Отчуждение - Сергей Самаров

– Они что, с пистолетами собираются противостоять банде Арсамакова? – удивился старший сержант Камнеломов. Их же перебьют за секунды.

Коля хорошо знал тактику боя. И понимал, что Арсамаков в этой детской ситуации поступил бы просто – разделил бы своих оставшихся людей на две группы, одна вела бы плотный заградительный огонь, не позволяя летчикам головы для прицельного выстрела поднять, а вторая под прикрытием огня подобралась бы ближе, и расстреляла летчиков, практически, в упор. Эмир всегда такой тактикой пользовался, когда ему малые силы противостояли. Правда, применить данную тактику против нас эмир не мог просто из-за того, что мы изначально численностью с его бандой были почти равны. И он элементарно не рискнул, поскольку на его плотный огонь мы могли бы открыть свой не менее плотный.

Я понял своего заместителя, хотя он ни слова не сказал о своем предположении. Это было тем проще, что я сам его многому учил, а до меня учили в той же системе, где и я служу.

Но у летчиков и не было множества вариантов для организации сопротивления. Или сдаваться без боя позорно в плен, на муки и издевательства, в надежде, что когда-нибудь выкупят, или погибнуть в бою с честью. Вот только два пути, и им можно было выбрать любой. Они, кажется, выбрали, понимая, что плен – это не только обязательное унижение, моральное и физическое, для офицеров это только маленькая возможность выжить, и гораздо большая возможность быть после издевательств убитым. Быть убитым после издевательств или быть убитым в бою, но с честью не расставшись – летчики видели в этом разницу, и сделали достойный выбор.

– Они что, нас заметили? – спросил я, поскольку мне самому не видно было летчиков даже в бинокль с тепловизором. Лишь край костра выглядывал из-за камней, да над камнями светилось в тепловизоре тепло того же костра. – Почему они в боевой позиции? Куда смотрят?

Ассонов, занимающий самую высокую позицию среди всех бойцов взвода, долго водил прицелом с одного летчика на другого.

– Нет, товарищ старший лейтенант, они в сторону каменного «языка» смотрят. Справа от нас. Мы там не были. И не дошли туда.

Каменный «язык», представляющий собой остатки давнего, может быть, даже древнего геологического оползня, когда под воздействием возраста разрушилась верхняя линия хребта, и камни стали, снося деревья, сползать в сторону ущелья, располагался по нашему правому флангу. Язык был высотой около двух с половиной метров, и полностью закрывал нам обзор ущелья с правой стороны. Я направил на него свой тепловизор, и медленно стал просматривать верхнюю линию от одного края до другого. И уже почти в самом низу, где камни были мельче, над ними местами появилось свечение. Это тепло биологически-активных объектов выделялось. Значит, там прятались, готовясь к атаке, бандиты.

– Ассонов! – позвал я снайпера.

– Вижу, товарищ старший лейтенант. Задачу понял. С середины «языка» зайду.

Снайпер, как и я, смотрел в тепловизор, только прицела, а не бинокля, осматривал каменный «язык», отыскивая угрозу. У его винтовки матрица тепловизора белорусская, современная и более сильная, чем в моем бинокле, где матрица французская. И улавливает даже слабое тепло. И ефрейтор определил, в каком месте ему лучше будет подобраться за спины бандитам, чтобы начать отстреливать тех, кто стоит замыкающими. Это обычная тактика всех снайперов. Стрелять по ведущим – значит, всей банде показать, что они под обстрелом снайпера. Тогда все попрячутся, и ищи их прицелом после этого. А уничтожить задние ряды – это для передних может стать до какого-то момента и незаметным.

Ефрейтор сначала пополз, потом поднялся, и легко начал перебегать от камня к камню, одновременно просматривая пространство перед собой. Командир первого отделения младший сержант Красников дал своим бойцам команду:

– Внимание, первое отделение прикрывает снайпера. Просто так не шмалять. Только в момент опасности. И самого Ассонова, в случае чего, предупреждать.

Но прикрытие, хотя и полезное дело, ефрейтору было не нужно. Банда так увлеклась подготовкой атаки на летчиков, что внимания на фланги и тылы не обращала. Видимо, эмир Арсамаков, привычный к противодействию ментам, не видел разницы между ментами и спецназом ГРУ, и не ожидал от нас такого скоростного маневра, который позволил взводу успеть зайти банде в тыл.

Ассонов легко забрался на «язык», и оттуда вышел на связь:

– Товарищ старший лейтенант, их тут только шестеро. Лежат, чего-то ждут. Думаю, часть послали в обход. И ждут, когда те нападут с тыла на летчиков.

– Понял. Просмотри противоположный склон выше костра. Поддержи, если что, «летунов».

