Сивилла - Флора Шрайбер

   Доктору Уилбур Вики понравилась. Весьма утонченная, но сердечная и дружелюбная, она была искренне озабочена происходящим с Сивиллой. Эту озабоченность следует использовать, решила доктор.

   Интересно, что сказала бы мадемуазель Шарло, если бы ее спросили, каким образом она попала в семейство Дорсетт или когда за ней приедет ее семья? Подходя к столу, чтобы сделать запись в истории болезни Дорсетт, доктор спросила себя: как помочь Сивилле стать единой? И единой из какого числа?

   Выходя из здания, где располагалась приемная доктора, Вики думала, что Нью-Йорк не похож на Париж или на какой-нибудь другой город из тех, в которых она жила, покинув Уиллоу-Корнерс. В такой серый день, как сегодня, этот шумный, вечно изменчивый город выглядел тенью самого себя.

   Шла она быстрым шагом, поскольку опаздывала на свидание с Мэриен Ладлов в Метрополитен и поскольку ощущала себя свободной, на время оставив позади тени тех, других, в чьи жизни вплелась ее собственная жизнь.

   Она стала думать о Мэриен Ладлов. Высокая, с изумительно стройной фигурой, скорее симпатичная, чем красивая, Мэриен была существом непостоянным. У нее были каштановые волосы, светло-карие глаза, а на носу красовались три веснушки – единственный недостаток, спасавший ее от физического совершенства, которое сама Вики, склонная к идеализации, всегда была готова превозносить.

   Они с Мэриен жили в каком-то чудесном мире с той поры, как в начале ноября 1954 года познакомились в кафетерии педагогического колледжа. С тех пор они побывали в «Карнеги-холле», где слушали Большой филармонический, Бостонский симфонический, Вальтера Гизекинга и Пьера Монте. Они посетили здание ООН, где наблюдали за бурным заседанием Совета Безопасности.

   Ничто не вызывало у них такого восторга, как художественные выставки. Обе они особенно любили Бруклинский музей, где их очаровывали не только собрания работ американских художников, но и замечательная галерея современной акварели и занимающая целый этаж выставка «История американской мебели».

   И для Мэриен, и для Вики старинная мебель была осязаемым прошлым, зеркалом ушедшего образа жизни, который они обе смаковали. Столы «хэпплуайт», кресла «чиппендейл», туалетные столики на низких ножках, высокие комоды заполняли их разговоры. Для них было нечто завораживающее в обсуждении изысканной отделки вирджинского буфета или устроенного с особым изяществом ящичка в пенсильванском комоде.

   У Мэриен был утонченный вкус, развившийся как побочное следствие богатства семьи. Богатства, которого более не существовало. Она обучалась в привилегированных частных школах, окончила колледж Барнарда где-то в тридцатых годах, получила преддипломное образование и под присмотром тетушки, старой девы, совершила большое путешествие по Европе в стиле Генри Джеймса.

   Рожденная в богатстве, Мэриен вышла замуж за еще большее богатство. После смерти мужа она тратила свое состояние направо и налево. Заметив его катастрофическое уменьшение и осознав, что впервые в жизни ей придется зарабатывать себе на жизнь, Мэриен приехала в Колумбийский университет, чтобы, пройдя курс преподавания живописи, работать учителем. Вот так она и оказалась в кафетерии педагогического колледжа в тот день, когда они познакомились.

   Неожиданно осознав, что она находится всего в квартале от Метрополитен, Вики отбросила воспоминания, ускорила шаги и быстро направилась к ресторану «Фаунтин».

   Стоя в дверях огромного помещения, спроектированного как римский атриум, с прямоугольным бассейном в центре, с изогнутым аркой стеклянным потолком, могучими колоннами и столами из искусственного мрамора, Вики была ошеломлена этим обилием искусства барокко, представшим перед ней. Хотя она была здесь много раз, но всегда одинаково реагировала на окружающее.

   За одним из столов справа от Вики сидела Мэриен Ладлов.

   – Боюсь, я опоздала, – заметила Вики, подходя к подруге. – Приношу свои извинения. Это было деловое свидание. Я просто не могла уйти.

   – А я наслаждалась одиночеством, – ответила Мэриен. – Я размышляла о том, как будет выглядеть это помещение, когда в бассейне установят фонтаны работы Карла Миллза.

   – Их не установят до лета, – сказала Вики, садясь. – Я читала, что будет установлено восемь фигур. Пять из них будут представлять виды изобразительных искусств.<

>   – Миллз, – ответила Мэриен, – в мире классицизма всегда чувствовал себя как рыба в воде. Нужно будет прийти сюда летом и посмотреть все своими глазами.

   Вики ощущала на себе теплый взгляд глаз Мэриен, усталых и капельку печальных. В присутствии этой женщины она купалась в атмосфере утонченности и испытывала огромное удовлетворение от сознания того, что Мэриен первой сделала шаг навстречу.

