Красный Дракон - Томас Харрис

«Тэтлер» установила, что до службы в ФБР Грэм работал в отделе убийств полицейского управления Нового Орлеана, откуда был направлен в аспирантуру на кафедру судебной медицины в Университете Джорджа Вашингтона.

Один из сослуживцев Грэма по Новому Орлеану пояснил нам: «Вы можете считать, что он в отставке, но фэбээровцам удобно всегда иметь его в резерве. Представьте, что у вас где-то в доме живет мангуст. Вы можете даже никогда не увидеть его, но приятно осознавать, что он где-то рядом, всегда готовый вцепиться в заползшую во двор змею».

Доктору Лектеру суждено остаток жизни провести за решеткой. Если когда-либо его объявят вменяемым, то ему придется предстать перед судом по обвинению в девяти предумышленных убийствах с отягчающими обстоятельствами.

Адвокат Лектера сообщил, что убийца проводит время, работая над статьями, представляющими немалый интерес для научных кругов, и поддерживая активную переписку с некоторыми из самых крупных фигур в мире психиатрии.

Долархайд, оторвавшись от статьи, взглянул на фотографии, иллюстрировавшие текст. Одна из них изображала Лектера, прижатого к полицейской машине во время ареста. На втором снимке, сделанном Фредди Лаундсом, — Уилл Грэм у Чесапикской больницы для невменяемых преступников. Возле названия каждой статьи помещался небольшой портрет самого Лаундса.

Долархайд долго рассматривал снимки, медленно водя указательным пальцем взад и вперед по грубой газетной бумаге. На пальце остался черный след типографской краски. Он лизнул его и вытер бумажной салфеткой. Затем, вырезав статью о Грэме, он сунул ее в карман.

По пути с работы домой Долархайд купил растворяющуюся туалетную бумагу, которой пользуются яхтсмены и туристы, и ингалятор для носа.

У него был приступ сенной лихорадки, но настроения это не портило. Он, как и большинство людей, перенесших обширную ринопластику,[9] не имел растительности в носу и часто страдал от заболеваний дыхательных путей.

Когда застрявший грузовик десять минут не позволял ему съехать на мост через Миссури, Долархайд не проявил ни капли нетерпения. Пол в его черном фургоне был устлан ковриками, внутри царили прохлада и тишина. Из стереомагнитофона струилась музыка Генделя.

Он барабанил пальцами по рулю, изредка ощупывая воспалившийся нос.

Рядом с его фургоном в автомобиле с открытым верхом скучали две женщины. Обе были в шортах и блузках, завязанных узлом под грудью. Долархайд взглянул на них сверху. Женщины устало щурились под лучами заходящего солнца. Та, что сидела на пассажирском сиденье, откинулась в кресле и положила ноги на панель, изогнувшись так, что на животе образовались две толстые складки. На внутренней стороне бедра Долархайд разглядел засос. Она заметила его пристальный взгляд, быстро уселась прямо и закинула ногу на ногу. На ее лице отразились утомление и раздражение.

Вот она что-то шепнула подруге, и обе при этом стали смотреть прямо перед собой. Долархайд понял, что они говорили о нем. Он с удовольствием отметил, что это его нисколько не разозлило. Теперь разозлить его было уже трудно: у него появилось приличествующее его роли неторопливое достоинство.

Музыка приятно ласкала слух.

Машины впереди его фургона тронулись с места. Соседний ряд еще стоял. Долархайду не терпелось поскорее попасть домой. Барабаня в такт музыке по рулю, он опустил стекло и, отхаркавшись, выплюнул зеленоватую мокроту прямо на живот сидящей в открытой машине женщины. Он тронулся с места, едва различая сквозь музыку Генделя ее тонкий, визгливый голос…

Огромному альбому Долархайда было по меньшей мере сто лет. Обтянутый черной кожей, с латунными уголками, он был настолько тяжел, что лежал на прочной подставке в запертом стенном шкафу на верхней полке. В ту самую минуту, когда Долархайд увидел его на распродаже имущества одной старой издательской компании Сент-Луиса, он понял: альбом должен быть его.

Приняв душ и облачившись в кимоно, Долархайд открыл стенной шкаф и выдвинул подставку наружу. Разместив альбом строго под Большим Красным Драконом, он удобно расположился в кресле и открыл его. Долархайд почувствовал запах старой, покрытой бурыми пятнами бумаги.

