Собиратели Руси - Дмитрий Иванович Иловаиский

как это произошло; но в данном случае исполнявшие роль его секретарей францисканские монахи, Бертольд и Генрих, неверно передали по-латыни смысл упомянутых Гедиминовых посланий. Вместо употребленных им почтительных выражений в отношении папы и вместо обещания полной веротерпимости для христиан и покровительства христианским миссионерам, секретари придали этим выражениям такой смысл, будто Гедимин просит папу о принятии его в лоно католической церкви. Кто был главным виновником мистификации — собственное усердие секретарей, или внушенное Рижским магистратом, или, наконец, не совсем искренний образ действий самого Гедимина — доселе осталось неразъясненным.

В ноябре 1324 года, при торжественном приеме, послы спросили великого князя: пребывает ли он в своем намерении принять святое крещение. Гедимин потребовал, чтобы ему повторили содержание его послания к папе.

«Я этого не приказывал писать, — сказал он. — Если же брат Бертольд написал, то пусть ответственность падет на его голову. Если когда-либо имел я намерение креститься, то пусть меня сам дьявол крестит! Я действительно говорил, как написано в грамоте, что буду почитать папу как отца, но я сказал это потому, что папа старше меня; всех стариков, и папу, и Рижского архиепископа, и других, я почитаю как отцов; сверстников своих я люблю как братьев, тех же, кто моложе меня, я готов любить как сыновей. Я говорил действительно, что дозволю христианам молиться по обычаю их веры, Русинам по их обычаю и Полякам по своему; сами же мы будем молиться Богу по нашему обычаю. Все мы ведь почитаем Бога».

После такого ответа послы поспешили воротиться в Ригу, и папские делегаты покинули этот город, потерпев полную неудачу в своей миссии. Тем не менее, граждане Риги считали утвержденный папою мирный договор 1323 года вполне действительным. Но Крестоносцы немедленно возобновили военные действия, за что Рижский архиепископ отлучил их от церкви, как не подчиняющихся папскому авторитету. В Ливонии также возобновилась междоусобная война, в которой епископы и городские общины опирались на свой союз с Гедимином. В этой войне Орден истощил свои силы и принужден был заключить невыгодный для себя договор с архиепископом и городом Ригой (1330 г.){17}.

Собиратель Западнорусских земель, Гедимин был современником Ивана Калиты, собирателя Восточной Руси. Рано или поздно Литовский и Московский великие князья должны были встретиться на этом пути собирания. Но при Гедимине серьезной встречи еще не могло произойти. Их разделяла еще целая полоса самостоятельных областей, Тверских, Смоленских и Чернигово-Северских. Притом всякое движение в эту сторону приводило Литву в столкновение с сильною при Узбеке Золотою Ордою, взимавшей дань с упомянутых областей и явною покровительницею Москвы. А Гедимин избегал решительных войн с Татарами, и мы имеем известия только о двух татарских походах на Литву; причем на одном походе с Татарами, по приказу Узбека, соединились и восточнорусские князья; но походы эти, кроме грабежей и полону, не имели других важных последствий. В своей борьбе с Крестоносцами Гедимин, по-видимому, даже пользовался татарскими наемными отрядами. Эта борьба более всего поглощала его силы и отвлекала его внимание от Восточной Руси. Но если не вооруженное столкновение, то явное соперничество с Москвою обнаружилось уже при Гедимине по поводу их отношений к северным вечевым общинам, Новгороду и Пскову, где Литовское влияние выступало, при случае, противовесом более сильному и более постоянному влиянию Московскому.

Заботы Гедимина о населении пустынных земель и водворении европейской промышленности в Литовской части своего государства сказались не только приглашением западных колонистов и дарованием им разных льгот, но также и основанием новых городов. Кроме нескольких крепких замков, выстроенных на северной и западной границах Литвы и Жмуди, Гедимину приписывают построение двух важных городов в собственной Литве, именно Трок, близ озера Гальве, и Вильны на берегу реки Вилии, правого притока Немана. Оба эти города по очереди были местопребыванием Гедимина, пока он не утвердил окончательно столицу великого княжества в Вильне, расположенной в живописной котловине, которую с востока, юга и запада окружают песчаные холмы, изрезанные глубокими оврагами и отчасти покрытые зелеными рощами. Об основании Вильны сложилась особая поэтическая легенда.

Однажды Гедимин поехал из древней литовской столицы Кернова на охоту на другую (левую) сторону Вилии. Здесь, посреди глухих пущ, понравилось ему одно место; он заложил город, назвал его Троки и перенес сюда свою столицу. Но, немного времени спустя, случилось ему охотиться на берегу Вилии. Тут, на одной горе, возвышающейся при впадении речки Вильны в Вилию, он убил большого тура. Наступила ночь; было уже поздно возвращаться в Троки, и великий князь расположился с своею свитою на ночлег у подошвы той же Турьей горы на самой луке, образуемой впадением Вильны, в так называемой долине Свинторога, где со времени князя этого имени устроено было языческое святилище и сжигались тела Литовских князей при их погребении. Ночью Гедимину приснился странный сон: на вершине Турьей горы стоял железный волк и издавал такой рев, как будто в нем выло сто волков. Поутру он призвал верховного жреца и гадателя Лиздейко и просил его истолковать сон. Сам этот Лиздейко младенцем был найден в орлином гнезде великим князем Витеном, также во время его охоты, отдан на воспитание кривитам, и сделался потом верховным жрецом или Криве-Кривейтом. Он истолковал сон таким образом: железный волк означает знаменитый столичный город, который должен возникнуть на том месте; а сто ревущих волков предвещают его будущую всемирную славу. Гедимин поспешил исполнить это толкование и немедленно заложил тут, на Турьей или Лысой горе, верхний город, а внизу, в Свитогоровой долине — нижний, и перенес сюда свою столицу, которую назвал Вильной, по имени текущей здесь речки.

В этом баснословном предании есть одна частица исторического основания, именно связь новой столицы с древним языческим святилищем и с жилищем верховного жреца или Криве-Кривейта. Дело в том, что главное Литовское святилище или так называемое Ромово, существовало когда-то в Пруссии, но, разоренное в начале ХI века Поляками, было перенесено вместе с резиденцией Криве-Кривейто в собственную или Принеманскую Литву, на устье реки Дубиссы. С утверждением в Пруссии крестоносцев, это святилище подверглось новым опасностям и должно было передвигаться все далее на восток; некоторое время оно пребывало в Кернове, на Вилии, а окончательно основалось в упомянутой долине Свинторога при впадении речки Вильны в ту же реку Нерис (по-литовски), которая по-славянски назвалась Вилия или Велия (т. е. Великая). По всей вероятности, здесь уже прежде существовало небольшое поселение с местным святилищем, а теперь тут водворился Криве-Кривейто, и перед идолом Перкуна зажжен был неугасимый огонь из дубовых ветвей или так называемый «Знич». По всем