Русский ад. На пути к преисподней - Андрей Караулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После смерти (прижизненной смерти) «Правды», «Советской культуры» и других изданий ЦК КПСС «Известия» оказались самой респектабельной газетой Российской Федерации. Игорь Несторович Голембиовский, почти единогласно избранный (коллективом) главным редактором, вел себя как абсолютный диктатор, но для газеты умная диктатура главного редактора – совершенно необходимая вещь.
В отличие от многих-многих своих коллег, Голембиовский действительно никого не боялся, ни Ельцина, ни Коржакова, тем более – Хасбулатова, просто знал цену и себе, и газете.
«Известия» умели работать на будущее, а если (редко-редко) и озирались по сторонам, то делали это тактично и незаметно для читателей.
Боднарук сидел на седьмом этаже. Сейчас самое главное – скроить такую рожу, чтобы Боднарук поверил, что он вытащил Алешку… ну… как минимум из кабинета Ельцина, где Борис Николаевич (под нажимом Алешки) раскрывал «Известиям» свою загадочную душу.
Алешка резко, коленкой, толкнул дверь в кабинет:
– Чего, Николай Давыдович?
Наглость для журналиста – почти всегда удача.
– А ничего… дорогой, – Боднарук улыбнулся и устало откинулся на спинку кресла. – Нам придется расстаться, Алексей Андреевич…
– В редакциях, особенно в газетах, люди старались говорить коротко, поэтому не всегда тратили время даже на взаимные приветствия.
– Вы нас покидаете, Николай Давыдович?..
– Не я, а вы, – уточнил Боднарук.
– Я?! – притворно удивился Алешка. Он любил изображать идиота, и у него это очень хорошо получалось.
– Будет, будет, Алексей Андреевич, – садитесь, пожалуйста. Красиков уже звонил Голембиовскому, ваш вопрос решен.
Если надо, Алешка соображал очень быстро, но он понятия не имел, кто такой Красиков.
– Жалко, конечно, вас терять, – продолжал Боднарук. – Но надо.
– Не надо, – покрутил головой Алешка. – Зачем же меня терять?
Еще на прошлой неделе по редакции пополз слушок, что Голембиовский никак не может решить, кого бы отправить корреспондентом в Сенегал и в страны Центральной Африки.
– Я не знаю языков, понимаете? И мама у меня гипертоник.
– А что, ваша мама не любит Ельцина? – притворно удивился Боднарук.
– Мама не любит туземцев, – твердо сказал Алешка. – Они ей категорически не нравятся! А это известие ее убьет!
Боднарук тяжело вздохнул:
– Я согласен, Алексей Андреевич. Но в Кремле не только туземцы, хотя дикари есть, один Коржаков чего стоит, дорогой мой, это верно. Придется потерпеть, Алексей Андреевич. Ничего не поделаешь.
Алешка замер. Самое главное в журналистике – разведка трепом.
– Ну и как вы видите мою роль? – Алешка неторопливо закинул ногу на ногу. – Подскажите, Николай Давыдович!
Боднарук хмыкнул:
– Вашу роль, дорогой, я не только не вижу, но даже представить себе не могу, хотя у меня богатое воображение! Я не Роза Кулешова… дорогой… и не могу просверлить взглядом кремлевский застенок. Но даже в том случае, если вы, дорогой, там действительно вдруг кому-то понадобились, это быстро закончится, уверяю вас! У самозванцев все ненадолго, вас используют – и выбросят как презерватив, налитый эффектной белой жидкостью, имейте это в виду.
У них, у кремлевских, психология такая: самозванец знает, что он калиф на час, то есть он сам себе не верит. Самое главное для самозванца – сначала заработать деньги (или украсть, это вернее), потом – получить власть, потом – завоевать любовь народа.
Вот, дорогой, типично российская схема, – Боднарук остановился, чтобы понять, успевает Алешка следить за движением его мысли или, – разговор пора заканчивать, ибо парень не в себе от услышанного, в отключке, не в коня корм. – Мало кто понимает… мой дорогой… что происходит сейчас в Российской Федерации: болтуны так уболтали народ, что народ с удовольствием вручил им власть над собой. Посмотрите на рейтинг Гайдара: зашкаливает! Сначала они пустят страну по миру, ибо ни фига не умеют, потом разбегутся – либо по заграницам, либо по коммерческим структурам, связанным с заграницей. После болтунов к власти обязательно придет какой-нибудь новый Андропов, только – искренне питающий слабость к успешным людям. Но – Андропов! И Ельцин, начинавший с критики спецслужб, с разгона спецслужб, только на спецслужбы, в итоге, и будет опираться. Поэтому, дорогой, я понятия не имею, кто и как вас в Кремле употребит. Возможны варианты!
– А больно не будет? – поинтересовался Алешка.
– Будет. Обязательно будет, не сомневайтесь, – ухмыльнулся Боднарук. – Кремль, дорогой, это камера пыток, только в коврах и в хрустале, здесь всегда бывает больно. И еще: Кремль – огромное сооружение, в нем много башен, совершенно разных, одна из них, кстати, называется «Пыточная», – это для сведения, дорогой Алексей Александрович…
– Андреич я… – хмуро поправил Алешка.
