Дневник - Чак Паланик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Твой приятель.
Табби хранит всю помоечную бижутерию в обувной коробке под кроватью и надевает по особо торжественным дням. Рубины из граненого стекла, пришпиленные к ее плечу, отражают яркую зелень, что сияет над ними. Стразы, запятнанные грязью, отливают розовым на Таббином спортивном свитере.
Твои жена и дочка, они переступают через гниющее бревно, кишащее муравьями, обходят папоротники, шелестящие по Мистиной талии и бьющие Табби в лицо. Обе молчат, высматривая птиц, прислушиваясь, но тишина стоит мертвая. Ни птиц, ни лягушек. Ни звука, лишь океан, шипение и плеск волн где-то там, вдалеке.
Они пробиваются сквозь частокол зеленых стеблей – непонятного вида растения с мягкими желтыми листьями, гниющими ближе к корню. На каждом шагу приходится глядеть под ноги, потому что земля здесь скользкая, лужа за лужей. Как долго Мисти так шла – уткнувшись глазами в землю, придерживая ветки, чтоб они не полоснули Табби, – Мисти не знает, но когда она поднимает взгляд, на тропе перед ней стоит человек.
Для протокола: подъемники ее верхней губы, мышцы ее оскала, мышцы хищника, готового к бегству или атаке, – все они спазматически сокращаются, вся эта гладкая мускулатура застывает рычащим пейзажем, Мистины губы расходятся квадратными скобками, обнажая все зубы.
Ее руки грабастают свитер Табби сзади. Табита попрежнему смотрит под ноги, ступая вперед, и Мисти дергает свитер на себя.
Табби поскальзывается и валит свою мать на землю, вскрикнув:
– Мама!
Табби прижата к влажной почве, листьям, жукам и мху, Мисти на четвереньках прикрывает ее, папоротники аркой колышутся над ними.
Человек в десяти шагах от них и смотрит куда-то в сторону. Он не оборачивается. Сквозь полог папоротников он кажется семи футов ростом – темнокожий, тяжелый, коричневые листья в волосах, ноги забрызганы грязью.
Он не оборачивается, вообще не шевелится. Должно быть, услышал их и стоит прислушиваясь.
Для протокола: он голый. Вот его голая задница, полюбуйтесь.
Табби говорит:
– Мам, отпусти. Тут жучьё.
И Мисти говорит ей «шшш».
Человек выжидает, он замер, одна рука протянута в воздух на уровне пояса, будто нашаривает что-то. Птицы молчат.
Мисти стоит на четвереньках, упираясь в почву растопыренными пальцами, готовая схватить Табби под мышку и бежать.
Тут Табби выскальзывает из-под нее, и Мисти вскрикивает:
– Нет!
В стремительном броске Мисти хватает воздух за спиной у дочки.
Проходит лишь одна, ну, может, две секунды – Табби подбегает к неизвестному и берет его за руку.
За эти две секунды Мисти понимает: она дерьмовая мать.
Питер, ты женился на трусихе. Мисти примерзла к месту. На всякий случай подается чуть назад, готовая впилить отсюда. Чему тебя не учат в художественном колледже, так это рукопашному бою.
А Табби с улыбкой оборачивается к ней и говорит:
– Мам, ты чего такая дерганая?
Она обхватывает обеими руками протянутую в воздух руку незнакомца и подтягивается, болтая ногами. Она говорит:
– Это же просто Аполлон, вот и все.
Рядом с незнакомцем лежит мертвое тело, почти полностью скрытое опавшими листьями. Бледная белая женская грудь с тонкими голубыми венами. Оторванная белая рука.
А Мисти по-прежнему стоит на четвереньках.
Табби соскальзывает с руки незнакомца и идет туда, куда смотрит Мисти. Смахивает листья с мертвого белого лица и говорит:
– Это Диана.
Она смотрит на Мисти, стоящую раком, и закатывает глаза.
– Это статуи, мам.
Статуи.
Табби возвращается и берет Мисти за руку. Она тянет ее и рывком ставит на ноги, говоря:
– Понимаешь? Статуи. Ты же художница.
Табби тащит ее за собой. Незнакомец отлит из темной бронзы, исполосованной лишайником и патиной, – голый мужчина, чьи ступни привинчены болтами к пьедесталу, утопшему в кустах рядом с тропой. В его глазах сделаны выемки, в которых отлиты римские, очень римские радужки со зрачками. Его голые руки и ноги совершенно пропорциональны торсу. Золотое сечение, идеал композиции. Соблюдены все законы пропорции.
Греческий рецепт, объясняющий, почему мы любим то, что мы любим.
Женщина на земле – расколовшийся белый мрамор. Таббина розовая рука смахивает листья и травинки с длинных белых бедер, скромные ложбинки бледного мраморного паха сходятся под резным фиговым листком. Гладкие пальцы и руки, локти без единой морщины или складки. Резные мраморные волосы ниспадают застывшими белыми локонами.
Табби показывает розовым пальцем на пустой пьедестал, стоящий на другом краю тропинки, и говорит:
– Диана упала задолго до того, как я ее нашла.