– Понял. Работаю.

Ефрейтор Ассонов занял такую позицию, что мне его сначала видно не было. Но, чтобы осмотреть противоположный склон ущелья, Ассонову пришлось позицию сменить. Правда, до этого наушники донесли до меня, как и до солдат взвода, два выстрела. Если бы не наушники, мы эти выстрелы не услышали бы, как не слышали их, думаю, и бандиты внизу. Но, если два выстрела прозвучало, значит, бандитов у окончания каменного «языка» осталось только четверо.

Я тоже поднял бинокль. Поскольку видел я только самый краешек костра, и совсем не видел самих летчиков, я стал осматривать заросли на пару десятков метров выше, поскольку костер был разведен на месте, практически лишенном деревьев, бандитов следовало искать там, где начинались густые заросли. И нашел одного почти сразу. Нашел, и тут же потерял. А виной всему взводный снайпер, который нашел бандита одновременно со мной, и сразу послал в него пулю. Бандит, к сожалению, не скатился по склону, а только голову в ствольную коробку своего автомата уронил, чтобы уже никогда не поднять ее. Мой тепловизор всегда хорошо реагировал на горячую, только что пролитую кровь. И показал, что пуля снайпера вошла бандиту в голову чуть выше линии волос на лбу. Кровь из головы хлестала бурлящим фонтаном, и мне даже казалось, что было слышно этот фонтан. Но реакции летчиков, которые были ближе к убитому, я не увидел. А наушники донесли два один за другим раздавшихся выстрела бесшумной снайперской винтовки.

– Ассонов! Микрофон от винтовки отожми, а то мы оглохнем, – приказал я.

– Понял.

Автоматные выстрелы, конечно, бьют по ушам намного сильнее, поскольку автоматы глушителя не имеют. Но автоматчики во взводе обучены подвижный «поводок» микрофона, а он крепится к шлему с левой стороны, загибать, и убирать сам микрофон внутрь шлема, прижимая звуковую сетку к мягкому подшлемнику. Так звук больше, чем наполовину гасится. Беда только в том, что часто бойцы в пылу боя забывают при необходимости микрофон на место вернуть, и их сообщения бывает плохо слышно. Приходится просить повторить. Наушники они не убирают, и потому мою команду слышат.

Снайпер между тем сделал еще два выстрела, а потом еще один.

– Пятерых бандитов, товарищ старший лейтенант, ликвидировал. Видел, как шестой убегал, стрелял в него через лес, но не уверен, что попал. Могли стволы елей помешать. Больше там никого не вижу. Возвращаюсь на прежнюю позицию.

В это время автоматная очередь раздалась с противоположного склона. Длинная очередь, явно не прицельная, потому что прицельные такими длинными не бывают. Стреляли, значит, не по летчикам, а просто давали сигнал. И тут же «заговорила» винтовка Ассонова. Теперь выстрелы были нам едва слышны. Он послал подряд две пули. Одновременно со снайпером начали стрелять и пистолеты летчиков. Но для пистолета дистанция была максимально допустимой, и опасность для бандитов представляла только какая-нибудь шальная пуля.

– Товарищ старший лейтенант. Очередь с противоположного склона подняла тревогу. Бандиты поняли, и побежали к повороту ущелья. Двоих я успел «догнать», двое ушло.

«Догонял» бандитов ефрейтор, естественно, не ногами, а пулями.

– Эмира Арсамакова не видел?

– Здесь, с нашей стороны, его точно не было. Возможно, он один из пяти убитых на том склоне. Может быть, он убежал, и дал сигнал. Не берусь определить.

– Все. Возвращайся. На «отлично», Валентин, отработал.

Старшим в группе летчиков был подполковник Коломиец. С ним было два капитана и один старший лейтенант.

– А где вы еще двоих потеряли? – спросил я прямо, и даже с некоторым осуждением. Во время короткого боя, хотя сам я и не стрелял, а только отдавал команды снайперу, я отвлекся мыслями от положения взвода, и уже не чувствовал, что на всех на нас свалилась нежданно-негаданно большая психологическая беда. Именно психологическая, потому что физически мы в состоянии вынести это Отчуждение. Еще следовало и летчикам об этой беде как-то сообщить. А потом уже, видимо, и своим бойцам придется, что казалось мне самым сложным. У каждого солдата, будь то контрактник или «срочник», есть свои планы на жизнь. А теперь эти планы могут сломаться полностью. Все, вплоть до планов на семейное счастье. Это у меня – единственный план. Я офицер, и посвящаю свою жизнь армии. А у солдат у каждого свое собственное видение дальнейшего, свои мечты, от которых, возможно, придется отказаться.