюсер.

В глаза бьют софиты, подвесной мостик шатается, злые красные глаза телекамер направлены прямо в лицо. Улыбайся и иди. Ты же не доставишь удовольствия этим людям? Не расстроишься, не так ли?

Он и виду не показал.

«Вот дерьмо, – думал он, удерживая на лице застывшую улыбку, – и что теперь делать? Куда идти? Где работать? На что жить?»

Согласиться на участие в реалити-шоу изначально было авантюрой.

А что делать?

На улице стояло лето, работы для молодого актера Антона Черницына никакой. Несмотря на харизматичную внешность, он регулярно пролетал мимо предложений. Максимум удачи пришелся на вторую половину зимы и весну, когда он снялся в массовке к двум сериалам, а в одном ему доверили даже толкнуть героиню и сказать: «Извините». Платили по-царски, почти пятьдесят долларов за съемочный день. Вот только мелькать перед камерой на заднем плане, делать вид, что ешь, пьешь, разговариваешь, приходилось не ежедневно. Однако даже эти ничтожные деньги позволяли удержаться на плаву. А потом пришел влажный, душный май, съемки перенесли в Украину, массовку набрали там (не везти ж ее из Москвы?!), и снова Антон оказался на мели.

Почти весь май он пробегал по студиям, ежедневно обзванивал компании, занимающиеся съемкой не только фильмов, но и рекламных роликов и даже видеоклипов. Однажды он едва не получил роль в рекламе майонеза, но режиссер предпочел статному красавцу Антону толстячка с веселой мордахой.

– Глядя на тебя, женщины будут думать о сексе, а не о салатике, – объяснил режиссер. – Но мы будем иметь тебя в виду…

Иметь в виду…

Его уже «имели в виду» во всех крупных и мелких компаниях, но так ни разу и не позвонили. В рекламе широкоплечие красавцы вытеснили худосочных ботаников-интеллектуалов восьмидесятых годов. Теперь даже актеры-хлюпики, всю жизнь игравшие замухрышек, ходили в спортзал качать железо. В ряду красавцев-суперменов Антон не очень-то выделялся. Ну, молодой, широкоплечий, с мощными руками и массивной челюстью. Но лицо невыразительное. Такое не запомнится с первого взгляда. Нужно примелькаться, чтобы, взглянув на него, режиссер сказал: «А, этот тот, который… не помню, но где-то видел». Тогда будут роли, большие и маленькие. А там, глядишь, дело и до автографов дойдет.