Икроножная мышца человека из бронзы – ледяная на ощупь, но каждое сухожилие выпукло, каждый мускул тверд. Ведя ладонью по холодной металлический ноге, Мисти говорит:
– Ты здесь не в первый раз?
– У Аполлона нет пиписьки, – говорит Табби. – Я уже проверяла.
И Мисти отдергивает руку от листка, что прикрывает бронзовую промежность статуи. Она говорит:
– Кто тебя сюда водил?
– Бабуся, – говорит Табби. – Бабуся сто раз меня сюда водила.
Табби склоняется, чтоб потереться щечкой о гладкую мраморную щеку Дианы.
Бронзовая статуя – Аполлон – должно быть, копия, сделанная в девятнадцатом веке. Ну или в конце восемнадцатого. Она не может быть настоящей, греческим или римским подлинником. Она бы в музее стояла.
– Зачем тут эти статуи? – говорит Мисти. – Бабушка тебе говорила?
И Табби пожимает плечами. Она протягивает Мисти руку и говорит:
– Тебя ждет сюрприз.
Она говорит:
– Пошли, я тебе покажу.
Мисти и вправду ждет сюрприз.
Табби ведет ее сквозь чащу, кольцом окружающую мыс, и они находят солнечные часы, лежащие среди зарослей сорняков, покрытые толстой темно-зеленой коркой из ярь-медянки. Они находят фонтан, широченный, как плавательный бассейн, и заваленный сбитыми ветром сучьями и желудями.
Они проходят мимо грота, выдолбленного в склоне холма, – темная пасть, окаймленная мшистыми колоннами и загороженная скрепленными цепью железными воротами. Из отработанной породы сложена арка, в середине коей находится большой замковый камень. Все это вычурно, как здание крохотного банка. Фасад заплесневелого, закопанного в землю капитолия. На нем толпятся тесаные ангелы, в руках у них каменные гирлянды – яблоки, груши, виноград. Каменные цветочные венки. Все заляпано грязью, камни в трещинах, разломаны древесными корнями.
Растения, которых здесь быть не должно. Вьющаяся роза душит дуб, карабкается по нему на пятьдесят футов и распускается над кроной дерева. Сморщенные желтые листья тюльпанов погублены летней жарой. Нависающая стена стеблей и листьев оказывается гигантским кустом сирени.
Тюльпаны и сирень не эндемичны для острова.
Всего этого здесь быть не должно.
На лугу в самом центре мыса они обнаруживают Грейс Уилмот – та сидит на пледе, расстеленном поверх травы. Вокруг нее цветут голубые и розовые лютики и маленькие белые маргаритки. Плетеная корзина для пикников раскрыта, над ней жужжат мухи.
Грейс привстает на колени, протягивает бокал красного вина и говорит:
– Мисти, ты вернулась. На-ка вот, выпей.
Мисти берет вино и немного отпивает.
– Табби показала мне статуи, – говорит Мисти. – Что здесь было раньше?
Грейс поднимается на ноги и говорит:
– Табби, собирайся. Нам пора идти.
И Мисти говорит:
– Но мы только что пришли.
Грейс подает ей тарелку с сандвичем и говорит:
– Ты оставайся и поешь. У тебя целый день на то, чтобы заняться искусством.
Сандвич с куриным салатом, он теплый, лежал на солнце. Обсижен мухами, но пахнет нормально. Мисти откусывает кусочек.
Грейс кивает в сторону Табби и говорит:
– Это была Таббина идея.
Мисти жует и глотает. Она говорит:
– Идея чудесная, только я с собой ничего не взяла.
И Табби направляется к корзине для пикников и говорит:
– Бабуся взяла. Мы упаковали твои штучки, чтоб тебя удивить.
Мисти попивает вино.
Каждый раз, когда какой-нибудь доброжелатель заставляет тебя продемонстрировать, что у тебя нет таланта, и тычет носом в тот факт, что у тебя не вышло воплотить единственную мечту в твоей жизни, выпей вина. Это Пьяная Игра Мисти Уилмот.
– Нас с Табби ждет спецзадание, – говорит Грейс.
И Табби говорит:
– Мы пойдем набивать цену.
У куриного салата странный вкус. Мисти жует, глотает и говорит:
– У этого сандвича странный вкус.
– Это просто чилантро, – говорит Грейс.
Она говорит:
– Нам с Табби нужно найти шестнадцатидюймовую тарелку из леноксовского сервиза «Серебристые пшеничные колосья».
Она зажмуривается и качает головой, говоря:
– И почему никто не вспоминает про свои сервизы, пока те слегка не побьются?
Табби говорит:
– А еще бабуся купит мне подарок на день рождения. То, что я захочу.
Стало быть, Мисти остается кайфовать на Уэйтенси-Пойнт с двумя бутылками красного вина и корзиной сандвичей с куриным салатом. Ее краски, акварель и масло, ее кисточки и бумага – она не прикасалась к ним с тех пор, как родила. Акрил и масло, поди, давно уже затвердели. Акварели засохли и раскрошились. Кисточки окоченели. Никчемная рухлядь.
