Кто-то из вас должен умереть! Непридуманные рассказы - Александр Звягинцев

Поэтому свою деятельность в Лихоманске адвокат Шкиль начал не с делания денег, а с создания репутации. Будет у него репутация, что он способен выиграть любое дело, – деньги ему сами принесут.

Артур Сигизмундович добавил в ванну горячей воды и душистого шампуня на натуральных лесных травах. Свое тело он любил и берег. Тем более что скоро оно ему очень даже понадобится…

Так вот о репутации.

Шкиль поначалу брался за любые дела, совершенно, в отличие от других осторожных коллег, не боясь связываться с городской прокуратурой, в которой восседал легендарный Генрих Друз. Потому что он знал, что обладает оружием, которое не по зубам застрявшей в советском прошлом прокуратуре.

Шкиль умел и любил превращать судебный процесс в спектакль, в зрелище, в шоу. Он устраивал представления со слезами, покаяниями, истериками и неожиданными признаниями, которые безошибочно действовали на публику. А в прокуратуре по-прежнему работали советские люди, изрядно развращенные годами потакания, обвинительным уклоном, ложными представлениями, что они все еще надзирают за судом и там автоматически проштампуют представленные ими дела.

И еще одно оружие бесстрашно обнажал в суде Шкиль – непристойные, физиологические стороны жизни. Он давно убедился, что русский человек пуще всего на свете стесняется именно этих сторон жизни, стыдится их и готов пострадать, только бы они не были выставлены перед другими наружу. Это самовлюбленный американец или европеец совершенно спокойно рассказывает в суде, что у него со стулом и каковы были последние анализы кала и мочи. А русский человек буквально исстрадается, измучается весь, когда дело доходит до дерьма или спермы. Может, он в душе себя бесплотным и непорочным ангелом считает? Вот Артур Сигизмундович их самым обыкновенным дерьмецом-то и доводил до судорог и безоговорочной капитуляции.

Первым, на ком он испытал это оружие, был бессменный директор местного техникума, член горсовета, упертый коммуняка Кремнюк, возомнивший себя одним из отцов города. Почему-то Кремнюк вообразил, что именно ему должно указать адвокату Шкилю, который быстро стал одним из лидеров демократической оппозиции в городе, его законное место – у параши. Пока другие демократы жаловались друг другу на самоуправство и тупость коммуняк, Шкиль искал дело, по которому можно было Кремнюка хорошенько прищемить за яйца.

И нашел. Секретарша Кремнюка за торт и бутылку легендарного в те годы ликера «Амаретто» согласилась сделать копии нескольких жалоб и рапортов, поступивших на имя Кремнюка как в качестве директора, так и в качестве члена горсовета. Артур Сигизмундович стал обладателем чудных бумаг, которые вопиющей безграмотностью и чудовищной бессмысленностью потрясли даже его ко всему привыкший разум.

«Так как я к умным не отношусь, решил обратиться прямо к вам…»

«За хорошую работу меня наградили почетной доской…»

«С детства и до замужества я не знала, что такое болезнь, была что вдоль, что поперек…»

«Пишу прямо Вам, причем предупреждаю, что по национальности я армянин…»

«Наблюдаются элементы зазнайства и сибаритства, в результате чего допускает незаконное увольнение граждан…»

Слегка очумев от этого словесного и умственного изобилия, Шкиль наконец наткнулся на документ, представлявший несомненный интерес. Другой бы тут ничего перспективного не увидел, но на то Артур Сигизмундович Шкиль и был lawyer милостью Божьей.

«Настоящим рапортом рапортую, что несмотря на то, что лично мною уже были поданы три рапорта о том, что необходимо повесить крючки на дверях уборной во дворе, таковых привешено не было.

Между прочим, отсутствие таковых приводит к скандальным происшествиям в уборной, куда ходят кроме студентов еще и служащие соседней типографии, у которых своей уборной нет и не предвидится.

27 декабря студенты, как всегда на переменах бывает, бежали как бешеные через двор в уборную. А там уже сидели по своим надобностям в кабинках граждане из типографии, некоторые даже инженеры. Ввиду отсутствия крючков, на что я неоднократно предупреждал, указанные граждане сидят

на унитазах в кабинах и руками держат двери за ручку. Причем из-за отсутствия сидений сидят орлом, что очень неустойчиво.