– Не велика разница, – хмыкнул Боднарук. – Нельзя быть во власти и не бороться за власть, ибо власть, дорогой, это такая игрушка, которая всегда кому-то нужна. Если вы решаетесь – не разрывайте связей с газетой. Пресс-служба Президента – контора очень серьезная, когда у вас появится возможность делиться информацией – тут же наладим сотрудничество.
– Правду скажу, Николай Давыдович: о пресс-службе Президента я узнал… от вас. Клянусь!
Боднарук ухмыльнулся:
– Но вы же брали интервью у Бурбулиса! А Бурбулис, дорогой, все решает с первого взгляда.
– Что «все»?!
– Все. И – за всех.
Алешка опешил:
– Я откажусь.
– Не откажетесь! От такой работы, дорогой, не отказываются.
Алешка похолодел:
– Так что, меня действительно выгнали?
– Не выгнали, Алексей Александрович, а передали из хороших рук в хорошие руки, учитывая пожелание руководства России.
– Могу идти, Николай Давыдович?
– Можете. Вы теперь все можете, дорогой…
В коридоре, даже у окна, где валяются окурки, никого не было.
«Выгнали! – Алешка плюхнулся в кресло. – Пинком под зад с переводом в Кремль…»
Он знал, что идти к Голембиовскому бессмысленно, Боднарук был идеальным заместителем главного: он действительно замещал Голембиовского, если сам Игорь Несторович не хотел мараться или тратить время на неприятные разговоры.
«Все равно пойду! – Алешка упрямо мотнул головой. – Хуже не будет!»
Он быстро спустился к себе в кабинет. Какое счастье, господи! Дверь закрыта, никого нет…
«Во-первых, звоню Бурбулису. Решили, блин, без меня, – ничего стиль? Без меня и меня же женили, я что, крепостной, что ли? Во-вторых, к Голембиовскому! Я писал заявление? Нет. Вот пусть и объяснит!.. В крайнем случае удовлетворит меня отказом…»
Игорь Несторович когда-то рассказывал Алешке, что в Малом театре был такой директор – Солодовников. Когда его только-только назначили директором, актеры шли к нему косяком: кто звание просил, кто квартиру, кто зарплату… Аудиенция продолжалась, как правило, одну-две минуты, и люди выходили от Солодовникова совершенно счастливые:
– Разрешил?!
– He-а, отказал. Но как!
«Я удовлетворил его отказом», – часто повторял новый директор…
Заорал телефон. Почему в редакциях телефоны не звонят, а именно орут? Алешка протянул руку и тут же отдернул ее. Нет, не до звонков сейчас, надо сосредоточиться. А телефон не унимался, он звонил так, будто хотел сказать что-то очень важное.
– Алло!
– Господин Арзамасцев? Как хорошо! Здравствуйте! Рад слышать! Это Недошивин, помощник Геннадия Эдуардовича… Помните меня? Радостная весть: Геннадий Эдуардович ждет вас завтра в час дня…
«Да что происходит, черт возьми!»
– Спасибо, – пробормотал Алешка. – Пропуск закажите, а то ведь не дойду…
– Ну что вы, Алексей Андреевич, как можно! Пропуск будет у меня в руках, а я встречу вас прямо на КПП, у Спасской башни…
7
Гейдар Алиевич родился в Нахичевани, в очень бедной семье; он рано потерял отца, рано стал (вместе с Джелалом, старшим братом) кормильцем огромной семьи, Гейдар Алиевич лучше всех знал родной Азербайджан, он с детства знал его окраины, он был от его плоти и крови: здесь, в Баку, Алиев имел три круга своих людей, именно так – три круга своих людей, но первый круг, главный круг, самые-самые близкие ему люди, те господа, бывшие товарищи, кто был рядом с ним все эти годы, кому он доверял, не мог не доверять, эти люди, самые-самые близкие, это важно, – почти все предатели – увы, почти все!
Закон возраста.
Алиев – Президент (он всегда Президент), кресло, то есть трон, за ним, за Алиевым, до века, но кто он, Гейдар Алиевич, без своей команды, без них, без его круга, без сподвижников – кто?
Хороший вопрос, да? Так они мыслят!
У них, у сподвижников, привычка мыслить именно так, чтобы хоть как-то (на его фоне, на фоне Президента) быть равновеликим ему, Алиеву… – хотя бы в собственных глазах!
Кто он без нас? То есть без меня? В светском государстве главную роль играет, конечно, «коллективный разум», – но кто объяснит тогда, почему Президент – из года в год – он, Гейдар Алиев, но не кто-то другой, не кто-то из нас («я», например)? Этот вопрос рано или поздно возникает… тихотихо… у всех, кто имеет в государстве хоть какие-то рычаги, у того «господина команда», кто изо дня в день волей судеб видит Президента так близко, что не может, просто не может не замечать его обидные слабости, просчеты, его старость…