Через всю первую страницу его собственной рукой были выведены крупными буквами слова из Откровения св. Иоанна Богослова: «И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон…»

Первый раздел альбома был оформлен не совсем аккуратно. Между страницами лежала пожелтевшая фотография Долархайда — маленького мальчика, стоящего рядом с бабушкой на ступенях огромного дома. Он держится за бабушкину юбку. Руки бабушки сложены на груди, спина прямая.

Долархайд перевернул страницу, стараясь не замечать фотографию, словно она попала сюда по ошибке.

Альбом пестрел множеством газетных вырезок, самые ранние — об исчезновениях пожилых женщин в Сент-Луисе и Толедо. Под вырезками — надписи, сделанные самим Долархайдом. Черные чернила, красивый каллиграфический почерк, похожий на руку самого Уильяма Блейка.

Прикрепленные на полях неровные кусочки кожи, срезанные с головы, волокли за собой хвосты волос, подобно кометам, спрессованным в альбоме самого Бога.

Здесь же вырезки о семье Джейкоби из Бирмингема вместе с кадрами из кинопленки и слайдами в наклеенных на страницы кармашках.

А вот статья о Лидсах и отпечатки кадров из фильма, отснятого им самим.

Кличка Зубастик стала появляться после Атланты. Она была аккуратно вычеркнута из всех статей о Лидсах.

Сейчас Долархайд проделал то же самое и с вырезкой из «Тэтлер», гневно замазав слово «Зубастик» красным фломастером.

Он открыл чистую страницу альбома и, взяв ножницы, обрезал статью из «Тэтлер» под размер листа. Стоит ли помещать в альбом фотографию Грэма?

Слова «невменяемых преступников», высеченные на каменной табличке над головой следователя, раздражали Долархайда. Ему было неприятно смотреть на любое место заключения. Лицо Грэма ни о чем не говорило ему. Он отложил снимок в сторону. На время.

Теперь Лектер… Лектер. Это, конечно, не самая красивая фотография доктора. У Долархайда имелся снимок получше. Он встал и вытащил его из коробки в стенном шкафу. На фотографии, опубликованной после того, как Лектера поместили в больницу, прекрасно вышли глаза. Но и этот снимок чем-то его не устраивал. По его мнению, характер Лектера можно передать, лишь написав его портрет темными, холодных оттенков красками, изобразив его итальянским князем эпохи Возрождения. Ведь только Лектер обладал достаточным опытом и проницательностью, чтобы увидеть триумф и величие Пришествия Долархайда.

Он чувствовал, что Лектер понимает всю ирреальность людей, смерть которых призвана ускорить Пришествие Дракона. Что они вовсе не плоть, но свет, воздух, цветовые пятна и мимолетные звуки, мгновенно исчезающие, когда он изменяет их. Как лопающиеся воздушные шарики. Они не понимают, что намного важнее служить материалом для изменения, нежели продолжать жить, чего они так страстно желают, моля о пощаде.

Долархайд сносил их вопли, как скульптор терпит гранитную пыль, летящую во время работы с камнем.

Да, Лектер в состоянии понять, что кровь и воздух, именуемый дыханием живых, — простые химические вещества, которые, изменяясь, обеспечивают сияние его Славы. Подобно тому, как горение является источником света.

Долархайду хотелось бы встретиться с Лектером, поговорить, поделиться мыслями, порадоваться вместе с ним их общей мечте. Хотелось, чтобы Лектер признал его, подобно тому, как Иоанн Креститель признал когда-то Мессию; хотелось подмять его под себя, как Дракон попирает 666 на акварели Блейка, и запечатлеть на кинопленке, как, умирая и растворяясь, Лектер перейдет в силу Дракона.

Долархайд натянул новую пару резиновых перчаток и подошел к письменному столу. Сорвав обертку с только что купленной туалетной бумаги, он отмотал от рулона длинную полоску.

Старательно выводя печатные буквы левой рукой, он стал писать письмо Лектеру. Речь редко служит показателем того, как человек умеет излагать свои мысли на бумаге. Из-за существующих и мнимых дефектов Долархайд говорил скованно и упрощенно, но разница между разговором и письмом была просто поразительной. И все же он обнаружил, что так и не смог высказать в письме свои самые сокровенные чувства.

Он хотел бы получить ответ от Лектера. Ему требовался живой отклик, прежде чем он сможет довериться доктору Лектеру.

Как же это организовать? Порывшись в коробке с вырезками, Долархайд еще раз перечитал все, что было посвящено Лектеру.

Внезапно его осенило, и он снова взялся за перо.

Перечитав письмо, он оценил его слог как слишком скромный, неуверенный. Подпись гласила: «Пламенный Поклонник».