Еретик - Андрей Степаненко

Кастрат отвел глаза в сторону.

— На меня смотри, Северин! — заорал Ираклий. — Это я тебя на твой престол поставил! Если ты еще не забыл…

Епископ Римский глотнул и заставил себя смотреть на императора.

— Ты что думаешь, Северин, я не понимаю, зачем вы дискуссию о двух природах Спасителя развернули?!

Епископ Римский покраснел и поджал губы. Но приходилось выслушивать.

— Хотите через мою голову крестьянами управлять?! С плебсом заигрываете?! Имперскую власть подрываете?!

Священники зашушукались. Здесь не было никого, кто бы с этим не сталкивался. Стоило варварам услышать о человеческой, доставшейся Сыну от Марии природе Спасителя, и они задавали следующий, самый опасный вопрос. Если вторая, от матери природа Спасителя ничуть не меньше первой, от самого Яхве, то почему их принцессы не равны Ираклию? Уж на эту простую аналогию у них ума хватало.

— Теперь варвары говорят, что император себя выше Спасителя ставит! — эхом отдавалось от потолка, — в церкви Мария на самом почетном месте, в самых красивых одеждах! А наши принцессы…

— Ты снова хочешь навязать свой «Экстезис»?!

Император замер, отыскал глазами рискнувшего возразить Софрония и скорбно покачал головой.

— Нет, Софроний, я хочу навязать вам хоть немного ума. Потому что, если субъект власти женщина, кровопролитие не остановить. Мужчины так и будут захватывать царственных женщин и убивать ее детей от предыдущего мужа.

— Византия всегда так жила… — мрачно напомнил Софроний.

— Пока не пришел я, — процедил император, — и я вам не позволю повернуть все назад.

Симон подошел к своему вечному оппоненту часа через два. Бесконечные шлепки весел о воду и почти ставшее привычным зловещее оранжевое свечение с небес изрядно утомляли своим однообразием.

— Ладно, не обижайся. Я просто высказал то, что думал.

Кифа недовольно буркнул и отвернулся, и Симон присел рядом.

— И вообще, согласись, что важнее Спасения нет ничего.

Кастрат вздохнул.

— Ну… да, в общем.

— И мы пока не знаем, как спасти себя, — напомнил Симон. — Господь так и карает — что правых, что виноватых…

Кифа недовольно фыркнул.

— Но Бог и сотворил этот мир. А человек виноват. Сильно виноват. И Отец Мира имеет право наказывать свое дитя.

Симон кивнул. Каждый варвар знал, что человек виновен перед Всевышним. Легенды отличались только содержанием этой вины, и совращение первым человеком собственной божественной матери вовсе не было главной версией. Кто полагал, что первый человек мошеннически выиграл у Бога в кости. Кто настаивал, что Человек украл у Бога огонь. Главное, на чем сходились все, — какая-то вина есть. Иначе бы Небо так не сердилось.

— Ты прав, Кифа. Мы в чем-то провинились …

— Тогда почему ты не с нами? — удивился Кифа. — Не в Церкви…

Симон бросил задумчивый взгляд вверх, на порядком выросший в размерах оранжевый хвост.

— Знаешь, кем считают нашего Творца людоеды? Главным бабуином.

Кастрат опешил.

— А при чем здесь бабуины?

Симон сосредоточился.

— Главный бабуин в стае жаждет двух вещей: крыть всех самок и драть всех самцов — пока не подчинятся. Именно таков для него идеальный мир.

— Неуместная аналогия, — пыхнул Кифа. — Где ты видел такое в Писаниях? Напротив, Он прямо сказал, что хочет Мира и Любви! А вот ты не можешь ни полюбить, ни смириться! Поэтому и злишься!

— Хорошо. Пусть, — поднял руку Симон. — Но скажи мне, Кифа, каким ты, любящий Бога, видишь идеальный мир?

Кифа на мгновение опешил, а потом рассмеялся.

— Знаешь, Симон, а я видел место, где мир уже совершенен. Это монастырь, в котором я вырос.

Симон заинтересовался.

— Да-да, — серьезно закивал Кифа, — наши невесты Спасителя — на женской половине — чистые голубки! Да, и мы — на… мгм… мужской — верные рабы Господа! Поверь, это действительно так! Мир и Любовь царят повсюду…

Симон поднял руку.

— Подожди! Ты хоть понял, что сказал?

Кифа остановился, мысленно перебрал свою короткую речь и непонимающе тряхнул головой.

— Чистую правду.

— Вот именно, — кивнул Симон, — все женщины — невесты, то есть, самки Главного Бабуина, а все мужчины — Его рабы. Ты повторил то же самое, что отметил мой знакомый людоед. И вы оба правы, потому что это и есть доведенные до абсолюта Любовь и Мир.

Симон пожалел о сказанном сразу, — удар был слишком силен. Кифа побледнел, моргнул и мгновенно ушел в себя. Бедный кастрат никогда не доводил мысль до логического конца — туда, где она становится своей противоположностью.

— Ладно, не переживай, — хлопнул он Кифу по округлому колену, — это всего лишь теософская ловушка. Логический трюк. Фокус.

Кастрат молча отодвинулся.

— Ну, как хочешь, — пересел Симон к противоположному борту.

Наверное, изначально, Бог стремился лишь к хорошему, — вот как Кифа. Но все пошло не так — ровно в тот день, когда он создал второе подобное себе, то есть, имеющее собственную волю существо, — неважно, кто это был: Адам, Лилит или кто-то из ангелов Его.

«А две воли это априори — конфликт…»

Тому Который просто обязаны были наставить рога — раньше или позже, тот или иной им же самим созданный персонаж. Не обязательно с женщиной. Обман отеческих ожиданий мог произойти тысячами способов.

«Но случилось, как случилось — тягчайшим из вариантов…»

Недаром хитрые варвары теперь кастрировали всех, кто попадал в их руки — пленных, рабов, ну, и первенцев кое-где. От Бога приходилось откупаться, и лучшего подарка Ему, чем чертов «змей», порушивший семейную гармонию с Лилит, первой женщиной Господней, быть не могло.

Да, кое-где уже следовали обычаю евреев, первыми сообразивших, что такому символическому существу, как Единый, можно пожертвовать столь же символического «змея», и перешли на обрезание. Но сути это не меняло: Бог жаждал видеть «причинное место» наказанным.

Симон даже не исключал, что обряд священной инкубации, когда рогатый жрец от имени Бога прокалывает каждую девственницу племени — тоже некая наивная попытка компенсировать Всевышнему понесенный им моральный ущерб.

«Ну, а заповеди никому не помогают… уж это давно ясно».

Господь оставался настолько равнодушным к праведным, что не заметить этого было невозможно: уж карал он их — что чумой, что бездетностью, что нищетой — ровно с той же частотой, что и грешных.

«Ибо Спасение кроется не в соблюдении заповедей, а в пролитии жертвенной крови!»

— Что ты сказал? — вскинулся сидящий у второго борта Кифа, и Симон понял, что произнес это вслух.