Я не свидетель - Владимир Гоник

- Пока вы будете пасти, "Нива" с оружием укатит в Ереван. Надо было брать обоих и "колоть", "колоть", чтоб они вам всех сдали. Тем более видеопленка у вас есть.

- Грош ей цена, видеопленке, - сказал молчавший все время Левин.

Оба повернулись в его сторону.

- Почему? - спросил Михальченко. - По закону она может служить доказательством в суде.

- До суда еще далеко. Им еще и в прокуратуру нечего передавать, посмотрел Левин на Остапчука. - А с видеозаписью обстоит так: для судьи должна быть гарантия, что пленка подлинная, что в ней нет монтажа. Значит ее надо идентифицировать. Для этого потребуется специальная фонографическая экспертиза. Пора бы это знать, Михальченко, не первый год сыском занимаешься.

- Так надо это сделать. Вкупе с другими доказательствами...

- Не спеши, - оборвал его Левин. - Если пленка подтверждает слова свидетеля, она годится для суда. А где свидетель? Так что в данном случае она анонимна. Вот почему ей грош цена. Ни один следователь, если он грамотный, не приобщит ее к делу. Иначе в судебном заседании получит двойку, как школьник у доски, - Левин посмотрел на обоих.

После недолгого молчания, Остапчук как бы вспомнив о цели своего прихода, сказал:

- Я помню, что ты брал подельщиков Басика.

- Их было трое.

- Да. Один - Вялов. Отсидел, вернулся, живет нормально. Сейчас механик в гараже треста "Сантехмонтаж". Семья у него. Все путем.

- Да знаю я! Что ты мне рассказываешь. Мы чуть ли не приятели, по кружечке пива выпиваем, когда встречаемся. Я ведь ему прописку помог восстановить. Не хотели прописывать у матери.

- Вот мне и нужно, чтоб ты с ним поработал. Пусть поможет: кто мог быть с Басиком, когда брали школу ДОСААФ.

- Ты что уверен, что это Басик провернул?

- Почти.

- С Вяловым не обещаю. Мужик он крутой. Скажет: "Иди-ка ты, опер, к такой-то маме. Я отмылся, больше меня ни во что не тяни". И весь разговор.

- А ты попробуй, - настаивал Остапчук.

- Попробую, - согласился Михальченко и обратившись к Левину, заметил: - Видели, какой наш Максим Федорович настырный.

- Будешь настырным, - нахмурился Остапчук. - Начальство шумит: "Плохо работаете!" А как работать, когда комиссии замучили, от писанины уже озверел. Учат: "Работать, товарищи, надо профессионально", - Остапчук налил себе еще стакан воды, выпил залпом. Видно, прорвало его, обычно молчаливого и сдержанного. - Это они-то профессионалы! Ну а вы чем сейчас веселитесь? - спросил Остапчук.

- Немцев ищем, - улыбчиво сощурившись, Михальченко посмотрел на Левина. - Двоих сразу.

- Каких еще немцев? - не понял Остапчук.

- Приехал, понимаешь, сюда из Казахстана, из какого-то Энбекталды, туды его мать, старик-немец. И как в воду канул. Вот сын его и заказал нам эту работу: ищите, мол.

- А к кому он приехал?

- Если б мы знали!

- А как он называется немец этот, фамилия?

- Тюнен. Георг Тюнен. Не слыхал?

- Нет. А что за второй немец?

- Давняя история. С военных лет. Тут в лагере сгинул. Вот и мыкаемся.

- За валюту, - вставил Левин.

- Чего ж ты стонешь! - Остапчук посмотрел на Михальченко. Что-нибудь уже нашли от этого немца из Казахстана?

- Фунт дыма, - Михальченко махнул рукой.

- Больницы, морги, гостиницы, все такое прочее проверял?

"Все мыслим по шаблону. И никуда не денешься. Все начинается с элементарного, даже у шахматистов - Е-2, Е-4", мысленно усмехнулся Левин.

- А шмотки его искал? - спросил Остапчук.

- Какие шмотки? - развел руками Михальченко.

- Что-то же у него было? Какая-нибудь приметная вещь.

- Разве что плащ. Сын Тюнена говорил - новый, импортный.

- Вот и пошуруй в комиссионках.

Левин и Михальченко переглянулись, но Михальченко тут же раздраженно сказал:

- Ты что смееешься! Искать плащ в комиссионках! Да он давно продан, если и попал туда! Это что же - все городские комиссионки обшмонать?!

- Не шмонай, дело твое, - равнодушно ответил Остапчук.

- Да ты знаешь, сколько их!

- Знаю, двадцать четыре.

- Это на год работы!

- Думаю, намного меньше, - вдруг вставил Левин. - Отбрось специализированные.

- Радио-фото-электротовары - один, посуда-фаянс, хрусталь и прочее два, детских - два, ювелирный - один, трикотаж - два, дамская одежда и обувь - один, не запинаясь, словно декламировал Остапчук. - Дальше: мебельных - два. Вот и посчитай, куда тебе не надо.

