Стальная память - Евгений Евгеньевич Сухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Геша Завадовский поначалу поломался для вида, а потом сообщил, что третьего дня ему попалась интересная и очень дорогая брошь, исполненная из золота, клейменного еще золотниковой пробой[23]. В центре броши имелся большой бордовый камень, очень качественный, скорее всего рубин. По описанию брошь походила на ту, что в числе прочих украшений пропала из квартиры супругов Литвиненко в день их убийства.
– А попалась – это как? – поинтересовался капитан Остапчук, нутром чуя, что ступил на ту самую тропку, что приведет его к желанной должности начальника отдела по борьбе с бандитизмом.
– Ну, мне ее приносили, – ответил Геша Завадовский.
– Кто приносил? – не унимался Григорий Богданович, чувствуя, что еще немного, и он схватит удачу за хвост.
– Один мой знакомый, – последовал неопределенный ответ.
– А имя у знакомого имеется? – начал терять терпение капитан Остапчук. – Мне что из тебя клещами слова тянуть? Или ты на нары хочешь?
– Его зовут Зяма, – нехотя произнес Геша Завадовский.
– Это имя или кличка? – задал новый вопрос Григорий Богданович, сверля взглядом барыгу.
– Не знаю. Его все так зовут, – уныло посмотрел на начальника отделения милиции барыга.
– Где живет этот Зяма?
– На Кирова, в двадцать шестом доме…
Геша Завадовский никогда бы не ответил прямо на этот вопрос. Или, во всяком случае, постарался бы отвязаться от мента, сказав: «Не знаю, где живет, и точка! Дома у Зямы не был, а сам он меня к себе не звал». Но над Гешей как дамоклов меч висела подписка о добровольном сотрудничестве с органами, а вот она вынуждала говорить правду. Или хотя бы часть ее. В противном случае визит капитана Остапчука для него мог бы закончиться весьма плачевно…
– А что ты ее не купил-то, если вещь хорошая? – поинтересовался напоследок Григорий Богданович.
– Зяма слишком дорого за нее запросил, – ответил Геша Завадовский, что было чистой правдой. – Да и вещь слишком приметная, – добавил он. – Если что не так, так хлопот потом не оберешься…
* * *
Зяма был известным в определенных городских кругах перекупщиком по имени Зиновий Яковлевич Шмулий. Специализировался Зяма на ювелирке, однако не брезговал и хорошими носильными вещами вроде меховых женских шубок и мужских бостоновых костюмов. Разбирался в антиквариате, но в этом требующем определенных знаний деле звезд с неба не хватал, поэтому дальше бронзовых да золоченых напольных и каминных часов нос свой не совал, знал свое место. Подвизался Зиновий Шмулий на Центральном рынке города и полностью владел ситуацией, что продается, кем именно и в какую цену. Если нужно было продать или купить золотой медальон, жемчужное ожерелье, модерновые каминные часы братьев Моро из бронзы и олова на мраморной подставке, или меховое пальто, или горностаевую шубку – следовало обратиться именно к нему.
Когда капитан Остапчук с участковым заявились на квартиру Зямы, броши у него уже не было.
– Продал неизвестному гражданину, – нахально заявил милиционерам Зиновий Яковлевич и посмотрел на капитана Остапчука не замутненными ложью глазами.
– Совсем неизвестному? – не поверил ни на грош перекупщику Григорий Богданович.
– Ага, – подтвердил свои прежние слова Зяма. – В таких делах паспорт обычно не спрашивают.
– Тогда я должен поставить тебя в известность, гражданин Шмулий, что брошь эта проходит как вещественное доказательство с места совершенного недавно двойного убийства. И ты, стало быть, – посмотрел в упор на перекупщика капитан Остапчук, – автоматически попадаешь в число лиц, подозреваемых в совершении этих двух убийств со всеми, как ты сам понимаешь, вытекающими обстоятельствами. Или становишься соучастником убийств, что ненамного лучше.
Сказав это, Григорий Богданович улыбнулся. Однако улыбка получилась настолько зловещей, что Зяма поежился и через мгновение, легонько хлопнув себя по лбу, воскликнул:
– Вспомнил! В последнее время память ни к черту стала.
– Слушаю, – убрал улыбку с губ капитан Остапчук и внимательно посмотрел на собеседника.
– Я продал эту брошь одному университетскому профессору. Его фамилия, кажется, Эйхенбаум, – сказал Зяма.
– Кажется? – сузил глаза Григорий Богданович. – Мне нужно знать точно!
– Нет, все верно: Эйхенбаум, – заверил капитана милиции перекупщик и сделал честные глаза. Это было нетрудно, поскольку Зяма уже не врал.
– А откуда ты эту брошь взял? – спросил перекупщика капитан Остапчук. И ехидно добавил: – Если не секрет, конечно.
– Какой может быть секрет от нашей дорогой милиции, – правильно понял шутку милиционера Зиновий Яковлевич. – Я ее купил.
– У кого?
– Я его не знаю. Какой-то невзрачный гражданин, я его даже не запомнил, – немного удивленно посмотрел на капитана милиции Зяма. – Меня свел с ним Яков Арнаутский.
– Это еще кто? – поднял на Зиновия Шмулия взор начальник городского отделения милиции.
– Это просто знакомый, – ответил перекупщик.
– Как его найти?
– А что его искать? – пожал плечами Зиновий Яковлевич. – Он живет в соседнем доме.
Капитан Остапчук тотчас приказал участковому доставить Якова Арнаутского в отдел. Подумав, решил, что перво-наперво следует наведаться к этому самому профессору Эйхенбауму, чтобы иметь золотую брошь на руках, как улику против «невзрачного гражданина», когда до него дойдет черед. Напоследок Григорий Богданович поинтересовался, за сколько Зяма приобрел у того брошь.
– За шестьсот рублей, – уверенно ответил Зиновий Яковлевич.
– А продал ее за сколько? – спросил капитан Остапчук.
Вначале Зяма хотел соврать. Мол, за сколько купил, за столько и продал. Но таковому заявлению милицейский начальник ни за что не поверил бы. Потом Шмулий хотел опять-таки навести тень на плетень и заявить, что взял с профессора восемь сотен. Мол, двести рублей накинул за хлопоты… Однако все это легко было проверить, поговорив с самим профессором, поэтому Зяма вздохнул и ответил правду:
– За полторы тысячи.
– Ого! Это почти месячная профессорская зарплата. Нехило ты зарабатываешь, – констатировал Остапчук. – Да это статья, братец. «Скупка и перепродажа частными лицами в целях наживы… – это лишение свободы на срок не ниже пяти лет с полной или частичной конфискацией имущества», – не полностью и не совсем точно процитировал статью 107 Уголовного кодекса РСФСР Григорий Богданович.
– Да за что же, гражданин начальник? – по-настоящему возмутился Зяма, округлив глаза. – Я же все вам выложил, что знал, как на духу. Можно сказать, как родному…
– Ла-адно, – протянул