А студенты, как обычно бывает, ворвались в туалет, как дикие звери, и стали рвать двери кабинок на себя. В результате этого они стащили гражданина Пирожкова А. П. с унитаза. А так как он держался за ручку изо всех сил, его выволокло из кабинки и бросило вниз под писсуары, где он ушиб колени, разбил в кровь лицо и очки, вымазал и замочил экскрементами до полной негодности свой костюм. Вот в таком обидном виде он при прочих гражданах и студентах находился под писсуарами, пока не пришел в себя…

Прошу урезонить студентов, которые ведут себя недостойно и выволакивают с унитаза уже третьего оправляющегося по надобности гражданина. Крючки к дверям так и не повешены, а ругают меня как коменданта некультурными словами.

К сему

Убедившись, что бумага совсем свежая, Шкиль на следующий день разыскал гражданина Пирожкова А. П. и с удовлетворением убедился, что следы падения с унитаза и продолжительного лежания под писсуарами налицо. Пирожков оказался свой брат-демократ, и они тут же направились в поликлинику, где еще один близкий по духу человек демократических убеждений выдал Пирожкову справку о полученных травмах и при этом чуть сгустил краски. Так что травмы стали, конечно, совместимы с жизнью, но с большим трудом.

А потом они направились в прокуратуру, где Пирожков А. П. под руководством своего адвоката Шкиля А. С. потребовал привлечь к ответственности директора техникума Кременюка Г. В. – за халатность, ненадлежащие исполнение служебных обязанностей и возместить нанесенный ему материальный и моральный ущерб. Пирожков, оказавшийся демократом на все сто, при написании заявления прошептал: «Это вам, коммуняки, за мою погубленную молодость!» По наущению Шкиля он свой изгаженный костюм стирать не стал, а бережно упаковал в целлофан, сохраняя для следствия и суда.

Конечно, прокурор Друз попытался историю замять, старого знакомца Кремнюка выручить, но после нескольких инспирированных Шкилем выступлений так называемой демократической прессы сдался, и дело дошло до суда.

Ну, уж в суде Артур Сигизмундович постарался и развернулся. Красок и подробностей он не жалел. А так как и Кремнюк, и прокурор Драмоедов при словах «каловые массы» отводили глаза, суд превратился в его бенефис. Перебил его торжество разве что комендант Квастушенко, когда стал «разъяснять в деталях», как граждан сволакивали с очков, которые они занимали в порядке законной очереди, и как он вел смертный бой с руководством техникума за выделение средств для соответствующего нормативам оборудования туалета.

Очумевшего от стыда Кремнюка в результате приговорили к штрафу, частное определение о недобросовестном исполнении им служебных обязанностей ушло в областное управление образования.

И товарища Кремнюка не стало. Он как бы испарился. Сначала слег, так как не перенес пытки прилипшим к нему намертво прозвищем «Очкодав», а потом и вовсе убыл в неизвестном направлении. А всем в городе стало понятно, что с адвокатом Шкилем связываться – себе же самому Содом и Геморрой наживать, выражаясь словами одного лихоманского милиционера.

Да, чисто было сработано, с удовольствием вспомнил Артур Сигизмундович, взбивая пену еще пышнее. И самое приятное, что никто другой не увидел бы в идиотском рапорте коменданта такие перспективы. Между тем настоящий lawyer тем и отличается от обычного адвокатишки, что не ждет, когда кто-нибудь принесет ему на блюдечке выигрышное дело. Он ищет его сам, находит, а потом выигрывает.

На следующее утро Шкиль сидел в своем кабинете и с привычным удовольствием оглядывал обстановку. Кабинет настоящего адвоката, как и здание банка, должен сразу внушать клиентам почтение. И потому Шкиль позаботился не только о дорогой, солидной мебели, расставил по указаниям специально приглашенного дизайнера везде, где можно, домашние растения от фикуса «Бенджамен» до бансая, но и украсил стены кабинета портретами знаменитых российских адвокатов в тяжелых старинных рамах. Исходящая от них солидность и значительность словно покрывала и его самого неким таинственным и внушающим невольное почтение ореолом.

Процесс любования прервали двое посетителей. Вид их энтузиазма у Шкиля не вызвал – такие хозяйственные мужики с лихоманских окраин, явно жадные и прижимистые куркули. К тому же они приперли с собой какой-то целлофановый мешок, который сразу нарушил всю картину замечательного кабинета.

А потом куркули, оказавшиеся двоюродными братьями, хором поведали совершенно идиотскую историю. У одного из них был юбилей, так сосед-вражина со зла, что его не позвали, бросил в выгребную яму куркулей дрожжей несколько пачек. Ну, там и пошел процесс брожения. Да такой, что из ямы все добро вспучилось, весь двор затопило – из дома выйти нельзя. А уж запах – на все окрестности. Пока выбирались и дерьмо собирали – все парадные костюмы изгваздали…