Но подсчитал Левин, быстро, на подвернувшейся бумажке, пока Остапчук говорил.

- Остается верхняя одежда. Таких пять. И универсальных шесть. Всего одиннадцать. Тебе, что, первый раз искать?

- Тюнен исчез в середине апреля. Если плащ был сдан тогда же, то он давно продан. Размер ходовой - пятидесятый. Да он и двух дней не лежал! А вы хотите, чтоб через четыре месяца я искал его в комиссионках! Ну, даете! - замотал головой Михальченко. - Ладно, - успокоившись, сказал он, совершу я такую экскурсию по одиннадцати комиссионкам, уговорили.

- Я тебя не уговариваю, - спокойно, но жестко сказал Левин. - Ты не постовой милиционер, сам должен знать, чего делать, а чего не делать.

18

В десять утра, уже имея адреса комиссионных магазинов, Михальченко, усевшись в машину, командовал Стасику:

- Поехали!

- Куда, Иван Иванович?

- Сегодня у нас с тобой большая экскурсия, и он назвал первый, ближний, адрес.

Михальченко с самого начала не верил в эту затею. Покидая очередной магазин, убедившись, что среди висевших плащей ничего похожего на плащ Тюнена не было, и выслушав от продавщиц один и тот же ответ: "Нет, не помню, может и был такой. Всего не упомнишь", - Михальченко говорил Стасику:

- Двигай дальше. На Привокзальную...

К двум часам, к началу перерыва, из одиннадцати адресов оставалось четыре. Они пообедали в кафе со странным названием "За тыном", съездили на заправочную и снова крутились по городу. Продолжалось это почти до вечера.

Без результата покинув последний магазин, Михальченко сказал шоферу:

- Я, Стасик, человек, можно, сказать, везучий. Случалось, копал такую безнадегу, а все же находил, что искал. А сегодня вытащил пустышку. Знаешь почему? Когда-то один полковник сказал мне: "Опер, который все быстро находит, так же быстро теряет нюх". Так что считай, что господь сегодня пожалел меня, - ухмыльнулся Михальченко.

- Значит завтра опять по магазинам? Хорошо, что бак залили.

- Нет, завтра сделаем иначе.

На этот раз главный редактор журнала "Я - жокей" Матиас Шоор прибыл в Старорецк самолетом из Москвы, куда прилетел на несколько дней по поручению Анерта вести переговоры о совместном издании по заказу туристических фирм ФРГ рекламного буклета. Удачно закончив дела в Москве, Шоор опять сел в самолет и через час сорок был в Старорецке. Устроившись в знакомой гостинице, во второй половине дня он уже демонстрировал директору конного завода только что вышедший номер журнала и оттиски цветных фотографий следующего номера для франкоязычных стран.

Они сидели в кабинете директора завода. Тот разглядывал оттиски. И хотя давно привык к великолепному качеству фотоиллюстраций, все же и на этот раз не мог не подивиться, глядя на глубину, сочность и естественность цвета. И лошади, и наездник (тот парень, которого ему нашли, натурщик Леонид Локоток), и манеж, и луг - все было снято с большим вкусом: не назойливо-рекламно, а как-то даже повествовательно, мол, как с лошадью работают, как выхаживают, объезжают и, наконец, какие это дает результаты. В этом и крылась вся тонкость, ненавязчивость рекламы. Да и парень этот, Локоток, хорош, всем вышел: статью, физиономией, держится свободно, прямо киноактер. Надо его не выпускать из виду, пригодится...

- Нравится? - спросил Шоор.

- Да, хорошая работа... Как съездили в Москву? Удачно?

- Очень. Ваши бюрократы учатся не только говорить слово "бизнес", но и видеть его середину.

- Суть, - поправил директор. - Что ж, дай им Бог... Вы надолго к нам?

- Несколько дней. А потом буду улетать в Москву и домой. Но у меня тут гешефт с этим бюро "След", с господин Левин.

На следующий день к девяти утра Михальченко отправился в контору "Комиссионторга", но директора не застал, секретарша сказала, что того к девяти вызвали в облисполком и порекомендовала подождать. Таких, как Михальченко, ожидающих, в приемной было пять человек, и он с расчетом сел на самый ближний к входу в кабинет стул, чтобы сразу, едва появится хозяин, войти. У секретарши он предварительно выяснил, что директора зовут Богданом Юрьевичем. И сейчас, набравшись терпения, представлял себе, как заерзает этот Богдан Юрьевич, когда услышит просьбу Михальченко: перерыть документы одиннадцати комиссионных магазинов, начиная с 17 апреля...

Прождал Михальченко полтора часа. Распахнув дверь в приемную, директор быстро пересек ее, вошел в кабинет, не дав никому по дороге остановить себя. Михальченко знал этот прием, и потому хозяину удалось опередить его лишь на два шага.

- Послушайте, я только вошел, а вы уже врываетесь. Так же нельзя, стоя между письменным столом и Михальченко, директор журил его.