   Именно тень печали в глазах Мэриен особенно поразила Вики, которая, несмотря на то что сама была счастливым человеком, давно привыкла откликаться на печаль других. Эта способность Вики к эмпатии ускорила возникновение дружбы.

   «И если бы у Мэриен была дочь, – мечтательно подумала Вики, – то этой дочерью следовало бы быть мне. Мы положили бы конец разладу поколений. Хотя по возрасту Мэриен вполне годится мне в матери, годы не имеют никакого значения».

   – Пойдем, – сказала Мэриен. – Иначе у них все закончится.

   Они прошли через огромное помещение к стойке с едой.

   – Еда из кафетерия на мраморных столах, – заметила Вики, пока Мэриен, явно заботившаяся о своей фигуре, тянулась за салатом из ананаса и творога. – Это придает какой-то прозаический привкус атмосфере роскоши.

   Вики, стройная независимо от своих желаний (поскольку об этом заботилась Сивилла), выбрала макароны с сыром.

   Вернувшись за столик возле прямоугольного бассейна, Вики и Мэриен стали обсуждать ткачество шелка во Франции – предмет курсовой работы, которую готовила Мэриен.

   – Ты так много знаешь об этом, – сказала Мэриен. – Я уверена, что ты сумеешь дать мне неоценимые советы.

   Так они беседовали о первом оборудовании королевских мебельных мастерских Людовика XIV, о том, что первая ткань достоверно французского происхождения – это кусочек бархата с эмблемой в виде короны, датирующийся эпохой то ли Генриха IV, то ли Людовика XII.

   – Если ты сможешь установить, какой из королей это был, – сказала Вики, – ты всех потрясешь.

   Разговор перешел на жанровые и пейзажные узоры, вновь появившиеся в начале XVIII столетия как результат вторичного открытия китайских мотивов.

   – А ты знаешь, – спросила Вики, – что эти художники испытывали очень сильное влияние Буше, Пильмана и Ватто?

   – Но разве они не находились под влиянием китайских мотивов мейсенского фарфора? – спросила Мэриен. – В конце концов, это ведь и был период китайского влияния.

   – Ставлю тебе пятерку, – улыбнулась Вики.

   Мэриен допила кофе, а Вики – горячий шоколад. Мэриен закурила сигарету и заметила:

   – Я рада, что ты не куришь. Даже и не начинай.

   – Не беспокойся, – ответила Вики. – Это не относится к числу моих пороков.

   – Никаких иных я не замечала, – поддразнила ее Мэриен.

   – А ты присмотрись внимательнее, – в тон ей ответила Вики.

   – Что ж, – сказала Мэриен, – в шесть у нас начинается лекция по ювелирному искусству. Значит, остается время посмотреть «Мир становится изображением».

   Эта увлекательная выставка располагалась в Большом зале. На ней были представлены интерпретации сцен и персонажей ряда произведений мировой классики: сказок Эзопа, «Ада» Данте, «Фауста», «Дон Кихота», «Гамлета», «Короля Лира», «Эклог» Вергилия и «Метаморфоз» Овидия, – выполненные американскими и европейскими художниками от Дюрера до Александра Кальдера. Среди иллюстраций к Библии было изображение Зверя о семи головах и десяти рогах из Апокалипсиса – гравюра XVI века работы Жана Дюве.

   Склонясь над работой Дюве, Вики заметила:

   – Мне доводилось рисовать библейских бестий.

   – Ты никогда не говорила об этом, – удивилась Мэриен.

   – Не говорила. Это было в Омахе, лет десять тому назад, когда я иллюстрировала проникновенные проповеди нашего пастора о бестиях, кои восходят из глубины морей.

   – Мне нравится слушать, когда ты рассказываешь о своих занятиях живописью, – сказала Мэриен. – Ты всегда так сдержанна в этом отношении, Сивилла.

   Сивилла. Упоминание этого имени, в общем-то, не расстроило Вики. Это имя было единственным, под которым Мэриен и все остальные знали ее, – имя на разных документах и чеках, на почтовом ящике, в телефонной книге, в актах гражданского состояния. Будучи реалисткой, Вики всегда воспринимала подобное положение вещей как один из фактов ее уникального существования.

   Виктория Шарло не могла отречься от этого имени, хотя на самом деле оно принадлежало «другой девушке», как ее называла Пегги Лу. Это было имя худой запуганной женщины, которая никогда не проводила время подобным образом – среди людей, спокойная и довольная. Настоящая владелица имени «Сивилла» была сдержанным, необщительным существом, предпочитала одиночество и, как было известно Вики, искала какое-то «я», которое не только пришло бы к ней естественным путем, но и стало бы сутью всего ее существования.